Марианна насовала провидице большую кошелку подаренного ей барахла, за что получила от нее солидное денежное вознаграждение. Теперь наконец стал ясен способ реализации плодов всех этих афер с днями рождения, работорговлей и прочим, перечисление коих может стать довольно долгим.

— Ну не буду вам мешать, мои яхонтовые, — хитро улыбаясь, говорила скупщица плодов обмана, уплотняя туго набитый мешок, — побегу к своим ромэнам, упивайтесь ласками, пока молоды! — пожелала она на прощание.

Хотя у Рулона было мнение о несколько ином предназначении юности, но он не стал его высказывать. Марианна подошла и села рядом, сдувая упавшие на лоб волосы. Хотя Рулон очень старался, он так и не заметил, куда она спрятала деньги, что ей удавалось делать фантастически ловко.

— Ну, как тебе мои соплеменники? — спросила Марианна.

— Весьма занятные люди. Прямо на все руки мастера, — выразил Рулон свое мнение.

— Главное — всем хорошо. Мне не надо забивать голову проблемами продажи, а им — поиском источников этого дерьма.

Звезда востока

Утром в выходной Рулон проснулся у бабушки. Отец, который бесился всю ночь, стал выпрашивать деньги на опохмелку. Рулон подумал: «Вот они дети, зачем только бабушка его родила. Все, что она слышала от него, это «Сука!

Жрать!» и «Старая сука, дай рубль», вот и все.

Хорошо, что люди не живут тысячу лет, а то бы бабушка мучилась с сыном еще девятьсот с лишним лет. И ведь все мучаются. Нет, хватит, на хрена все это, буду Просветлевать, чтобы

больше никогда никем не рождаться. Я ведь сын своего отца и тоже не подарочек для своей мамаши. Пусть и она поймет, что рождение —

горе».

Позанимавшись два часа йогой, Рулон пошел в церковь, где он должен был встретиться с Марианной. В церкви была толпа народа. Какие-то старухи цыкали на него, мешая проникнуться истинным состоянием. Рулон помолился. Он ничего не просил у Бога, просто ощутил единение с ним и благодать. «А чего просить, — подумал он, — я — сытый, в тепле, а остальное все зависит от меня. Главное — быть в Боге».

Выйдя, он встретил Марианну, шикарно разодетую, в темных очках.

— Ты что не зашла в церковь? — спросил Рулон.

— Потому, что вместо молитвы пришлось бы ругаться со старухами, что я, видишь ли, не так одета, нету на мне платка.

— А, точно, туда в платке заходить нужно, — вспомнил он, — интересно, почему? Вот мужикам, наоборот, простоволосо.

— Потому, что шапка для мужика — способ утверждения значительности, а для женщины ее амбиции связаны с волосами. Чтоб в церкви мужики не гордились своими козырьками, а бабы — распущенными волосами, их заставляют это убирать. Вот какой психологический ход.

— Разумно, — заметил ее компаньон.

— А для меня Бог всюду. Главное — это прочувствовать, пережить. Вон видишь, нищие сидят. Ты сколько бы им денег дал?

— Ну, копеек 10, — сказал Рулон.

— Вот ты какой лицемер, — бросила подруга.

— Почему? — недоуменно спросил он.

— Да потому, мой милый, что ты идешь на компромисс. Все отдать — тебе жалко себя станет, ничего не дать — неудобно, жалко нищего, вернее, себя, тогда ты ставишь себя на его место и решаешь дать 10 копеек. Хитрый дурак, нужно дать все или ничего. Хватит жалеть себя.

Он выгреб все и отдал нищему.

— Молодец, свинья, — оценила его Марианна, — но ведь у тебя в кармане было еще не все, что у тебя вообще дома, например.

— Да, конечно, — согласился он.

— А все вообще, вплоть до жизни, ты готов ему отдать?

— Нет, вот жизнь я не готов отдать за нищего.

— А за Бога? — спросила она.

Рулон глубоко задумался, представил, как он самоотверженно отдает свою жизнь Богу, Богу, которого он чувствовал в сердце и любил всей душой. У него возникло возвышенное благоговейное состояние. Он закрыл глаза и заплакал от нестерпимого восторга, который стал переполнять его.

Марианна громко захохотала.

