Они вышли из гостиницы и вскоре уже были на Хлебной улице.

Лолотта сидела у открытого окна первого этажа. Это была живая, стройная шатенка; из-под чепчика, небрежно откинутого назад, виднелись пышные блестящие локоны. Она шила.

– В тридцати шагах отсюда я вижу троих болтающих лисов, – сказал Самуил. – Значит, будет кому известить Риттера о случившемся. Ну-ка, заговори с малышкой.

– Да что я ей скажу?

– Все что угодно. Лишь бы видели, что ты с ней говорил.

Юлиус скрепя сердце приблизился к окну.

– Вы уже на ногах и трудитесь, Лолотта! – сказал он девушке. – Значит, этой ночью вы не были на теплой встрече лисов?

Лолотта вся порозовела от удовольствия – внимание Юлиуса явно пришлось ей по сердцу. Она встала и с шитьем в руках оперлась на подоконник.

– О нет, что вы, господин Юлиус! Я никогда не хожу на балы, ведь Франц так ревнив! Здравствуйте, господин Самуил. Да вы, я думаю, и не заметили моего отсутствия, господин Юлиус?

– Как бы я осмелился возразить, ведь Франц так ревнив!

– Вот еще! – фыркнула девушка, состроив пренебрежительную гримаску.

– А что это вы там шьете, Лолотта? – спросил Юлиус.

– Атласные подушечки для благовоний.

– Они очень милы. Вы бы не согласились уступить мне одну?

– Что за мысль! Зачем она вам?

– Да на память же, – вмешался Самуил. – На память о вас! Однако ты времени даром не теряешь, хоть и робок с виду!

– Возьмите, вот это самая красивая, – сказала Лолотта, храбро превозмогая замешательство.

– А вы бы не могли прикрепить мне ее к ленте?

– Какая страсть! – воскликнул Самуил с комической ужимкой. – Он от вас просто без ума!

– Так… Спасибо, моя добрая, прелестная Лолотта.

И Юлиус снял со своего мизинца колечко:

– Примите его, Лолотта, взамен.

– Я, право, не знаю, прилично ли мне…

– Вот еще! – в свою очередь усмехнулся Юлиус.

Лолотта взяла кольцо.

– А теперь, – сказал Юлиус, – нам пора откланяться. Сейчас начнутся занятия, мы уже опаздываем. На обратном пути я еще увижу вас, не так ли?

– Ну вот, вы уходите и даже не хотите пожать мне руку. Видно, вы все-таки боитесь Франца.

– Действуй! – шепнул Самуил. – Вон лисы идут сюда.

Трое лисов действительно проходили мимо дома Лолотты и видели, как Юлиус приложился к ручке красавицы.

– До скорой встречи, – сказал он ей и удалился вместе с Самуилом.

Когда они добрались до места, занятия уже были в разгаре. В Гейдельберге они очень похожи на то, что порой творится у нас в Париже. Аудитория была переполнена до отказа. Записи делали лишь немногие студенты. Еще человек двадцать слушали лекцию, но ничего не записывали. Все прочие болтали, подремывали, зевали. Некоторые привлекали к себе внимание особой живописностью своих поз. На краю одной из скамей растянулся на спине золотой лис, задрав ноги под прямым углом вверх и уперев их в стену. Другой лежал на животе, поставив локти на скамью и поддерживая голову ладонями, погруженный в чтение сборника патриотических песен. В том, что речи профессора не доходят до сознания студентов, сомнения не было, но, может быть, они хоть каким-то образом проникали в их спинной мозг или локтевые суставы?

Ни Франца, ни Отто на лекции Тибо не оказалось.

Едва она кончилась, Самуил и Юлиус вместе с толпой покинули здание, и когда часы пробили половину десятого, друзья уже входили в таверну «Большая Бочка», где должно было свершиться вакхическое – и в известном смысле трагическое – действо.

Главная зала, куда направились Юлиус и Самуил, буквально была переполнена студентами. Появление наших героев произвело переполох.

– A-а, Самуил пришел! Трихтер, а вот и твой сеньор! – закричали студенты.

Но если вначале внимание присутствовавших сосредоточилось на Самуиле, то затем оно тут же переключилось на Юлиуса, когда от толпы отделился Франц Риттер и, бледный как смерть, напрямик двинулся к нему.

