Когда после похорон они расселись в библиотеке, глаза мистера Пенденниса остановились на Дэвиде с откровенным неодобрением. Сидя за массивным столом, он достал из нагрудного кармана документ, шлепнул его на столешницу красного дерева и объявил, что читать завещание не намерен.

— Я изложу вам его в общем виде, чтобы всем было понятно, — заявил он, глядя на них с типичным адвокатским жалостливым презрением к непосвященным. Джесс слыхала о кустистых бровях, но видела их в первый раз. Ей было трудно сосредоточиться на завещании, так заинтересовали ее густые седые пучки волос над глазами адвоката.

Никто не стал возражать, и юрист продолжал.

— Завещается слугам, — провозгласил он, — пятьдесят фунтов. Не так уж много осталось слуг, а? Должны быть уплачены все долги и прочее... Остальное довольно просто. Может быть, слишком просто. Не знаю, насколько вы осведомлены о положении вашего дедушки, мисс Трегарт...

— Мне о нем ничего не известно, — сказала Джесс, — и меня это не интересует.

Мистер Пенденнис переплел пальцы.

— Оригинальнейшее замечание, — грубовато заметил он. — Что заставило вас его сделать?

Джесс посмотрела на тетку, ответившую ей холодным взглядом, на кузена, улыбка которого была коварнее, чем всегда, на Дэвида, помятого и униженного, бледнее обычного, но все равно великолепного.

— Он мне теперь ничего не должен, — твердо сказала она. — Люди должны кое-что детям — всем прочим людям тоже, но особенно своим детям. Они должны любить их, если дети не доказали, что не заслуживают любви. Но только не деньги. Только не это. Я была бы рада, если бы у меня был дед. Отец моей матери умер до моего рождения. Я вообще не питаю недобрых чувств. Но мне не нужны его деньги. Простите, я даже не знаю, как это сказать...

Ответ неожиданно пришел от старого адвоката, и, хотя его каменное лицо выражения не изменило, черные глаза чуть смягчились.

— Я вас вполне понял. И, позвольте сказать, уважаю ваши чувства.

Джесс была так поражена и благодарна, что на глаза ее навернулись слезы. Это стало первым теплым чувством, испытанным ею в тот день, и она была благодарна юристу, который помог ей его испытать.

— Артур Трегарт был человеком суровым, — продолжал адвокат. — Он был моим старым другом и старым врагом, и никто не назвал бы его сентиментальным. А ваш отец, моя дорогая, был дурачком, пылким и жалким. Не стоит воскрешать в памяти эту давнюю ссору, но она не делает чести обоим участникам. Ваш дед презирал своего сына, но сожалел, что не знает своей внучки. Вот почему, насколько я знаю и догадываюсь, он вам написал. Только чтобы повидаться с вами — и ничего больше. Он и не мог бы сделать распоряжения на ваш счет, даже если бы захотел. Я понятно выражаюсь?

— Вы хотите сказать, что денег он мне не оставил, — сказала Джесс. Ей начинал нравиться мистер Пенденнис, называющий вещи своими именами.

— Совершенно верно, — спокойно подтвердил адвокат. — Он завещал вам небольшие капиталовложения, составлявшие единственный источник его дохода, за исключением ежегодной ренты, которая прекратилась с его смертью. Они приносят не более двухсот фунтов в год. Вся прочая собственность отходит вашему кузену, который является наследником имущества, оставшегося после уплаты долгов и налогов. Это означает...

— Я знаю. Это означает, что он получает все, кроме того, что особо завещано другим людям.

— Если выражаться неюридическим языком, примерно так.

Краткое молчание прервал кузен Джон, поднявшийся с места с присущей ему грацией:

— Благодарю вас, мистер Пенденнис. Можно предложить вам на прощанье бокал шерри?

Адвокат хрюкнул.

— По крайней мере, вы унаследовали неплохие запасы благородных вин, — заметил он, поднимая тонкий бокал и разглядывая его на свет.

— Шерри осталось четыре бутылки, — сухо сообщил кузен Джон. — Старик — упокой Господи его душу — точно рассчитал время своей кончины.

— Успел сам все выпить? — Мистер Пенденнис издал резкий лающий звук, долженствующий, очевидно, означать смех. — Вполне в его духе.

