Здесь тоже в кабачках и под деревьями слышатся гитары, но звучат они совсем иначе.

В руках индейцев москито, говорил Чепе, они походят больше на негритянские скрипки «джуба», чем на гитары. А эти дикие джиги, эти стенания расслабленных струн, этот ритм мелодии, отбиваемый грохочущим большим барабаном, и смехо­творная трескотня в интервалах! Чепе ни в грош не ставил чарующую музыку моски­то, не находил в ней ничего хорошего или приятного, и разговор о ней доводил его до слез. В родных краях звучат мексиканские гитары, там шесть струн широким потоком источают сладость меда, или вспыхивают разноцветными огнями, или стонут и шеп­чут о радостях и горестях индейцев. Одна за другой звучат corrido [101]и страстные, волнующие мелодии huapango [102]. И хотя гитары совсем такие же, как здесь, говорят они совершенно по-другому.

Увлеченный рассказами Чепе, которого тоска по родине заставляла переходить от одной темы к другой, я не сразу заметил человеческую фигуру, маячившую рядом с нами у кромки воды. Включив фонарь, я осветил молодого метиса — он медленно брел по колено в воде и держал в руках моток лиановой веревки. Конец веревки ухо­дил далеко в море, куда‑то за набегавшую приливную волну. Пока я пытался опреде­лить, в чем дело, Чепе окликнул человека.

― Что он делает? Ловит рыбу? — спросил я.

― Sabe [103], — ответил он.

Тогда я громко приветствовал человека:

― Будьте любезны сказать, что у вас привязано к веревке?

― Tortuga [104], — ответил он. — Вернее, carey [105]. Очень большая бисса.

― Что вы намерены с ней делать?

― Я намерен ее съесть.

― Я спрашиваю, зачем вы ее привязали? Какой смысл стоять в воле и держать ве­ревку с привязанной черепахой?

― Разве для вас в новинку такой способ перевозки пойманных черепах?

― Для меня это новость, — сказал я и посмотрел на Чепе: — А для вас?

― Для меня тоже.

― В таком случае, — сказал человек, — я могу показать, как это делается. Это очень практично. Я не буду вытаскивать carey, а вы смотрите…

Размотав часть веревки, он вышел из воды, добрался до сухого песка и, наклонив­шись, начертил круг на гладком песке. Он дорисовал четыре ласта и голову — полу­чилось изображение черепахи. Нацарапав полоску, ведущую от переднего ласта к верхнему щиту, он сказал:

― Вы привязываете ласт к щиту, затем обматываете всю эту сбрую вокруг панци­ря, а веревку крепите с внутренней стороны. Потом сталкиваете черепаху в воду и, удерживая конец веревки, идете в нужном вам направлении. Вот и все. Остальное делает сама черепаха.

― Очень мило, — сказал Чепе.

― Нечто вроде параван–охранителя, — сказал я.

― Что? — спросил человек.

― Не могу вам объяснить по–испански. А может быть, черепаха и не изображает параван. Но это удачная выдумка. Всякий другой способ перевозки доставил бы много беспокойства. Кто вас этому научил?

Человек постучал двумя пальцами по голове.

― Вот кто… — сказал он. — Я сам изобрел.

― Очень мило, — сказал Чепе, с гордостью посмотрев на человека. — Он — ника­рагуанец.

Я был уверен, что и раньше где‑то слышал о таком способе перевозки черепах, но сейчас было неуместно упоминать об этом. Человек свернул веревку и побрел в по­лосе прибоя.

― Конечно, это медленно, — сказал он, — но все же добираемся до места.

Когда он почти исчез в темноте, я крикнул ему вдогонку:

― Видели ли вы сегодня стадо зеленых черепах?

― Нет. сеньор. Стадо опаздывает Когда оно приплывет, я не буду таскать черепах таким способом.

Последнее, что мы увидели, была фосфоресцирующая полоса, сверкавшая вокруг его голеней.

