Во дела; «убиваю своего врага» ― каково, а? «Врага»! Поэтика чувствуется без­ошибочно, но ведь ни стыда, ни совести. Видать, сильно переволновался Н. А., силь­но…

Вот она, природа большого белого человека: чуть что не по нам, за ружье хватаем­ся, мстим (!) безмозглым тварям (!), как равные равным (!), когда и опасности уже нет (!)… А потом еще и рассказываем с придыханием о своих приключениях и отваге… (Это я уже не о Зарудном, а вообще; большинство полевиков этим грешит, а уж не полевики ― и подавно.)

Из капюшона кобра почти никогда не кусает. Она раскачивается и делает выпады, отпугивая агрессора, сама при этом нервничает, но, даже если вы не оставляете ее в покое, кобра в этой ситуации еще не использует яд. Она несколько раз ударит носом приближающуюся палку, будет выбрасывать на противника голову, широко разевая розовую пасть (этот по–кошачьи розовый цвет ощеренного рта, неестественно контрастирующий с окраской их тела ― единственное, что мне не­приятно и страшно­вато в змеях), но не укусит. И лишь после этого, если ни одно из продемонстрирован­ных предупрежде­ний на вас не подействовало, змея свернет капюшон, опять попро­бует ускользнуть, а при продолжении преследования укусит.

Гюрза намного опаснее. Она гораздо быстрее и, если разогрета на солнце, совер­шает броски с быстротой, недоступной не только человеческому, но и звериному гла­зу. Так что никакому Рики–Тики–Тави с гюрзой не справиться: за ее выпадами мангу­сту не уследить.

Я сам, впервые попробовав поймать гюрзу, наткнулся на здоровенную змеюку, по­сматривавшую на меня со скептиче­ским холодком, как бы не принимая меня все­рьез. Потянувшись к ней крючком, я ничего не заметил, кроме метнувшейся серой тени ― крючок вылетел из моих неопытных рук от сильного удара, а змея продолжа­ла лежать на том же самом месте, шипя, как компрессор, и перетекая на месте петлями длинного тела. Я несолидно скакал вокруг нее, пытаясь выбрать удобную позицию, а когда сунулся совсем уж вплотную, она со свирепым шипением рвану­лась мимо меня вдоль скалы, держа переднюю треть тела на весу (признак крайнего раздражения) и двигаясь со скоростью, которой просто не ожидаешь от безногой твари.

Эфа не менее ядовита, чем кобра или гюрза, но она намного меньше, выглядит не так эффектно: гадюка и гадюка, разве что песочно–серая, с крестом на голове, да лежит еще всегда свернувшись особой лепешкой (так называемой «тарелоч­кой»). Но, зная ее смертоносность, я лично вижу в этой неброской внешности особый шарм.

Наблюдая змей в естественной среде, я не перестаю удивляться причудам и ма­стерству эволюции. Вот ведь как: ли­шить–ся ног, но приобрести столь потрясающие способности передвижения по любому мыслимому субстрату: по песку, между кам­ней, по ветвям деревьев и кустов; распластываясь в блин на жидкой грязи или сжи­маясь в вертикальную пла­стинку, протискиваясь в скальную расщелину. Однажды я видел гюрзу, стремительно уползавшую от меня по скале, ока­завшейся, когда подо­шел ближе, почти вертикальной гладкой стенкой! И уж конечно, каждый раз поража­юсь тому, в каких укромных и уютных местах всегда видишь змей: у камня, под ку­стом, на пеньке, в канавке между корнями дерева. Каждая встреча ― иллюстрация удивительной приспособленности и избирательности по отношению к месту, его мельчайшим осо­бенностям, к окраске и фактуре субстрата, точно соответствующего окраске тела. А ведь это не только укрытие, спасаю­щее от безжалостных когтей змее­яда, но еще и охотничьи угодья, где надо уметь подсторожить добычу. Потрясаю­щая гар­мония мозаики жизни. И что самое изумительное ― если только присмотришься повнимательнее, ― точно так же и с каж­дой прочей живой тварью, с каждой козявкой и с каждой травинкой… Клёво».

БАМАР

Схватив змею за шею, он стал изо всех сил ду­шить ее…

(Хорас­анская сказка)

«11 мая…. Змеи здесь ― большой бизнес. Яд настолько ценен для фармакологии и настолько дорог, что это может яв­ляться источником серьезного дохода. Теорети­чески. Потому как соотнести теорию с практикой в наших плановых услови­ях сложно. По крайней мере, все это стимулирует необычную для социализма деловую актив­ность.

