Не было никакого кино. Конечно же. Жуть какая. Баррон, наверное, исправил одну маленькую деталь в воспоминании: сделал так, будто все случилось не взаправду, а в фильме. Так, видимо, проще, чем полностью стирать память. И я все забыл, как всегда обычно забываю детали дурацких полицейских сериалов.

— Я с вами уже расплатилась.

Вглядываюсь пристальнее, пытаюсь вспомнить, сосредотачиваюсь только на ней. Темные волосы собраны в хвост, на пухлых губах (точно силикон) блестит ярко-розовая помада, уголки глаз чуть загибаются кверху, из-за высоких бровей кажется, что на лице застыло удивленное выражение. Наверняка тут потрудился плстический хирург. Зато шея в морщинках. Красивая и немного ненастоящая; понятно, почему Баррон решил превратить ее в актрису.

— Больше платить не собираюсь. Вы не сможете меня шантажировать.

О чем она?

— Он меня обманул. Сказал, что женится. А потом, когда я узнала, что негодяй уже женат, начал меня бить. Но тебе-то что? У тебя у самого небось девчонка, которую ты поколачиваешь. Убирайся, мерзавец.

Я смотрю и все еще вижу перед собой женщину, за которую принял ее по ошибке. А она, интересно, кого видит перед собой? Дышит бегунья часто и прерывисто, на шее блестит капелька пота. Испугалась.

Убийцу она видит, вот кого.

— Так это вы заказчик. Вы заплатили Антону, чтобы убрать Янссена.

— У тебя микрофон с собой? — Женщина повышает голос и словно специально обращается к невидимому записывающему устройству. — Я никого не убивала. Я никого не заказывала.

Потом оглядывается на «Кипрские высоты»: опять собралась, наверное, броситься наутек. Я снова поднимаю руки.

— Ладно-ладно. Глупо получилось.

— Да. Все выяснил?

Киваю, но вдруг вспоминаю еще кое про что.

— А где вы были во вторник вечером?

— Дома с собаками, у меня голова болела. А что?

— Моего брата застрелили.

— Я разве похожа на убийцу? — хмурится дамочка.

Нет, только заплатила наемникам, чтобы любовника укокошить. Мое молчание она расценивает в свою пользу и, бросив напоследок торжествующий взгляд, удаляется в сопровождении своих пуделей.

Иду назад к машине. Больно — натер на большом пальце мозоль. В этих ботинках за злодеями гоняться не очень удобно. Из подъехавшего «Мерседеса» высовывается Сэм.

— Кассель, что-нибудь узнал?

— Да. Она приняла меня за грабителя и собралась отбиваться.

— Я решил подъехать поближе, а то вдруг пришлось бы удирать. Она что, не в курсе, что грабители галстуков не носят?

Поправляю воротник пиджака.

— Я не просто какой-то там грабитель, я благородный вор и настоящий джентльмен.

Сэм за рулем. Мы возвращаемся в Уоллингфорд и по пути заезжаем купить кофе и картошки фри. Залезаем обратно в комнату через окно. От нас за милю несет жареной картошкой, так что приходится вылить на себя целых полбутылки освежителя.

— Прекратите курить в комнате, — ворчит комендант, когда наступает время отбоя. — Думаете, я не знаю, чем вы тут занимаетесь.

После его ухода мы принимаемся хохотать и долго не можем остановиться.

Первым уроком «развивающиеся страны и этика». В коридоре ко мне подбегает запыхавшийся Кевин Форд и сует в руки конверт.

— Сколько ставят на то, что Грег Хармсфорд затащил в постель Лилу Захарову?

— Что?

— Неужели я первый на это поставил? Эй, старик!

— Кевин, ты о чем?

С трудом сдерживаюсь, чтобы не ухватить его за плечи и не встряхнуть хорошенько, но голос у меня, похоже, срывается:

— Как я высчитаю вероятность, если вообще не понимаю, о чем ты?

— Я слышал, что они переспали вчера вечером в общей комнате. Грег хвастался. Кайлу, его соседу, пришлось отвлекать коменданта.

— Хорошо, — киваю, во рту все пересохло. — Я возьму деньги, но если больше никто не поставит, мне придется их вернуть.

Говорю все это почти на автомате, всегдашний мой ответ в подобных случаях.

Кевин убегает, а я, шатаясь, вваливаюсь в класс.

