Маленькая камеристка инфанты… Ведь она не всю жизнь провела в душных покоях дворца. Она чувствовала и запах взмыленных после бешеной скачки коней и вдыхала аромат цветущих полей Фландрии, она ощущала ласку нежного ветра и видела, как льется кровь, расползаясь темным пятном на белоснежном кружеве. В ее глазах не зря отсверкивает иногда блеск стальных клинков. Она уже не раз ощущала пряную близость опасности. Смерть? Она не так жутка, как страшен поток ежечасной лжи, лести, который, кажется, затопил до самых люстр залы дворца, и в этом мутноватом аквариуме плавают зловещие рыбы — придворные в яркой чешуе регалий и нарядов, неспешно поводя диковинными перьями-плавниками, показывая иногда острые, как стилеты, зубы ярости, гнева, ненависти. Здесь в роскошных покоях бушуют рыбьи страсти. Тут властвует страх! Крепки каменные мешки темниц. Неотвратим яд измены. Грозен гнев владык. Интриги, старые счеты вельмож, гнусное казнокрадство. Как все это далеко от жизни, бурлящей за стенами дворца! Как бесконечно чуждо это жизни доброго народа Фландрии…

Поклонение Волхвов. Фрагмент.

Художник вытер кисти. Вечерело. За высокими окнами мастерской загорался закат. Глубокие синие тени неслышно прокрались в студию. Мастер взглянул на картину и модель. Два человека глядели на него. Две сестры. Одна, смертная, вздохнула и, присев в глубоком реверансе, исчезла. Вторая осталась с Рубенсом навсегда. Пройдет полтора десятка лет, и великий художник, оплакиваемый Фландрией, покинет грешную землю. А еще через несколько месяцев красавица Елена Фоурмен принесет, уже после его кончины, последнюю дочь, Констанцию Альбертину.

Рубенс оставил людям бесценный дар — сотни своих картин. И среди них портрет маленькой камеристки инфанты Изабеллы. Крохотное зеркало, отразившее огромный мир.

Ленинград… Декабрь. Золотой шпиль Петропавловки. Черное кружево деревьев. Свинцовая Нева. Портал Эрмитажа. Ступени, ступени. Шелест тысяч шагов. Бесконечная анфилада залов. Бесчисленные полотна, скульптуры и, наконец, Рубенс.

«Камеристка». Из оливкового омута фона выступает бледно-розовая жемчужина лика придворной, словно вставленного в белоснежную алебастровую оправу жабо.

Бегут по лицу перламутровые блики, отмечая переходы формы, нежные, трепетные.

Кисть покорна гению Рубенса. Она то кладет широкий мазок, намечая черный тон платья, то метко определяет каплю жемчужной серьги, то точно, как острейшая игла, ставит сверкающие блики на темных зрачках, то, почти неощутимо касаясь поверхности доски, чертит волнистые завитки шелковистых рыже-русых волос прически, то спокойно и широко прописывает фон. Кисть мастера, вновь превратившись в тончайшую иглу, рисует еле заметные черточки ресниц. Тысячи касаний. И ни одного похожего. Как в мире нет ни одного абсолютно схожего листа дерева, так у Рубенса нет ни одного прикосновения, нет ни одного мазка, близкого друг другу. Мастер пишет, как поет птица, вдохновенно, без нот. Так в величайшем напряжении всех сил, всего умения родился этот шедевр. Единственный. Первичный. Неповторимый.

Много, много воды утекло после того дивного и славного для Рубенса 1625 года, года рождения «Камеристки». Только историки помнят имя инфанты Изабеллы — хозяйки юной придворной, но миллионы людей, посещающие Эрмитаж, приезжающие на берег Невы, чтобы встретиться с прекрасным, всегда будут потрясены встречей с «Камеристкой». Они смотрят в прозрачные бездны ее глаз и мгновенно переносятся в тот нелегкий XVII век и чувствуют время, в котором жил и творил мастер.

Венера у зеркала.

