Торопились укрепить большой мост и мостники, потому как ледоход ожидался тоже дружный, как бы не снесло. Вообще-то сносило каждый год, сколько ни крепили, но у мостников все наготове, ежели снова ильменский лед поломает мост, то восстановят его быстро, город, расположившийся по обоим берегам Волхова, не должен быть разорванным даже в ледоход.

Сам ледоход начался, как обычно, ночью. Поднявшийся треск и грохот собрал на берега Волхова почти все население Новгорода. Казалось бы, ну что за радость смотреть, как река несет из одного озера в другое всякую дрянь, потерянную или выброшенную зимой и прикрытую снегом? Но приходили, часами мерзли на холодном ветру и смотрели.

Споров было великое множество.

– Во, глянь чего плывет!

– Где?

– Вон, вон! Никак мертвяк?

– Тьфу на тебя!

Самые осторожные глядели с берега да подальше, самые храбрые, вернее, глупые – с моста, словно демонстрируя свою удаль и безбашенность.

Вятич усмехнулся, кивая на мост:

– Глянь.

Как и следовало ожидать, там торчал Тишаня. Он теперь жил на Ярославовом дворище, постепенно привыкая к дружинному укладу. Сам князь был с основной частью дружины в Ракоме, так повелось издревле, но часть его дружины находилась в городе на дворище.

Чего Тишаню вынесло на мост, неизвестно, особой рассудительностью парень не отличался. Он стоял, перекинувшись через перила и что-то выглядывая внизу. Вдруг с берега донеслись крики, люди показывали друг дружке на льдину. Я пригляделась и ахнула: на льдине крутился человек, его несло, видно, из озера. С берега достать льдину невозможно, перепрыгнуть на другую тоже, льдины натыкались друг на дружку, вставали ребром, и человеку грозила гибель. Течение у Волхова не быстрое, льдины ползли и того медленней, но надежды у попавшего в беду не было никакой.

На берегу засуетились, видимо пытаясь срочно найти веревку, а секунды бежали, сокращая жизнь бедолаги. И тут Тишаня показал, что способен в случае необходимости соображать быстро. Он прикинул, в каком месте льдина достигнет моста, и принялся разваливать там перила. Мостники постарались на славу, дерево поддавалось мощным ударам с трудом. А льдина уже все ближе… И веревку принести даже бегом уже не успеют.

Наконец после особенно мощного удара ограждение рухнуло, Тишаня бросился ничком на мост и опустил руку вниз. Никто не успел и опомниться, как бедолага со льдины взлетел, подхваченный мощной лапищей Тишани, и оказался на мосту. Только тут все разглядели, что это женщина, правда, одетая в мужской тулуп. Несколько мгновений она лежала на мосту, приходя в себя, Тишаня поднялся и протянул ей руку:

– Вставай, не то замерзнешь.

Все произошло так быстро, не все сразу и сообразили, что наш герой умудрился вытащить женщину в последний момент, на берегах еще крутили головами, пытаясь понять, куда она девалась. И только те, кто был на мосту и видел происходившее воочию, принялись кричать и размахивать руками.

Тишаня во второй раз за последние месяцы стал героем Новгорода. Но у него нашелся и еще один повод для радости: вытащенная женщина оказалась молодой вдовой, причем весьма состоятельной, она позвала своего спасителя на благодарственный обед к себе в дом, где тот и остался насовсем.

Оказалось, что она решилась перейти Волхов довольно далеко от моста, уже понимая, что на Ильмене лед тронулся, но поскользнулась, упала и, видно, на время потеряла сознание. Когда очнулась, лед под ногами уже ходил ходуном и добраться до берега никакой возможности не было. Если бы не Тишаня, Илице не выжить. Как благородному спасителю Тишане самое время было жениться на спасенной им красавице, что он и сделал.

Анея хохотала:

– Мы все говорили, что тугодум, а он точно знал и кого грабить, и кого из реки вылавливать.

Получалось, что Тишаня действительно просто вылавливал свое счастье, неизвестно, что с ним было бы, не попытайся парень тогда остановить меня на лесной дороге, а теперь вот не стой он на мосту. Мостники претензий за разваленные перила к Тишане не предъявляли, хотя тот сам предложил починить.

