– Больно! – вскрикнул Глеб и резко повернулся.

– Извини, – немного растерялся Ирт. – Но я ничего особенного не сделал.

– Нажал сильно.

– Да нет. Не сильней, чем обычно.

– Ну, не знаю… Кольнуло, словно раскаленной иглой.

– Ладно, попробую осторожно…

Глеб снова повернулся к Ирту спиной, и раб аккуратно подсунул заостренную палочку под черное тело пиявки, чуть нажал.

Глеб зашипел, плечи его напряглись, голова дернулась.

– Сейчас… – шепнул Ирт, пытаясь подцепить пиявку. – Сейчас… – Тельце паразита растянулось, темная кровь заструилась по коже Богоборца. – Потерпи… – Ирт резко дернул рукой, и жирная пиявка, кувыркаясь, улетела в кусты.

А Глеб, всхлипнув, покачнулся и начал падать…

На экране вспыхивали огненные буквы: «Доступ закрыт». Они пульсировали равномерно, в такт биению сердца, и зеркала старого трельяжа повторяли их бессчетное множество раз: «Доступ закрыт».

Запотевшее оконное стекло, отражая алые буквы, уродовало их, размывало, и бегущие ниточки воды казались подтеками крови.

Игра закончилась.

Жизнь завершилась.

Глеб застонал и открыл глаза.

Он думал, что увидит беленую плиту потолка с круглым плафоном светильника, но увидел темное небо, кроны деревьев и растерянное лицо Ирта.

– Я все еще здесь?

– Ты потерял сознание на несколько секунд.

– Но мне показалось… – Глеб осекся.

Это был сон. Вернее, видение. Картинка из памяти, обрывок воспоминания.

Показалось…

– Я ничего не сделал, – виновато проговорил Ирт. – Я сдернул с тебя очередную пиявку. И ты упал.

Глеб сел, поводил плечами, чувствуя неприятный зуд меж лопаток. Спросил:

– Пиявка была на Знаке? На этой круглой штуковине у меня на спине?

– Да.

– Так, может, все дело в нем?

– У тебя там глаз, – помедлив, сказал Ирт. – Пиявка присосалась к нему.

– Глаз… – Глеб завел руку за спину, с опаской почесал зудящее место, нажал чуть посильней и почувствовал боль. – Чертов глаз на спине. Откуда он взялся?

– Тебя таким создали.

– Никто меня не создавал! – Глеб схватился за тонкую березку, поднялся рывком, сломав деревце. – Я человек! Никто не может создать человека! Только бог! И больше никто! Бог!

– Да, – спокойно сказал Ирт. – Тебя создали боги. Но ты не человек. Ты – Богоборец…

Глеб поперхнулся слюной, закашлялся. А Ирт продолжал говорить:

– Человек – это я. У меня нет Знака на спине, и меня ничто не гонит по миру. Я знаю о себе все, и знаю, что есть вещи, о которых мне знать не положено. Но ты не такой. Ты ищешь себя, ты хочешь узнать больше, чем тебе положено знать. Ты – Богоборец.

– Вот что… – откашлявшись, Глеб немного успокоился. – Прекращай свою доморощенную философию, собирай вещички, и двинем дальше, пока совсем не стемнело. И запомни: меня ничто не гонит. Я иду, куда сам пожелаю. А что касается бога… Бога не существует. По-крайней мере, я в него не верю…

Они не ушли далеко: река повернула, деревья чуть расступились, и гул рукотворного водопада заглушил все прочие звуки.

– Плотина, – сказал Глеб. – Теперь понятно, почему река здесь так разлилась.

Деревянная опалубка плотины почернела, словно обуглилась – но это не огонь опалил крепко сбитые доски, а вода выморила, закалила дерево до каменной прочности. Пенящийся поток бежал по широкому лотку и рушился на покатый горб огромного – в два человеческих роста – колеса, ощетинившегося лопатками.

– Мельница, – сказал Ирт. – Когда-то давно я работал на одного мельника. Хорошее было время.

Возле колеса к плотине лепился невысокий бревенчатый домик, вытянутый, словно конюшня. Он стоял на небольших сваях, будто на коротких кривых ногах, кособочился немного, словно устав стоять ровно. Маленькое окошко, обращенное к лесу, светилось, и это означало, что в доме кто-то живет.

– Зайдем? – спросил Глеб.

– Зайдем, – сказал Ирт.

