Казалось, спасения от них нет, но нападавшие неожиданно повернули обратно на Русь. Впавшая в панику Европа получила передышку, но воспользоваться ею не смогла… Решив, что Батый испугался или вообще передумал, монархи успокоились, но наступила весна, а с весной возобновилось наступление Батыевых орд.

Перепуганный герцог Силезии отозвал тевтонских рыцарей, выступивших в сторону Пскова, не до русских городов, свои бы сохранить. Не зря боялся, войска Батыя уже стояли под стенами Кракова. Как обычно, убедившись в неприступности городских стен, Батый отправил к полякам послов, и как обычно, послов убили. Город был обречен… Несколько дней горожане не могли спать, вздрагивая от ударов по воротам и днем, и ночью. Татары, подтащив к ним возможно ближе пороки, защищенные специальными щитами, принялись разбивать городские ворота. Спешно был отправлен за помощью гонец к герцогу Силезскому. Когда ворота разлетелись в щепу, по улицам Кракова понесся смерч из татарской конницы, не оставлявшей в живых никого…

Ранним утром 9 апреля 1241 года звуки медной трубы призвали рыцарей из ворот Легницы. Объединенное польско-немецкое войско выступало сражаться с захватчиками. Во главе на белом скакуне гарцевал Генрих Благочестивый. За ним, всем своим видом демонстрируя непобедимость и неустрашимость, ехали рыцари Тевтонского ордена со знаменитым Поппо фон Остерном впереди. За тяжеловооруженными рыцарями следовала легкая конница и только потом пехота.

Решив дать бой по всем правилам, чтобы использовать свое преимущество в виде закованных в тяжелые латы рыцарей с пиками наперевес на таких же закованных лошадях, Генрих Благочестивый бросил вызов Батыю и предложил для боя широкое поле. Татары от сражения в поле никогда не отказывались, а потому вызов приняли. Самого Батыя под Легницей не было, он направился со второй волной в сторону угров, но это не помешало расправиться с рыцарями молодому принцу Бандару, сыну хана Чагатая.

Татары посмеялись над самоуверенными рыцарями, выкопав за ночь перед своими позициями ямы и присыпав их соломой. Бросившиеся в свою знаменитую атаку клином тевтонские рыцари быстро попались в западню, их атака захлебнулась, а при следующей татары, отстреливаясь, попросту заманили тевтонцев в болото, а когда те основательно завязли, перебили! Нечто похожее, только на льду Чудского озера, через год проделает русский князь Александр Невский.

У убитых врагов ордынцы отрезали правые уши и отправили в Каракорум целых девять мешков таких «сувениров»!

После сокрушительного разгрома объединенной польско-немецкой армии тумены Байдара отправились в Чехию.

А в это время Батый со своими туменами прорывался через Русский перевал в Карпатах к уграм. Король Бела вспомнил слова князя Даниила в марте, когда получил известие о подходе татарских войск, а чуть позже и напоминание самого Батыя о давнишнем предупреждении не давать приюта половцам. И хотя хана Котяна уже не было в живых, а его сородичи покинули земли Мадьярского королевства, хан не собирался прощать угров. Войско встало под Пештом, в город были отправлены послы. Послов убили, в ответ начался грохот камнеметов.

К Беле на помощь из Хорватии бросился старший брат Коломан, кажется, европейцы начали понимать, что в одиночку они обречены… Это была не просто серьезная поддержка, вместе с имеющимися у Белы силами объединенное войско составляло шестьдесят пять тысяч всадников!

Батый применил ту же тактику, что и Субедей на Калке, не желая принимать бой на условиях противника, он ложным отступлением выманил венгеро-хорватское войско на равнину к своим главным силам. Беле и Коломану казалось, что столь внушительная сила, какая имелась у них, самим своим появлением заставила татар бежать, а потому оба не задумались над причинами отступления и попались.

Батый кивнул на не успевшую после преследования построиться в боевые порядки армию противника:

– Сбились, точно овцы в загоне. Вперед!