― Этот человек — никарагуанец, мой земляк, но он с побережья. Очень умен! — сказал Чепе.

Потом мы долго шли в темноте и слышали только шум прибоя и шелест песка под ногами. Когда Чепе вновь заговорил, его настроение несколько изменилось. Мое столь непривычное для него сочувствие и встреча с изобретательным земляком на время ослабили жгучую боль тоски по родине.

― Вы бывали в Энтре–Риос? — спросил он.

― Только поблизости. Со стороны Гондураса. Но достаточно близко, чтобы увидеть надпись «Viva Sandino!» [106], начертанную на утесах.

― Jo, si [107], — сказал он. — Я хорошо знаю весь тот район. Там все замечательно, но мало кто об этом знает. В этом месте Сандино победил солдат–гринго.

Он их не победил. Но его трудно было там поймать. Думаю, что так обстояло дело.

― Он отрубил головы всем гринго, — сказал Чепе.

― Не всем.

― Да, всем, — настаивал Чепе.

Мне приходилось встречаться и беседовать с побывавшими там морскими пехо­тинцами. У них головы были на месте, и я уверен, что и остальное было неповре­жденным.

― Сомневаюсь… — сказал Чепе. — Сандино был muy capaz, muy hombre [108].

Вдруг я заметил среди спутанных морских водорослей отблеск стекла. Решив, что это бутылка, я ударил ногой, но предмет покатился слишком прямо и быстро для обычной бутылки. Направившись к тому месту, где он остановился, я поднял шести­дюймовый стеклянный шар. один из тех сетевых поплавков, которые можно найти на берегах разных стран. Я передал шар Чепе.

― Я знаю, что это такое… — сказал он. — Стеклянный шар. Знаете ли вы, из каких мест они приплывают?

Это был один из нерешенных вопросов, которые меня занимали. Надо, чтобы где‑нибудь специально изучали, откуда приплывают стеклянные поплавки. Все мои познания сводятся к тому, что стеклянные поплавки применяются некоторыми наро­дами Средиземноморья и японцами. Но мне никогда не приходилось видеть, чтобы их прикрепляли к сетям в районе Карибского моря.

― Вероятно, ближайшие к Тортугеро рыбаки, которые пользуются стеклянными по­плавками, — это сицилийцы из Новой Англии и португальцы с Азорских островов.

Впоследствии, посмотрев на карту, я решил, что костариканский поплавок должен был приплыть с Азорских островов. Может быть, я и не прав, но так или иначе в этой находке есть нечто волнующее.

На стеклянных поплавках нет примет, доказывающих их происхождение. Шары бы­вают двух окрасок: светлые бутылочно–зеленые и бледно–синие. Это очень симпа­тичные предметы, и я люблю их находить, но они такие круглые и такие тяжелые, что далеко их не унесешь.

― Прислушайтесь, — сказал Чепе, покачивая шаром возле уха. — Вода… В шаре есть течь.

Такие загадочные случаи мне были известны, но все же я включил свет и посмот­рел внутрь шара. В нем находилось примерно полстакана воды, однако нигде нельзя было обнаружить трещины или заметного отверстия.

― Как туда попала вода? — спросил Чепе.

― Quien sabe [109]. Вероятно, через отверстие, которое глазом не увидишь.

― А я думаю, что это сила морских волн… — сказал он.

― Такое объяснение было не хуже моего.

Чепе попросил у меня разрешения положить поплавок в рюкзак — ему так хочется привезти шар домой как recucrdo [110]Я разрешил положить его, но осторожно, чтобы ничего не попортить и не раздавить игуан.

― Хотите pipa? Мы приближаемся к месту, где есть несколько низких деревьев.

Pipa — это кокосовые орехи, и я их всегда любил.

― Claro [111], — ответил я. — Где эти низкие деревья?

― Включите фонарь! Ahi no masito [112].

Я поправил фонарь на голове и, осветив кокосовую заросль, увидел прогалину среди высоких деревьев.