Будь чуть светлей, они, возможно, обратили бы внимание на то, что трава вокруг не выкошена, не примята, что здесь нет ни одной тропинки, а лопухи и крапива подобрались к самому крыльцу, словно осадив дом. Возможно, путников насторожило бы и то, что мельница стоит в глухом лесу, а к ней нет подъездного пути.

– Может, сегодня наконец-то нормально поедим, – сказал Ирт.

– А ты, вроде, особо и не голодал, – усмехнулся Глеб.

Дверь была не заперта: то ли хозяин никого не боялся, то ли просто не думал, что кто-то может появиться в этой глуши.

– Эй! – крикнул Глеб в темную прихожую. – Гостей не ждете? – Ему показалось, что он что-то услышал: то ли осторожный смешок, то ли приглушенный кашель. – Можно к вам?

Не получив ответа, Глеб повернулся к Ирту:

– По крайней мере, возражений не было.

Они вошли в дом, оставив уличную дверь открытой, чтобы хоть что-то видеть в темном, лишенном окон помещении. Не сделав и двух шагов, Ирт налетел на ведро, стоящее посреди прихожей, – оно покатилось, грохоча жестью, и Глебу вновь почудилось, что рядом кто-то тихо рассмеялся.

– Слышал? – повернулся он к напарнику.

– Еще бы, – отозвался Ирт. – Такой шум подняли.

– Я про смех.

– Чего? Какой смех?

– Не знаю… – Глеб крепче сжал копье, поправил меч, висящий на боку в веревочной петле, огляделся внимательней. Он уже неплохо видел в темноте, то ли глаза привыкли, то ли снова проявились умения Богоборца. Спрятаться в прихожей было негде: возле стены лежал на боку бочонок, какие в деревнях используют для квашения капусты, засолки грибов и огурцов; на железном крюке висела старая одежа и сопревшие вожжи; в углу стояло коромысло, похожее на богатырский лук без тетивы, рядом валялся сломанный ухват. – Не знаю, – повторил Глеб и поспешил открыть дверь, ведущую в жилую часть дома.

– Эй! – крикнул он опять, переступая порог. – Есть здесь кто?

И снова ему никто не ответил, только по потолку прошуршало что-то – словно мыши разбежались.

– Должно быть, хозяин вышел, – громко предположил Глеб.

В просторной комнате было светло. Над столом, стоящем в центре, висела на цепи зажженная масляная лампа. Еще одна точно такая же лампа горела в глубине большого зеркала, и маленькие тусклые огоньки теплились в темных стеклах окошек. Светился выбеленный печной бок, светилась деревянная, словно только что обструганная мебель, светилась чистая белая занавеска, закрывающая вход на кухню.

Глеб и Ирт довольно долго топтались у порога, дожидаясь возвращения хозяина, потом переглянулись, аккуратно сложили свое немногочисленное имущество, разулись и прошли к столу.

– Странно как-то, – сказал Ирт, присаживаясь на краешек стула. – Если он вышел, то почему мы его не встретили?

– Лес большой. – Глеб тоже хотел сесть, но передумал. Какое-то необычное чувство не отпускало его, не давало покоя.

– Кто же на ночь глядя в лес ходит?

– Ну, не знаю… Мало ли дел может быть у человека? Может, он за водой ушел?

– А может и не ушел, – сказал Ирт.

Глеб нахмурился:

– То есть?

– Может, его здесь нет и никогда не было.

– А лампа?

– Ты что, не знаешь, что в Мире бывают странные вещи?

Глеб хмыкнул – возразить было нечего.

– Значит, мы можем здесь хозяйничать? – спросил он полушутя.

– Может быть… – Ирт пристально смотрел в зеркало, висящее на стене. – Может быть… Но, кажется, здесь есть еще одна дверь…

– Что? – не расслышал Глеб. – Чего ты там углядел? – Он подошел к зеркалу, провел пальцем по его массивной раме, щелкнул ногтем по стеклу – по своему носу.

– Ничего не замечаешь? – спросил Ирт.

– Нет.

– Лампа.

– Что – «лампа»?

– Качается.

Глеб посмотрел в зеркало. Действительно, лампа чуть покачивалась и едва заметно вращалась.

– И что?

– А наша лампа неподвижна, – сказал Ирт. – И дверь. Смотри на дверь. Там она немного приоткрыта, видишь щель? А наша…

Глеб обернулся, посмотрел на дверь, пригляделся к лампе. И почувствовал, как мороз пробежал по коже.