Работники музея оставили холст в Люблине. Когда фашисты вошли в город, картину решили спрятать.
В том зале, где находился ящик с полотном Матейко, поставили библиотечный стол и рядом скамьи, на которых сидели люди.
Никому не приходило в голову, что под ногами читателей, а точнее, под столом, совсем рядом, находился холст Матейко.
Так было до весны 1941 года.
Потом оккупанты потребовали, чтобы здание музея отдали им. Группа сотрудников, невзирая на смертельную опасность, начали искать новое убежище для «Битвы».
Это было непросто.
Ящик с полотном весил полторы тонны. Наконец придумали инсценировать переезд. Навесили на ящик с картиной ведра, прочую утварь, так удалось отвезти ее за два километра от города и поместить в старый сарай. Ночью раскопали пол сарая, изолировали яму толем и отвели воду.
Гитлеровцы лихорадочно искали картину. Они о чем-то догадывались и назначили награду: сперва два миллиона марок, а потом подняли цену до десяти миллионов.
Но никто из десятков людей, причастных к спасению «Битвы под Грюнвальдом», не выдал тайну, хотя все они рисковали жизнью.
В 1944 году наконец наступила долгожданная свобода, и картина была спасена.
Осенью мы пригласили из московской Третьяковской галереи профессора Алексея Рыбникова, замечательного реставратора. Он осмотрел полотно и сделал пробную очистку красочного слоя. Ведь три с лишним года оно лежало в земле. Проникла влага. В одном месте прогнил вал и пробил холст. Летом 1945 года картину привезли в Варшаву, в здание, где она раньше экспонировалась, в тот же самый зал, и положили на пол изуродованное полотно. Я сама видела все это. Руководил спасением профессор доктор Станислав Лоренц. Он возглавлял Главное управление музеев и охраны памятников.
И вот «Битва под Грюнвальдом» развернута.
Это было страшное зрелище: лак разложился, полотно стало похоже на огромную белую тряпку с рваными краями.
Соткали новый колоссальный холст, начали реставрационные работы.
Четыре года писал свою картину Матейко, и четыре года ее реставрировали. Через двадцать пять лет, накануне отправки «Битвы» на выставку в Москву, ее снова реставрировали те же самые люди, которые тогда возродили ее к жизни.
— Доктор Лоренц, — говорит доктор, — решил показать в Москве все лучшее, что создано польскими художниками. Музеи Польши прислали свои жемчужины. Многие полотна впервые пересекли границу Польши. В Москву картины перевозили пять огромных автомашин. Когда мы прилетели в вашу столицу, все полотна были уже в Манеже. Предстояла серьезная работа по экспозиции картин. Но особенно сложен показ картин Матейко, ведь «Битва под Грюнвальдом» имеет длину девятьсот восемьдесят семь сантиметров. Не буду рассказывать про все перипетии с развеской и перестановкой холстов, скажу одно: никогда я не забуду вернисаж 3 апреля 1974 года. Все мы безумно устали, но когда пришло столько народу и оркестр заиграл наши гимны, это было торжество братства наших культур. Москва чудесно приняла нас. Выставку посетили более ста пятидесяти тысяч человек за один месяц.
Мы привезли в Варшаву тепло сердец советских друзей. Книга отзывов на выставке польских шедевров заполнена десятками, сотнями восторженных откликов зрителей. Вот прочтите некоторые из них:
«Чудесно! Сколько прелести и очарования! Спасибо за три часа, которые останутся в памяти до конца жизни. Сюда нужно было идти, если бы была одна картина Матейко «Битва под Грюнвальдом». А их здесь много. Спасибо устроителям и народу Польши…»
«Дорогие братья поляки!
Не могу не высказать восхищения вашей щедростью, с какою вы одарили нас лучшими творениями ваших чудесных мастеров. Многие картины Матейко, Зиммлера, Ковальского — Веруша и других я видел только в репродукциях и не мог мечтать о том, что увижу их в оригинале, ибо в Варшаве, Кракове, Познани мне уже не суждено побывать, мне уже много лет, и жить осталось недолго. А сколько новы для меня художников я теперь узнал! Благодарную память оэ этой роскошной выставке сохраню до смерти. Спасибо, спасибо вам от души…»
«Над картиной «Битва под Грюнвальдом» надо написать слова Горького: «Человек!.. Это звучит гордо!»
«Выставка Польской Народной Республики прекрасна. Широко раскрыто народное искусство. Остается большое впечатление от всего увиденного. Преклоняюсь перед талантливым народом Польши, в освобождении которого я участвовал в 1944 году».