Увидев, что он уже близко, Самуил успел шепнуть Юлиусу:

– Будь как можно сдержаннее! Надо, чтобы вся вина за вызов легла на наших противников, тогда в случае несчастья свидетели подтвердят, что зачинщиками были не мы.

Между тем Риттер уже оказался возле Юлиуса и преградил ему дорогу.

– Юлиус, – произнес он, – это тебя видели сегодня утром, когда ты по дороге на лекцию завел разговор с Лолоттой, не правда ли?

– Возможно. Я, должно быть, спрашивал у нее, как ты поживаешь, Франц.

– Не советую тебе шутить. Ты целовал ей руку, мне и это известно. Учти, что мне такие штучки не по душе.

– Учти, что такие штучки по душе ей.

– А, так ты еще зубоскалишь, чтобы меня взбесить!

– Нет, я шучу, чтобы тебя успокоить.

– Так вот, мой дорогой, единственно, что меня может успокоить, так это прогулка с тобой на гору Кайзерштуль.

– В самом деле, кровопускание в такую жару освежает. Если угодно, я тебе его устрою, милейший.

– Через час?

– Через час.

Они расстались. Юлиус возвратился к Самуилу.

– Я со своей стороны все устроил, – сказал он.

– Отлично! А сейчас мой черед, – отозвался Самуил.

Самуил отозвал Трихтера в сторону, спеша выяснить, что дражайшийлис успел предпринять во исполнение его приказания.

– Ну вот, – начал Трихтер. – Когда я зашел в ту харчевню, Фрессванст завтракал. Я приблизился к его столу как бы невзначай, с таким видом, будто просто прохожу мимо. Но мимоходом я приподнял крышку на его кружке и, увидев, что там пенится всего-навсего пиво, обронил с оттенком неподдельного сострадания: «Слабый выпивоха!» Эти два слова, полные кроткого сочувствия, так его взбесили, что он подскочил будто ошпаренный, однако попытался все-таки сдержаться и отвечал довольно хладнокровно: «Это стоит хорошего удара шпаги». Нимало тем не смущенный, я столь же меланхолично произнес: «Ты сам видишь, как я был прав. Я унизил выпивоху, а отпор дает рубака. Впрочем, – добавил я, – мне безразлично, на чем сражаться, клинок мне подходит не меньше, чем кружка».

– Браво, мой славный лис! – воскликнул Самуил. – А он что?

– Тут он начал соображать, что к чему. «Ну, – говорит, – если тебе по вкусу поединок на стаканах, ты этим доставишь мне удовольствие, у меня как раз в глотке пересохло. Пойду поищу Отто Дормагена, пусть мой сеньор будет и моим секундантом». – «Мой сеньор Самуил Гельб будет моим, он тоже придет», – отвечал я. «Какое оружие ты предпочитаешь?» – «Вино и кое-что покрепче». – «Хвастун», – буркнул он вроде бы пренебрежительно, однако было видно, что он удивлен и не в силах скрыть невольное уважение. В эту самую минуту в голубом кабинете все готово для незабываемого сражения. Дормаген и Фрессванст уже там и ждут нас.

– Так не будем же заставлять их ждать, – сказал Самуил.

И вот вместе с Юлиусом они вошли в голубой кабинет.

Дуэли на пиве и вине даже в наше время не редкость в германских университетах. Поединок напитков, как любой другой, имеет твердые правила, на этот счет тоже есть свой «Распорядок». Его требования исполняются с методической точностью, последовательность всех действий установлена, и нарушать ее не позволено никому.

Каждый выпивоха в свою очередь заглатывает некоторое количество спиртного, затем произносит ругательство в адрес своего противника, а тот после этого обязан и выпить, и выругаться вдвойне.

В дуэли на пиве количество выпитого решает все. Но там, где происходит поединок на вине, все сложнее: учитывается различная крепость и качество напитков, в соответствии с этим определяются нужные пропорции. То же касается ругани: есть своя иерархическая лестница и у оскорблений, среди бранных слов тоже существует аристократия, притом их ранг подобает знать каждому. Таким образом, поединок, начинаясь с бордоского вина, заканчивается водкой, от кружки восходит к кувшину, от колкого словца – к грубой брани, и продолжается все это до тех пор, пока один из противников окажется неспособен пошевелить языком – чтобы заговорить, и открыть рот – чтобы выпить. Он и считается побежденным.