Как-то раз, находясь в туалете, Рулон услышал знакомые крики: «Ахарата, сампо, буагир...» Крики доносились из вентиляционного окна, которое соединялось, по-видимому, с туалетом в другом помещении. Рулон подошел к окну и крикнул туда: «Ха-Хум-Ха!» — мантру астрального каратэ.
— Кто тут занимается школой астрокаратэ? — задал он вопрос в слухо-
вое окно.
— Это я, Гуру Вар Авера, — раздался агрессивный мужской голос. — А ты кто такой?
— Я, Рулон, ваш скромный последователь.
— А ты что, в палате для тихих сел? Давай, все круши! И переходи к нам, буйным, — заорал Вар Авера.
— Да я сейчас разберусь тут, научу всех, а потом перейду и в вашу палату, — ответил он.
— Выше, выше поднимай, давай. Держи! Держи! Ах, болван, что же ты наделал?
— Что? Куда поднимать? — спросил Рулон.
— Да это я не тебе. Тут онанист один дрочил, я учил его «Кундалини» при этом поднимать, а он обкончался, не выдержал.
— А разве при онанизме это возможно делать? — спросил Рулон.
— Конечно, — ответил Вар Авера, — а то, что он зря время-то тратит.
В туалет зашли санитары и, увидев, что Рулон забрался на подоконник к слуховому окну, прогнали его оттуда.
Рулон постоянно заводил знакомства с новыми больными. Наблюдая за их проявлениями, он видел, что это не болезнь, а естество того или иного человека. А у тех, кто остался за забором, болезнь. Они не могут быть естественными, ведут себя, как роботы.
И еще он понял, что все люди, которые встречаются в жизни, есть твои зеркала. Ведь ты можешь увидеть только то, что тебе знакомо, т.е. то, что уже есть в тебе. Как муравей не может увидеть слона или пароход, так и человек не может увидеть того, чего нет в нем. И если тебе не нравятся люди вокруг, значит, в тебе есть то, что тебе самому в себе не нравится. Ведь люди — это твои отражения.
Рулон общался с одним парнем, который лежал с ним рядом на койке. Его звали Вадим. Центральный раджа-йог рассказывал ему о телепатии.
— Да, точно, это и происходит со мной, — подтвердил Вадим, — я вижу, что все люди знают мои мысли. Они берут и вкладывают ко мне в голову какую-нибудь мысль, а я ее беру и другому вкладываю. И еще бывает, — добавил он, понижая голос, — вот у меня тут в животе жаба живет, она там ворочается, прыгает. Представляешь?
Видимо, в тебя вселился Дух, — сказал Рулон, — давай я его буду изгонять, — и он стал читать мантру, изо всех сил выталкивая руками энергетические пучки, чтобы поразить Духа.
Юный маг кричал:
— Изыди, злой Дух. Именем Отца и Сына и Святого Духа!
Но его остановили санитары и пригрозили, что уложат на вязки и вко-
лют серу.
Желтые противные стены с облупившейся штукатуркой создавали ощущение заброшенности и опустошенности. Полосатые одеяния обитателей умственного заведения навевали тоску, но Рулон увидел, сколько здесь лежит одаренных людей, уже раскрывших в себе те способности, к которым он так стремился. Вскоре Рулона вызвали к врачу. В кабинете он стал рассказывать, что уже просветлевает.
— Что же такое «просветление»? — спросил врач.
Рулон описал все свои практики и состояния, рассказал про мистический опыт восточных мастеров.
— Это какая-то новая форма шизофрении, — сказал врач. — Видимо, шизофрения восточного типа.
Находясь у врача, Рулон увидел толстую книгу. Ему хотелось что-нибудь почитать, и он незаметно сунул ее за пояс.
Придя в палату, воришка прочитал название книги. Это была «Психиатрия». Он сунул ее под матрас, решив почитать, когда никто не будет видеть.
