— Куропатку, пожалуйста, — ответила я, выдавив улыбку.

— Конечно, милая. Все, что захочешь.

Я хотела остаться с Ксавьером, но не посмела еще раз попросить об этом.

Отправившись в свою комнату, я застелила постель и тщательно рассортировала белье, чтобы Оса смогла заняться им, пока я буду в стазисе. Потом разобрала и разложила свои картины — пусть все будет наготове и дожидается моего возвращения. Я долго рассматривала только что начатую картину маслом, изображавшую причудливо извивающийся горный пейзаж, сияющий под ночным небом. Пейзаж казался почти инопланетным, если не считать растительности, которой я как раз начала заселять его. Растительность была больше похожа на водоросли, чем на наземные растения. Я страшно гордилась этим пейзажем, но понимала, что практически наверняка забуду породивший его образ, когда выйду из стазиса. Мои картины всегда заметно менялись после долгих периодов отсутствия.

Ксавьер тоже сильно изменится без меня. Может быть, вернется к своей Клэр или найдет кого-нибудь еще. Слезы брызнули у меня из глаз, и я даже не попыталась их спрятать. Мама с папой ненавидели, когда я плачу. Они были правы, я была слишком возбудима. Чересчур сильно реагировала на разные пустяки.

Дверь моей комнаты распахнулась, и в спальню вошла Оса с корзиной чистого белья под мышкой.

— Ох, простите, мисс, — сказала она, слегка кивая. — Я думала, вы в саду, с молодым человеком.

Ксавьер! Он же не знал, что я уйду в стазис сегодня ночью! Я схватила со стола первый попавшийся альбом и лихорадочно нацарапала записку.

— Оса, ты сделаешь для меня одну вещь?

— Какую?

— Мне нужно, чтобы ты завтра передала Ксавьеру эту записку? Сможешь?

— Конечно, мисс! А сами-то что же не отдадите?

— Я не могу. Я сегодня ухожу в стазис.

— В стазис? Зачем это?

— Мама с пахтой уезжают по делам, — сказала я. — Прошу вас, передайте Ксавьеру мою записку!

Оса секунду-другую смотрела на меня, потом кивнула. Я поспешно подписала внизу страницы: «Люблю, навсегда, Роуз», вырвала ее из альбома и, сложив в несколько раз, сунула в руку Осы.

— А зачем стазис-то? — спросила Оса. Она еще не успела привыкнуть к особенностям нашей семьи.

Я вздохнула, пряча раздражение.

— Это трудно объяснить.

Внезапно лицо Осы стало сердитым.

— Ja, flika, — буркнула она. — Сделаю, что просите.

После ужина папа крепко обнял меня на прощание, а мама отвела меня в мою просторную гардеробную, где хранилась стазисная капсула. Она помогла мне забраться внутрь и нежно поцеловала.

— Ты знаешь, что я очень тобой горжусь, моя милая? Как бы ни было трудно, в конце концов, ты всегда принимаешь правильное решение!

— Спасибо, мама, — сказала я. — Я тебя люблю.

— Я тоже люблю свою девочку. Увидимся через несколько месяцев.

— Счастливого пути.

— Спокойной ночи.

— Спокойной ночи.

Заиграла музыка, я почувствовала нежный аромат стазисных препаратов, и крышка начала медленно закрываться. Мама была права. Это было правильное решение.

Я старалась не думать о Ксавьере.

Несколько мгновений я не открывала глаз, цепляясь за остатки стазисного сна, в котором меня носило по поверхности радужной лавы, оказавшейся совсем не горячей, а нежной и убаюкивающей, как ванна. Кто-то спокойно держал меня за руку, и это было удивительно. Мама обычно трясла меня до тех пор, пока я не просыпалась и не открывала глаза. Но это тихое присутствие разбудило меня гораздо быстрее, чем мамины тычки. Открыв глаза, я с изумлением поняла, что склонившееся надо мной улыбающееся лицо было совсем не маминым.

— Ксавьер?

Он улыбнулся мне до ушей.

— Как ты здесь очутился?

Ксавьер кивнул головой куда-то назад, и я увидела стоявшую у дверей Осу.

— Доброе утро, мисс.

— Что происходит? — спросила я и получила ответ, который сделал меня одновременно самой счастливой и самой виноватой на свете.