Кузен улыбнулся и, поймав взгляд Джесс, проговорил:

— Шокированы, дорогая кузина, нашими непочтительными замечаниями? Хотя вы, американцы, настоящие реалисты. К чему лукавить, милая Джесс? Наш с вами предок был транжирой. Когда он вступал в права наследства, поместье процветало. Он продал большую часть земель и пустил капитал на разгульную жизнь. Верно, мистер Пенденнис?

— Вполне, — спокойно подтвердил старый юрист.

— И все это означает, — продолжал Джон, — что ничего не осталось. Возможно, мне даже не удастся сохранить дом.

Дэвид встрепенулся:

— Вы продадите его, чтобы заплатить посмертные долги?

— Нет, — вмешался юрист. — Мистер Трегарт позаботился о покрытии долгов. Но больше буквально ничего нет. Я бы сам посоветовал Джону продать дом, если он сможет найти покупателя; поместье требует ремонта, а земли, которая могла бы давать доход, мало.

— Никому не нужна эта груда развалин, — равнодушно сказал Джон.

— Ну, может быть, не частное лицо, но тут вполне мог бы расположиться отель или какое-нибудь заведение в том же роде.

Это оптимистическое предположение, казалось, расстроило кузена Джона. Он нахмурился, и Джесс, решив, что видит еще одно проявление семейных чувств, которые он скрывает в душе, мягко заметила:

— Мне кажется, здесь возникла бы популярная зона отдыха. Возможно, вы сами превратили бы дом в отель и содержали его...

Говорить этого не следовало. Кузен Джон перенес на Джесс свое раздражение и отрезал:

— На финансирование такого дела нужна куча денег. Даже если предположить, что я пожелаю осквернить этот дом.

Джесс поймала взгляд старого адвоката и увидела в нем проблеск холодного любопытства, что заставило ее воздержаться от дальнейших замечаний. Она вдруг ощутила не опасение, а глубокую неприязнь. Темная пыльная библиотека и невысказанное недоброжелательство родственников угнетали ее. Она почувствовала, что ей необходим солнечный свет и свежий воздух.

— Ну, кажется, с делами покончено, — сказал мистер Пенденнис. — Джон, я только прихвачу с собой ту коробку, если вы отнесете ее в мою машину.

— Коробку? — простодушно спросил кузен Джон.

— Коробку с коллекцией. Дед наверняка вам о ней рассказывал. Он много лет назад говорил, что оставляет ее мне.

— А, ну да! Предметы, которые он нашел в раскопках...

— Эта коробка специально упомянута в завещании, — холодно сообщил мистер Пенденнис.

— Конечно, сэр. Дайте вспомнить... Мама, куда мы дели эту коробку?

Ни слова не говоря, тетя Гвиневра кивнула, и Джон направился к книжным полкам в другом конце комнаты.

Полки занимали три стены библиотеки из четырех, оставляя место для дверей и пустого камина. В одной секции стояли не книги, а собрание разнообразных каменных и керамических предметов. Кузен Джон вытащил с самой нижней полки длинный ящик из тусклого металла. Он был двух футов в длину и около фута в ширину, и по тому, как кузен Джон его нес, можно было судить о его тяжести.

Он поставил коробку на стол перед адвокатом, который поднялся на ноги и склонился над ней с неприкрытым и жадным любопытством.

— Взгляните, сэр, — веско сказал кузен Джон. — Убедитесь, что ничего не пропало.

Старый адвокат покосился на него.

— Я бы сказал, что тут нечему пропадать, — буркнул он. — Артур всегда был хвастуном. Жемчужины коллекции! Подумаешь, в самом деле... Ну, разумеется, можно и взглянуть.

Коробка была не заперта, и крышка отскочила от первого прикосновения руки старика. Рука эта явственно дрожала, вынимая первый предмет и осторожно ставя его на стол; Джесс сочла волнение старого адвоката сильно преувеличенным.

Предметы, появлявшиеся на свет из коробки, не заслуживали столь пристального внимания. Несколько осколков битых гончарных изделий, большой кусок ржавого почерневшего металла, три зеленоватых комка, коллекция костей и бронзовый наконечник стрелы.