Татар было в несколько раз меньше, но неожиданность, невозможность развернуться и принять боевые порядки, невиданное мужество и презрение к смерти у противника словно парализовали угров и хорват, пятьдесят шесть тысяч из пришедших просто полегло в поле! Погиб и хорватский герцог Коломан. Королю Беле с остатками войска удалось бежать, причем бежал он, бросив на произвол судьбы свое королевство, в Австрию.

День битвы на реке Сайо остался черной датой в истории Венгрии.

Короля больше не было в Мадьярском королевстве, на его землях полгода хозяйничали страшные воины Батыя, к которым окончательно привязалось их название: «татары». Матвей Парижский писал: «…верно их назвали «тартарами», ибо так могли поступить только жители Тартара». До самой осени войско Батыя, разбившись на отдельные отряды, разоряло Европу. Конечно, кое‑где им давали отпор, король Богемии Вацлав отбросил захватчиков от города Кладно. А под Веной удалось даже захватить одного из татарских военачальников. Правда, вышел конфуз, тот почему‑то оказался… англичанином на службе у Батыя!

Европе бы объединиться и нанести решительный удар как раз в это время, когда войско Батыя было раздроблено, но не нашлось даже дураков, которые учатся, как известно, только на своем опыте. Ни чужой, ни свой ничему не научили.

Папа римский спешно пытался поднять Европу на борьбу с безбожными чужеземцами, а обиженный на него император Фридрих принялся… договариваться с Батыем!

Король Бела, укрывшийся в Загребе, молился только об одном: чтобы Батый забыл о его существовании! На его беду, у монгольского хана оказалась прекрасная память, уже в ноябре отдохнувшие тумены принца Кадана перешли Дунай и встали под стенами Загреба. Вскоре туда подтянулись и основные силы Батыя. И снова войско Белы было разгромлено, но ему удалось бежать. За неуловимым мадьярским королем принялся гоняться Кадан.

Монгольские войска захватывали город за городом, место встречи было назначено на территории Болгарии, куда каждое крыло шло своим путем. Принц Кадан не смог догнать уж очень резво удиравшего Белу, но до побережья Адриатического моря дошел.

Одна часть Европы уже лежала в руинах и стонала от разорения, а другая с ужасом ожидала своей очереди. Теперь вспомнили и Аттилу с гуннами, и пророчества про сыновей Гога и Магога, и про выходцев из Тартара…

Служились бесконечные молебны, приносились богатые дары монастырям и церквям, но тумены Батыя в воздухе растворяться не желали и поражений от доблестных рыцарей терпеть тоже, напротив, они все так же успешно били всех, кто смел выступить против, так же разоряли подвернувшиеся города и топтали копытами своих многочисленных коней озимые посевы…

Европа приготовилась погибнуть под этими самыми копытами. Казалось, наступил ее последний час.

И только у папы римского переживали как‑то не слишком сильно. Волновались, но явно не по поводу приближающихся монгольских туменов. Что‑то иное заботило Иннокентия IV и самых доверенных его лиц. Наверное, на то были свои причины…

Хан сидел, уставившись прямо перед собой и не замечая ничего вокруг, и думал. Он больше не рисковал уезжать для размышлений, как когда‑то, на лесную полянку, при одном воспоминании о тавре на неприличном месте становилось не по себе, теперь он предпочитал всегда быть окруженным охраной.

Думать хану было о чем. Только что принесли тяжелое известие, гонец, как и полагалось, немедленно казнен, но Батый прекрасно понимал, что сохранить в тайне сообщение не сможет, да и делать этого просто нельзя.

Умер Великий хан Угедей, в Каракоруме до курултая и выборов нового хана правит его вдова Туракина-хатун. Это плохо, очень плохо, потому что Туракина – мать Гуюка, женщина очень властная и вполне способна заставить решить вопрос власти в свою пользу. Угедей не зря был выбран Чингисханом среди всех своих потомков для управления империей, при всех недостатках он был выдержан и умен. Сам Угедей, прекрасно зная цену старшему сыну Гуюку, назвал наследником своего внука Ширамуна. Но уже сейчас ясно, что Туракина этого не допустит, в крайнем случае, Ширамун будет просто отравлен. Ширамун не ее внук, потому жалеть его ханша не станет.