Время. Воздух времени, которым дышит художник. Эпоха, в которой он творит, — все это обозначает силу притяжения, принадлежности каждого мастера своей земле, народу, стране, в которой он живет. Но в том-то и сложность искусства, что за каждым истинно творящим стоит ему одному присущая судьба. Его жизнь. Вчитайтесь в историю искусства, и вы увидите одетого в рубище Рембрандта, бредущего по мостовой амстердамского гетто, вы подниметесь по шатким ступеням в его сырую мрачную мастерскую, и сквозь тьму и холод бытия вам откроется немеркнущее сияние его гениальных полотен, будто сотканных из пурпура, золота, мрака и света. Откройте наугад другую страницу, и вдруг вы окажетесь в толпе окружающих богоравного Рафаэля, славословящих этого любимца и баловня судьбы, столь невероятно быстро победившего своих великих современников в борьбе за лавры первого и столь же рано покинувшего этот грешный и дивный мир, полный венценосных, титулованных злодеев и прекрасных женщин, до краев напитанный благословенным солнцем Италии. Порою проходят десятилетия, а иногда и века, прежде чем в той или иной стране появляется создатель, которому благодарные потомки присваивают короткое, но звонкое наименование — гений. Как невероятно сложны, как поражающе неисповедимы пути к вершинам искусства, сколько препон, пропастей, извилистых троп, оползней, лавин преграждают путь к этим высотам! Сколько ложных дорог, буйных вихрей, зыбких и страшных туманов, липких и фальшивых спутников становятся на этой благородной стезе, мешая достижению цели! Сколько соблазнов, испытаний славой, сколько злых врагов и тупых завистников не помогают, а мешают создателю произведений, которые, иногда лишь пройдя через долгую гряду лет, найдут свое признание! Но все же кто побеждает в этой неимоверно трудной и не всегда безопасной борьбе с препятствиями на пути к вечной славе? Прежде всего тот мастер, который умеет подчинить своему искусству вечно мятущегося, одолеваемого тяготами, влюбляющегося и язвимого сомнениями, обуреваемого порою жаждой сиюминутного успеха человека житейского, живущего рядом с человеком-творцом. В их обоюдном упорстве, в их общей творческой страсти, в верности делу служения прекрасному и складывается победа у избравших тернистый путь живописи. Это борение рождает победу духа, воли над всеми сложностями, которые воздвигает перед творцом судьба. И еще одно великое качество обозначает каждого прошедшего все искусы истинного художника — это труд. Труд каждодневный, непрерывный, бескомпромиссный, титанический, не знающий никаких преград. Иначе еще не бывало в истории. Как бы ни скрывали это порою от современников, как бы тщательно ни прятали от непрошеных соглядатаев эту свою сокровенную тайну созидания творцы, все равно со временем все становится явным и мы узнаем, ценой какой крови, пота, нервов стоило рождение истинного искусства. Только величайшая самодисциплина может дать условия для появления неожиданных и всегда потрясающих своей обнаженной первичностью явлений в искусстве, создание которых по силам лишь мастерам, несущим людям огонь своего сердца.

Тернист, нелегок был путь Рубенса к высотам творчества. Пройдя школу у своих фламандских учителей в Антверпене, молодой живописец почувствовал неодолимое желание продолжить изучение вершин искусства. Он едет в Италию, на родину Ренессанса. Восторгается шедеврами живописи, скульптуры, архитектуры. Питер Пауль прилежно штудирует фрески великого Рафаэля в Ватикане. Постигает тайны построения пространства, ритм и гармонию рисунка и цвета. Пишет копии с полотен Тициана и Веронезе, познавая всю мощь колдовского колорита венецианцев. Творения неистового Тинторетто помогли Рубенсу понять магию невероятных ракурсов и секреты создания холстов любых размеров в кратчайшие сроки. Но истинным его кумиром был творец фресок Сикстинской капеллы — Микеланджело. Молодой художник проводит сотни часов в Сикстине, пораженный вихревыми ритмами «Страшного суда» и грандиозной пластикой плафона, где каждая пядь — неодолимая высота искусства. Словом, начинающий художник сделал все, чтобы стать мастером.

И он им стал.