Оса отнесла Ксавьеру мою записку и спросила его, зачем я погружаюсь в стазис. Ксавьер выложил ей всю правду о том, что родители регулярно помещают меня в капсулу. Он даже признался Осе, что знает меня с тех пор, когда мне было семь лет. Оса выслушала его, не проронив ни слова. Но утром после отъезда моих родителей она решительно постучалась в дверь Ксавьера и спросила, не знает ли он, как работает эта проклятущая машина. Ксавьер уже тогда был опытным хакером, поэтому ему потребовалось всего несколько часов на то, чтобы разобраться, как перевести хронометр на моей капсуле.

Оса решила, что вполне сможет позаботиться обо мне, пока родители не вернутся. Я буду жить своей жизнью, ходить в школу и встречаться с Ксавьером. Родители не проявляли интереса к моей успеваемости, а в школе никогда не жалуются, когда ученики посещают занятия — в отличие от случаев, когда они их не посещают. Поэтому мама с папой никак не могли узнать о моем преступлении. Накануне их возвращения я должна буду запрыгнуть в стазис, а поскольку Ксавьер отлично поработал с электроникой, никто не заметит следов взлома. Когда я спросила Осу, зачем она это сделала, суровая шведка ответила, что спорить с хозяевами не ее ума дело, да только они сами велели ей заботиться о доме, как она сочтет нужным. Больше мне так ничего и не удалось из нее вытянуть.

Мне было ужасно стыдно за то, что я обманываю родителей. Если бы не Ксавьер, я бы немедленно приказала поместить меня обратно, чтобы послушно ждать возвращения мамы с папой. Но Ксавьер был рядом, и я не смогла устоять перед искушением.

Так начался лучший год в моей жизни. Мои родители вернулись через два месяца, как и обещали. Я радостно погрузилась в стазис, а уже через восемнадцать часов мама с папой пригласили меня на завтрак с шампанским.

Еще через полтора месяца родители снова собрались уехать, и я без возражений отправилась в стазис. Через две недели они вернулись, не подозревая, что все это время я спокойно жила своей жизнью. С тех пор это повторялось снова и снова, до конца года. Если бы не Ксавьер и Оса, я пропустила бы свой шестнадцатый день рождения. Но они устроили для меня маленький праздник, и Оса спела мне именинную песню на шведском языке. Впервые в жизни я своими глазами увидела, как лето сменяется осенью, следом наступает зима, а затем все снова расцветает весной.

В одну из теплых весенних ночей, перед моим последним погружением в стазис, мы с Ксавьером сидели в саду, завернувшись в одеяла, и смотрели на восход луны.

— Как же я люблю все это! — прошептала я.

— Как же я люблю тебя, — прошептал Ксавьер мне на ухо, и мурашки пробежали у меня по спине. — Как же я рад, что не должен снова терять тебя, — добавил он, целуя меня в висок. — Снова и снова. — Он продолжал целовать меня, каждый раз в новое место. — Мне все время казалось, что ты умираешь.

Я посмотрела на его лицо, такое бледное в лунном свете.

— Ты правда так думал?

— Я страшно горевал каждый раз, когда ты уходила, — сказал он. — И каждый раз боялся, что больше никогда тебя не увижу.

Я поежилась, вспомнив о зиме, умиравшей вокруг нас. Но объятия Ксавьера не дали мне замерзнуть.

— Такого никогда не случится, — заверила я.

— Откуда ты знаешь? — спросил Ксавьер. — Если бы не мы с Осой, ты пропустила бы семь из десяти последних месяцев. И тебе все еще было бы пятнадцать.

— А ты бы еще больше перерос меня, — прошептала я. — Оставил бы позади…

— Но ведь это ты все время оставляешь меня.

— Но до сих пор я всегда была впереди. А теперь ты настолько меня обогнал! Я начинаю отставать — и в росте, и в развитии.

Ксавьер дотронулся до моих волос и заглянул в глаза.

— Может быть, мы должны кому-нибудь рассказать?

— О чем?

— О том, сколько ты провела в стазисе. Ведь это вредно для тебя!

— Что ты! Я слишком эмоциональна, время от времени мне нужно сбрасывать напряжение.

Ксавьер громко фыркнул.

— Я уверен, что твои папочка с мамочкой мариновали бы в стазисе любого ребенка, каким бы кротким ягненком он ни был. Сколько я тебя знаю, ты всегда была тихой и послушной. — Он поцеловал меня в лоб. — Ты почти не человек, а ангел.