Заправляет змеиным бизнесом в округе очень колоритная личность ― Володя Ба­мар. Черноглазый грек, приехавший то ли с Украины, то ли из Молдавии, ловив­ший змей на Кавказе и осевший в Туркмении именно из‑за змеиных дел. Здоровен­ный мужик с мощной шеей, широченными плечищами и совершенно не вяжущимися со всем этим длинными черными рес­ницами (которым могла бы позавидовать любая столичная красавица) над столь же черными смеющимися глазами.

Иногда он заглядывает к Муравским («Чашэчку кофэ, и вся любоф…») и мы треп­лемся о змеях и прочих местных делах.

Он основал в предгорьях Сюнт–Хасардагской грады серпентарий ― змеиную ферму. Все делает там сам: и директор, и строитель, и сторож, и сезонный рабочий (по отлову змей). Ревниво оберегает свое хозяйство и рассматривает каждого ин­тересующегося как потенциального конкурента («А зачем тебе это?»).

В серпентарии все лето содержит отлавливаемых весной по окрестным горам змей, доит их, собирая яд, а потом выпус­кает назад на волю (за счет этого он и полу­чил разрешение на отлов видов, занесенных в Красную книгу).

Звучит экологически щадяще, но не все так просто. В большинстве серпентариев по всему миру считается более оправ­данным долгосрочное содержание змей в нево­ле и получение от них яда год за годом без выпуска в природу. Сами посу­дите: пой­мать змею ― стресс; жизнь в неволе ― стресс (даже если питание полноценное, что само по себе ― проблема). Каждая дойка ― запредельный стресс, а нередко и трав­ма ― челюстные кости у змей очень нежные (без этого невозмож­но очень особое змеиное питание, потом расскажу), повредить их очень легко. Бамар со своим опы­том, видимо, редко травмирует змей, но все равно.

Содержание в неволе в течение всего лета и периодическая дойка не дают змее возможность нагулять к зиме необходи­мое количество жира, без которого не перези­мовать. И ведь все это ― бизнес, который целиком строится на змеях и зави­сит от их благополучия. Хотя бы теоретически Бамар заинтересован в том, чтобы не подо­рвать популяции этих видов. А ведь есть еще проблема разрушения естественных местообитаний в целом. Так что я не удивляюсь тому, что вижу змей во время своих странствий все реже и реже».

ТВАРИ ЛЕТУЧИЕ, ТВАРИ ПОЛЗУЧИЕ

…он… по прошес­твии некотор­ого вре­мени до­стиг пустын­и, киш­мя кишевш­ей отвратительн­ыми тварям­и, каж­дая из кото­рых была размер­ом с…

(Хорас­анская сказка)

«11 мая…. Интересно то, что наблюдения за птицами и наблюдения за змеями требуют совершенно разного подхода и разной организации внимания. Когда я не сижу часами на одном месте на специальных жавороночьих наблюдениях, а иду с общим маршрутом по тому или иному ландшафту и вижу за день три змеи, то это означает, что, начав целенаправленно искать змей, я в этом же месте увижу десять, а то и больше. Птички наверху, змеи внизу. И не только это. Змеи настолько велико­лепно приспособлены к окружающим условиям, что увидеть неподвижно лежащую змею очень трудно даже с нескольких метров.

Когда ищешь змей специально, приходится обшаривать взглядом широкое про­странство вокруг себя: зырь–зырь мет­ров на пятнадцать ― двадцать. Одновременно с этим надо просматривать досконально поверхность в трех ― пяти шагах от себя, внимательно изучая мельчайшие детали поверхности земли, камни, скалы, куртинки травы, ветви кустов. И весь твой взгляд и сознание нацелено на плавный изгиб изящного тела, так гармонично лежащего или скользящего в есте­ственном для него окружении. Именно это является ключевым высматриваемым признаком ― плав­ность линий змеиного изгиба.

Я убедился, что обожаю змей. Не так, конечно, как лягушек и жаб, но явно больше, чем, скажем, млекопитающих. Для меня змеи символизируют конечное проявление элегантности и гармоничности со средой, венец эволюции. Столь изуми­тельное соче­тание поразительных адаптаций трудно найти в какой‑либо другой группе живот­ных».