Хармсфорд сидит на обычном месте возле окна. Усаживаюсь напротив и принимаюсь сверлить взглядом его затылок, разминая затянутые в перчатку пальцы.

Льюис что-то тараторит про какие-то торговые соглашения, а я размышляю, как было бы здорово вонзить наточенный карандаш Грегу прямо в ухо. Всего лишь слухи, такие всегда распускают про новеньких девочек. Пустая болтовня и домыслы.

Урок окончен, выхожу из класса, минуя парту Хармсфорда. Он широко ухмыляется и вопросительно поднимает брови, словно бросает вызов.

Странное поведение.

— Эй, Кассель. — Его улыбка становится еще шире.

Прикусываю щеку и заставляю себя спокойно пройти мимо. Во рту металлический привкус крови. Иду и не останавливаюсь.

В кабинете статистики сталкиваюсь с нагруженной учебниками Даникой.

— Привет, не видела Лилу? — Слова даются с трудом.

— Вчера последний раз.

Кладу руку ей на плечо.

— У вас с ней есть общие предметы?

Даника останавливается и косо на меня смотрит.

— Ей приходится много наверстывать, часто ходит на дополнительные занятия и к репетиторам.

Конечно, три года в кошачьей шкуре — какая уж тут успеваемость. А я был слишком занят собой и не обратил внимания.

На статистике мне передают еще три конверта. Две ставки касаются Лилы и Грега. Я возвращаю их с таким выражением лица, что никто не решается ничего спросить.

На обед Лила не является. Отправляюсь в ее общежитие и поднимаюсь по лестнице. Поймают — выкручусь как-нибудь. Если тут та же планировка, что и в нашей общаге, то в каждой комнате должно быть по одному окну. Пересчитываю двери.

Стучу. Никто не отвечает.

Замок пустяковый. Сам регулярно взламываю такой на собственной двери, даже ключи поэтому редко с собой ношу. Немного пошуровать булавкой — и все.

Лила живет одна, без соседки; значит, ее отцу пришлось хорошенько раскошелиться и сделать солидное пожертвование для школы. Кровать передвинута к окну, на полу валяются смятые светло-зеленые простыни. Возле стены стоит битком набитый книгами шкафчик (с собой, видимо, привезла). На крышке большого чемодана пристроились электрический чайник (в общежитии такие держать строго запрещено) и крошечный зеленый айпод, подсоединенный к дорогущей аудиосистеме и наушникам. Там, где должен стоять письменный стол соседки, кра-суется туалетный столик с зеркалом, который Лила тоже прихватила из дома. Стены увешаны фотографиями голливудских кинозвезд: Бетти Дэвис, Грета Гарбо, Кэтрин Хепберн, Марлен Дитрих и Ингрид Бергман. Рядом с каждым снимком пришпилена цитата.

Около черно-белого дымчатого портрета Гарбо висит: «Я ничего не боюсь, кроме скуки».

Улыбаюсь.

Запираю за собой дверь комнаты и, уже поворачиваясь к лестнице, наконец-то замечаю приглушенный звук, который слышал все это время: в ванной комнате течет вода — работает душ.

Иду туда.

На стенах розовый кафель, сладко пахнет девчачьими фруктовыми шампунями. Если меня здесь застукают, я уж точно никак не смогу оправдаться.

— Лила?

Кто-то тихонько всхлипывает. Наплевать, пускай застукают.

Девушка сидит под душем, прямо в школьной форме. Одежда и волосы промокли насквозь. Кран открыт на полную катушку, как она еще дышать умудряется при таком напоре? По закрытым глазам, полураскрытому рту стекают ручейки. Губы посинели от холода.

— Лила?

Она открывает глаза.

Это все моя вина. Ведь раньше Лила всегда была бесстрашной и решительной.

Смотрит на меня и словно не верит, что я пришел.

— Кассель? Как ты узнал?.. — Она прикусывает губу.

— Что он с тобой сделал?

Меня трясет от ярости, собственной беспомощности, а еще от нестерпимой ревности.

— Ничего. — Такая привычная жестокая усмешка, только сейчас смеется она сама над собой. — То есть это я так захотела. Думала, может, проклятие сниму. Раньше я никогда... До превращения я была еще ребенком, вот и решила — если пересплю с кем-нибудь, вдруг поможет. Получается, не помогло.