Наконец, Ильмень очистился ото льда, опытные купцы говорили, что еще чуть – и можно идти по Нево. Мы стали собираться. Вятич снова ходил на беседу с князем Александром, повторил ему про необходимость готовиться к неприятностям в середине лета и держать морскую сторожу, а также дружину наготове. Он не объяснил, откуда все знает, но Александр и не спрашивал.

– Вятич, а ты назвал день?

– Нет, Настя, если назвать, то все изменится.

– Неправда, я называла рязанцам, ничего не изменилось.

Пришло время отправляться.

Наша ладья показалась мне настолько маленькой, что стало страшно.

– Вот в этой скорлупке мы должны выйти не только в Ладогу, но и в Балтику?! Ее же перевернет первая же волна!

– Не произноси этого вслух, обидишь хозяина, он ходил этим путем много раз, и именно на этой скорлупке, как ты выражаешься.

Я вздохнула, решив, что не мешало бы спасательные жилетики хотя бы, но они явно не были предусмотрены. Потом чуть подумала и вспомнила свое жуткое впечатление от лодчонки, на которой меня катал по Москве-реке Вятич, на вид она тоже выглядела игрушечной, а оказалась устойчивой. Ладно, поживем – увидим, только надо дожить, чтобы увидеть. Успокоила мысль, что сначала предстоит плыть по Волхову и уже тогда будет ясно, насколько устойчив сей океанский лайнер.

Ладья оказалась очень устойчивой, она не болталась из стороны в сторону, двигалась хоть и не с крейсерской скоростью, но вполне прилично, только места на ней было очень мало, все занимали либо гребцы, потому что надеяться только на ветер нельзя, либо товары. Спать пришлось на тюках со скорой, хотя мы против не были: мягко, как на перине.

И все же, когда вышли в Ладогу (Нево, как его называли новгородцы), я помянула добрым словом создателей океанских лайнеров и больших паромов. Пятиэтажные суда не подвержены болтанке, на них трудно заболеть морской болезнью, нужно очень постараться. Здесь же лично меня начало мутить почти сразу, а Лушку так и вовсе уложило на тюки, отбив аппетит надолго. Да уж, мы с сестрицей оказались никудышными мореплавателями, нам Америки не открыть ни с Эйриком Рыжим, ни даже с Колумбом. И никакого удовольствия, подобного тому, что было на финском пароме, я не получила.

Соломон прав, всему на свете, как хорошему, так и плохому, приходит конец, мучениям тоже.

Еремей кивнул на выраставшую на горизонте землю:

– Готланд.

Я впилась глазами в берега. До чего же интересно видеть то, что потом изменится до неузнаваемости!

– Ты бывала здесь?

Я оглянулась на Вятича:

– Да, в Висбю на фестивале. Красивый городок, маленький, действительно древний. И в Сигтуне бывала, и в Упсале… И в Стокгольме. Представляешь, как интересно сейчас?

– Только постарайся не ляпнуть какую-нибудь глупость. Кстати, Стокгольма еще нет, он появится лет через десять. И Ганзейского союза пока тоже нет.

– Как это, ведь Новгород же…

– Нет, договор заключат через год – в 1241 году, хотя сам союз уже сложился.

– А что есть?

– А есть шведы, датчане, норвежцы и иже с ними, которых мы должны между собой перессорить, как предлагал кое-кто. И я не представляю, как это сделать.

Я махнула рукой:

– На месте разберемся!

На палубу выползла бедолага Лушка, измученная морской болезнью, светло-зеленая, но решительная.

– Берег? Наконец-то! Где там эти крестоносцы? – Она рукава не закатывала, но впечатление было именно такое: сейчас пришвартуемся, и Лушка набьет морды всем противникам Руси сразу или по очереди, это смотря как под руку попадутся.

– Луш, ты хоть на причал сойди сначала.

– А крестоносцев в Висбю, Луша, нет. Морской ледунг собирается в Сигтуне.

Лушка вытаращила на Вятича глаза так, словно тот завез ее в Мухосранск, обещав тур в Париж.