— Слепая скотина, неужели ты не понимаешь, что Бог и в этом нищем тоже, — громко закричала она и толкнула его в плечо.

Рулон широко открыл глаза, недоуменно уставился на нищего. «И в нем, и в нем», — повторял он, как бы начиная что-то понимать.

— Да, конечно, как же я не понял сразу, — сказал он. — Но я этого еще не ощущаю. Что же делать теперь?

— А ничего делать не нужно. Ведь Бог и в тебе, значит, все на своих местах. Сперва получи это переживание, этот опыт, а потом поймешь, что делать, — надменно произнесла Марианна. — Ну хватит зависать, пойдем.

Они пошли в метро.

— Ну что, ты заплатишь за свою даму? — спросила она, манерничая.

Юный мистик вспомнил, что отдал все свои деньги нищему, и понял, в каком глупом положении он оказался.

Марианна, видя его недоумение, расхохоталась.

— Ну что, дурак, теперь сам проси милостыню, может, кто подаст.

Рулон стал просить и скоро выпросил два пятачка. Она взяла пятачок.

— Поздравляю, я думала, ты дурак. А ты дурак. Дурак, больше не действуй, не подумав как следует, даже если ты молишься. Ведь это должен быть не минутный порыв, а принцип всей твоей жизни. А этот порыв, оказывается, не согласуется с остальной твоей жизнью. Так и будешь то побираться, то все отдавать, то грешить, то каяться. Все это ересь, мой милый.

По дороге он рассказал своей спутнице, что делал с ним Солома. Она весело смеялась.

— Ты просто комик жизни, — сказала она. — Хорошую он тебе устроил практику. Ложную личность совсем скоро искоренят из тебя. Повезло тебе со школой, ничего не скажешь. Тут как-то ко мне приходил один мазохист, хотел, чтобы я с ним устроила то же самое, что с тобой в школе, за большие бабки. Правда, он не был осознан, не работал над собой в этот момент. А то бы тоже начал Просветлевать. Дорвался ты до бесплатного, радуйся, что с тобой все это делают за просто так. Ну ничего, что это по сравнению с мировой революцией? Вот на зоне в малолетке практики похлеще. Там быстрее можно Просветлеть, однако там могут убить, если узнают, что ты сучил, например, или фуфлыжил, утопят тебя в параше, например, или запекут в глине на медленном огне, а могут и крысу в жопу посадить, а лучше вывезут на кладбище, отрубят ноги по щиколотки и заставят танцевать на могиле на этих култышках, а потом сдерут кожу и заживо похоронят, тогда не успеешь Просветлеть. Гитлер вот в концлагере перед газовой камерой проводил всех голыми по зеркальному коридору, и люди, тощие, бритые, изуродованные, не могли себя узнать. Вся ложная личность у них исчезала, и чистенькими они отправлялись на перевоплощение. Хватит им в мирской суете погрязать, незачем. А знаешь ли ты, кого люди больше всего любят?

— Нет, — сказал Рулон, — никогда не думал об этом.

— Ну их ты должен хорошо знать. Это же Сталин, Гитлер, Мао Цзэдун. Помедитируй на досуге. Если хочешь, чтоб тебя любили, сам должен стать таким, как они.

— Хорошие примеры для подражания, — сказал Рулон. — Есть чему у них поучиться.

— Учась у всех, учитель вырастает, — сказала Марианна и засмеялась.

У нее дома они сели смотреть видео и жрать мороженое.

— Вот посмотри, какой здоровый телевизор мне притащили ухажеры.

— Да, впечатляет, — сказал Рулон.

— Теперь мы будем медитировать.

— А зачем тогда ты включила видик? — спросил он.

— А как же без него, мой милый. С его

помощью ты и будешь медитировать. Знаешь, как устроен телевизор. По экрану лучик бегает быстро-быстро и создает изображение. Это просто блики света, понял? Вот теперь смотри на фильм, как на блики света, а на слова, музыку — как на колебания воздуха. Это подлинное видение реальности.

Рулон пытался так смотреть, сперва получалось плохо, но скоро он почувствовал себя, как бы в центре головы, смотрел из глаз, как из окон, и тогда он увидел мир истинно, как учила Марианна. Свое тело он стал ощущать как скафандр, сковывающий сознание, внутри которого сидит он.