***
Через некоторое время, к Рулону приехала мать. Его вызвали на свиданку. Во дворе больницы за высоким каменным забором, где на расстоянии пяти — семи метров до ограждения росли деревья, они сидели на скамейке.
— Что же ты, сынок, что с тобой? — спросила она.
— Учу людей. Тут все, как я, йоги.
Мать покачала головой и отдала ему передачу.
В это же время пришла мать еще к одному парню. Тот молча ее слушал, затем плюнул ей в лицо. Она заплакала, а он шумно расхохотался.
Рулон удивился такой реакции, подумал, наверное, он уже достиг понимания, что к чему. Мать Рулона пришла в ужас от этой сцены.
— Сынок, с кем же ты здесь находишься?
— Не беспокойся, мама, здесь все мои ученики, — сказал он. — они знают Истину.
Рулон решил воспользоваться моментом и передать через мать письмо Марианне. Он часто видел ее во сне, и их отношения там продолжались, однако у него еще оставалась привязанность к физическому контакту. Он написал ей стих, в котором выразил свое отношение к ней:
В морских пучинах жемчуг черный
В веках стал символом для той,
Чей чудный лик и разум горний
Слились в избраннице судьбой.
Как ореолы южной ночи,
Взлетают локоны волной,
Агатами мерцают очи,
Ты дивнобедра, страстноока,
А груди — полные луны.
Сияешь голубой звездою,
Всем вдохновение даря,
Иконописною красою
Сердца людей к себе маня.
О ангел неба, на земное
Быстро написав этот стих, Рулон почувствовал, как он сильно хочет встретиться с Марианной, сказать, что он не выполнил еще ее задания, не научился ощущать Вселенную в себе. Хотя во сне он был вполне счастлив, общаясь с ней.
Однако он научился сам немного перевоплощаться в Марианну. У него тоже иногда стал появляться ее жесткий взгляд, который он прятал под маской добродушия. Иногда он полностью начинал ощущать себя ею, как будто его ум, чувства и даже физическое тело менялись, и Рулон исчезал.
Оставалась только она, окидывая властным взглядом все окружающее и лукаво улыбаясь своим прекрасным лицом. Однако это требовало большого уровня энергии, а он не всегда у него был.
Рулон вспомнил несколько случаев своего общения с Марианной во сне и наяву и описал их в еще одном стихотворении:
Движение — источник энергии всей,
К источникам блага ведущий людей.
Зная всеблагую меру всему,
Мы поспешили к иному гумну.
Когда по прошествии трех светлых дней
Мы жили в доме в роли гостей,
Написал он начало стиха, чуть-чуть задумался, вздохнул и продолжил:
А на остановке-то хохма была,
Ломила в автобус безумно толпа.
Спешили они на работу успеть,
Чтоб спины подставить под жесткую плеть.
Где жертвуя время и здравье свое
За средство, что к вожделенью ведет,
Возможность добраться к влечениям их.
Но вот я увидел животных других.
Везли их на бойню в машине большой,
С своею расстанутся скоро душой.
А я всласть в харчевне питаю живот.
Но как-то однажды упрямый осел
Не тронулся с места. И кто был весел?
Заплакал у ног своего ишака,
Когда плетью тщетно ему мял бока.
Подумал: ужели теперь, как осел,
Я буду таскать груз, что очень тяжел.
И там от бессилья свалюсь на траву.
И точно тогда уподоблюсь ослу.
Но вдруг по-людски тот осел возгласил:
— Ты раньше был весел, теперь стал уныл.
Написав это, Рулон вспомнил свои встречи с Марианной и заплакал от любви к ней и благодарности, что она открыла ему столько Истины. Смахнув слезу он продолжил:
Я призадумался немного.
«О, не суди себя так строго», —
Красавица мне изрекла
И к лимузину повлекла.
Один мужик снял фиакар:
«Нам по пути, какой базар».
И мы, доехав на такси,
Бежали, сдачи не спросив.