– Караван, караван, – затараторил тот. – Караван якши. Хаимчи-бей!
– Хаимчи-бей? Хо?
– Хо! Хаимчи-бей!
– Якши!!!
Поговорив, главарь вышел на середину поляны, и, подбоченившись, щелкнул пальцами. Вмиг бросившие отдыхать бандиты подобострастно подали главарю копье и шлем. Шлем Маметкул тут же водрузил на голову, а на копье оперся, словно самый настоящий пижон. Остальные бандюки – и было-то их человек десять – встали чуть позади, рядом. Кое-кто – даже с небольшими круглыми щитами! Артисты, блин…
Приподнявшись, Лешка с интересом ждал – а что будет дальше? Судя по тому, что людокрады ничуть не испугались и не озаботились, а наоборот, обрадовались – ничего хорошего пленникам ожидать не приходилось. И все же…
Ага! Из-за рощицы послышался скрип колес и лошадиное ржание, а через некоторое время на поляне показалась запряженная какими-то странными быками повозка с большими колесами, несколько напоминавшая колхозную сеялку, только из дерева. Над повозкой колыхался голубой шелковый балдахин, укрепленный на длинных жердях, а под балдахином, кроме плюгавенького лысого старичка – погонщика – на мягких подушках сидел одетый в красный блестящий халат толстяк с багровым лицом и небольшой черной бородкой. Голову толстяка покрывала круглая, с поднятыми полями, шапка. Вокруг телеги скакали вооруженные копьями всадники в блестевших на солнце кольчугах! Ничего себе, кино!
– Салям, Хаимчи-бей! – увидав толстяка, воскликнул Маметкул и, не дожидаясь ответа, показал рукою на пленников. – Якши полон!
Важно кивнув, гость, с помощью поспешно спрыгнувших с седел всадников, выбрался из повозки и, подойдя к бандитскому главарю, распахнул объятия.
Лешка скривился – ну, вот, целоваться еще будут, придурки!
Однако в своих предположениях юноша ошибся – Маметкул с Хаимчи-беем не целовались, лишь потерлись носами, да похлопали друг друга по спинам, после чего главарь банды вновь махнул рукою на пленников:
– Якши полон!
– Якши, якши, – недоверчиво ухмыльнувшись, Хаимчи-бей что-то отрывисто произнес.
Маметкул кивнул и, оглянувшись на своих бандюков, прищелкнул пальцами. Бандиты словно того и ждали – враз накинулись на пленников, пинками заставили встать и выстроиться на поляне в одну линию.
Дождавшись, когда уляжется суета, Хаимчи-бей в сопровождении Маметкула прошелся вдоль шеренги, внимательно осматривая каждого пленника. Некоторых отводили в сторону, а кое-кого – маленьких детей и одну женщину – оставили на месте. Девушек раздевали, но толстяк смотрел и ощупывал их без всякой похоти, а так, словно бы выбирал лошадей, даже заглядывал в рот – считал зубы. Ну, понятно – вот он, главный-то людокрад-перекупщик. Только вот средство передвижения у него, мягко говоря, не очень. А может, это специально такая телега – по лесам да болотам ездить? Может…
Дошла очередь и до Лешки. Подойдя к юноше, Хаимчи-бей ощупал мускулы и велел открыть рот – тоже еще, стоматолог нашелся!
– Родители живы?
– Сирота я…
– Плохо. Ты кто есть? Селянин? Мастеровой? Воин?
– Тракторист я, – Лешка пожал плечами. – Селянин… ну, и мастеровой.
– Какой ремесло знаешь?
– Трактора могу ремонтировать. Сеялки, бороны, плуги…
– Якши!
Работорговец кивнул Маметкулу, и Лешку отвели в сторону, где уже находились здоровенный бородач, монах, две девушки и трое парней. И что бы все это значило? Ну, догадаться нетрудно.
Хаимчи-бей между тем остановился напротив Ондрейки. Велел снять рубаху, внимательно осмотрел, ощупал и, задумчиво почесав голову, махнул рукой. Лешка обрадовался – парня отвели к ним.
Хаимчи-бей с Маметкулом отошли к повозке и принялись азартно кричать, то и дело яростно сплевывая в траву. «Торгуются», – догадался Лешка и тоже сплюнул. Ну, дожили – в родной стране уже людей ловят да продают, словно скот. Докатилась Россия-матушка! Какие там, на фиг, права человека!