Польская культура…
Ее вклад в сокровищницу мирового искусства, музыки, литературы неоценим. Имена Мицкевича, Шопена, Матейко принадлежат всем людям Земли.
Желязова-Воля. Домик, где родился Фридерик Шопен. Серебристые ивы. Старые ворота. Дикий виноград вьется по чугунной решетке. Огромный парк, могучие деревья. Просторный зал дома-музея. На стене копия портрета Шопена работы Эжена Делакруа. В открытые окна слышны пение птиц, людской говор. За распахнутыми дверьми — скамьи. Моросит дождь. Люди пришли слушать Шопена. Высокий молодой человек вышел, поклонился, сел за рояль. Прозрачные, как горный хрусталь, звуки свободно полились и заполнили зал, полетели в парк, туда, к людям.
Светлая и трагическая, чистая и трепетная музыка Шопена проникает в душу, рождает раздумья, заставляет мечтать о несбывшемся, бесконечно волнует сердце. Звуки фортепьяно сливаются с пением птиц, шелестом мокрой листвы. Музыка Шопена — сама природа Польши. Она предельно человечна и народна, потому так ненавистна была она фашистам, боявшимся света и мужества лиры Шопена, ее гражданской силы.
Люди… Матери с детьми, солдаты, офицеры Войска Польского, старики и молодые прильнули к окнам. Замерли, слушая Шопена. Замолкли звуки мазурки, в зал ворвался птичий гомон. В черном лакированном зеркале рояля засверкали ярко-розовые цветы сада.
Коперник.
Лазенки. Красивейший парковый ансамбль Европы. Июнь. Воскресенье. Летит белый пух тополей. Воркуют голуби. Тысячи людей собрались у памятника Фридерику Шопену. Огромный партер обступили старые каштаны, ивы, липы. В темной воде пруда опрокинулось высокое небо Варшавы. Вспорхнула стая голубей. И поплыли, поплыли в июньском горячем воздухе звуки мелодии Шопена.
И опять, как в Желязовой-Воле, поразительно вплетались в музыкальную канву щебет птиц, шепот листвы, пение ветра. Бронзовый Шопен внимательно прислушивается к звукам фортепьяно, к птичьему гомону, к шороху города.
Мазурка. Звонкие трели танца пробежали по зеленым кущам парка, зазвенели в сердцах людей. Одна мазурка сменяла другую, и казалось, сам мир необъятный с этим бирюзовым небом, с лениво плывущими облаками и лица этих сотен и сотен людей вдруг посветлели. Казалось, ярче загорелись краски одежды, глубже стали изумрудные тона зелени. И опять зашумел летний дождь, но никто не уходил. Только взлетели пестрые крылья зонтов. Вальсы, полонезы, этюды сменяли друг друга. Вдруг где-то рядом я услышал русскую речь.
- Мы из Ленинградского института культуры имени Крупской, — говорит мне молодой преподаватель Эльвира Маркова. — Приехали на практику по обмену в Институт библиотековедения и научной информации. Этот обмен постоянен. Группа польских студентов приедет к нам в Ленинград в сентябре. Мы очень довольны поездкой. Уже посетили Краков, Гданьск, Сопот.
- Я из Горького, — продолжает разговор студентка третьего курса того же института Лариса Токаева. — В Польше первый раз. Хочется сказать о том, как сильна здесь любовь к истории, к традициям. Как крепко святое чувство, которое питают поляки к героям войны. Смотрели кинофильм «Варшава наперекор всему» и меня и моих товарищей потрясло, с какой любовью восстанавливают и строят Варшаву. Двадцать два дня предстоит нам пробыть в Польше. Мы увидели и еще увидим чудесный мир наших друзей, которые так по-братски тепло нас принимают. Я никогда не забуду сегодняшний день в парке Лазенки и эту дивную музыку Шопена, которую люблю с детства. Еще со школьной скамьи мы узнали стихи Мицкевича. Мы пели в школьном хоре песни Шопена и Монюшко. Теперь я познакомилась в музеях с чудесными картинами польских художников. Меня поразила сказочная красота старинных городов. Эта поездка навсегда останется в моем сердце. Конечно, я горьковчанка и люблю Волгу, наш Нижегородский кремль, наш город, но за годы учебы Ленинград стал моей второй родиной. Это чудесный город с его дворцами, белыми ночами и великой историей.