Люди работорговца тем временем вырубили в рощице несколько стволов – не толстых и не очень тонких, – к которым и привязали попарно пленников. Вот так-то! И сам иди и еще груз тащи – тут уж точно не сбежишь, при всем желании! Лешка даже слово подходящее вспомнил – ярмо. Ну, точно – ярмо. И все это в двадцать первом веке делается, можно сказать, в самом сердце России! Ну, российское правительство, ну, чмыри чертовы!
Выстроенных друг за другом пленных, только что купленных толстяком Хаимчи-беем, погнали вслед за повозкой. Арба – вот как она называется, вспомнил Лешка и чуть было не споткнулся, услыхав позади жалобный, резко оборвавшийся крик. Потом еще один, и еще… И тишина… Лишь заржали кони.
Неужели они…
– Не отставать, – обернувшись, предупредил работорговец. – Отстающих мои воины будут бить плетками. Кто упадет, выбьется из сил – сам виноват, мне не нужны слабаки.
Лешка угрюмо вздохнул – понятно…
У реки стоял целый караван из таких же, сцепленных друг с другом попарно пленников. Молодых мужчин, стариков и маленьких детей почти не было, в основном – подростки да женщины. Лешка насчитал около пятидесяти пар. Сто человек! Однако!!! Это что же такое делается-то, а?!
Нехорошее, невероятное предположение вдруг возникло в его голове, оформившееся в догадку к вечеру, когда Хаимчи-бей велел устраиваться на ночлег. С измученных пленников сняли бревна, и Лешка устало повалился в траву. Сабли, невероятная жестокость, странная одежда. Полное отсутствие шоссейных и железных дорог, даже ни один самолет в небе не пролетел, а они уже немало прошли, считай, целый день перли! И странные речи монаха и Ондрейки – цари какие-то, Ахметы-Мехметы… Если представить на миг, что… Нет, не может быть! Невероятно!
Лешка обернулся к напарнику:
– Не спишь, Дюшка?
– А?
– Какой сейчас год?
– Год? Что за год? Ах, лето… Ну, это я знаю, в церкви учил – лето шесть тысяч девять сотен тридцать девятое от сотворения мира!
– Какое-какое? – с досадою переспросил Лешка. – Ты, случайно, Андрюшенька, белены не объелся?
– Не объелся, – усмехнулся отрок. В блестящих глазах его отражались огни горящих костров. – Где тут белену-то сыщешь?
– Но шесть тысяч какой-то там год – это уж слишком! Что ж мы, по-твоему, в будущем, что ли? Ничего себе, будущее! А… – Лешка вдруг вспомнил дачницу Ирину Петровну. – Вы ведь, верно, мыслите совсем по-другому…
– По-другому? – удивленно переспросил Ондрейка. – Ты из немецких земель, что ли? А ведь говорил – мценский. Ой! Так Мценск ведь под Литвой! Быстро ж вы русские лета забыли, даже и время, как немцы определяете.
– Дак какое сейчас лето… ну, по-немецкому?
– Вот, пристал! Будто сам не помнишь… От Рождества Христова?
– Ага, вот-вот, – Лешка напрягся. – Именно – от Рождества Христова.
– Сейчас сочту… Ммм… Значит, от этого отнять столько-то… будет… Одна тысяча четыреста…
Глава 4
Август 1439 г. Ордынские степи
Дикое поле
По своему обычаю, ордынцы на обратном пути в степи «много зла учинили земле Русской». Улу-Мухаммед, по словам летописца, «множество людей пленил, а иных иссек».
В. Каргалов. Русь и кочевники
…Тридцать девятый!
– Е-мое! Да как же такое вообще быть может?! – А ты, Дюшка, не врешь часом?
– Вот те крест! Ой, не перекреститься-то – руки связаны. Ну, ей-богу! А чего ты сам-то? Запамятовал иль неграмотный?
– Запамятовал, – усмехнулся Лешка. – А насчет грамоты – еще пограмотней тебя буду. Как думаешь, чего с нами сделают?
Ондрейка вздохнул:
– Тут и думать нечего – в рабство погонят. А куда попадем – не знаю. Скорее всего – в Крымскую Орду, а может, и к ногайцам или в Кафу. В Кафу – лучше всего – там знающие сапожники требуются. Этак лет пяток поработать – можно и на волю выкупиться, свою мастерскую открыть.
– Экий ты меркантильный, – неприятно поразился Лешка. – А как же родина, родной дом?
– А нет у меня теперь ни родины, ни дома, – отрок отозвался кратко, со злостью. Потом, чуть помолчав, пояснил:
