— А она достаточно длинная, чтобы заменить платье? — застенчиво улыбаясь, спросила Николь и медленно провела рукой по бедру.

Мужчина проследил взглядом за ее движением.

— Судите сами.

Тимоти подошел к стоящей на полу сумке и вынул из нее голубую хлопковую рубашку с длинными рукавами. Он развернул ее и приложил к себе. Рубашка оказалась подходящей длины. Тогда Николь согласно кивнула и протянула руку. Рубашку оказалась мягкой на ощупь. Не удержавшись, она поднесла ее к лицу — та пахла свежестью.

Тут Тимоти собрался было выйти из дома, но Николь его остановила.

— Куда вы?

— Хочу дать вам возможность снять мокрую одежду.

— Можете просто отвернуться, — предложила Николь и начала расстегивать пуговицы влажного платья.

Тимоти вновь окинул ее внимательным взглядом и пожал плечами, затем подошел к окну и стал смотреть в непроглядную темень ночи. Он слышал за спиной тихое шуршание и живо представлял, как женщина медленно поднимает подол платья и с трудом стаскивает с себя мокрую, прилипающую к телу ткань, которая, словно нехотя, дюйм за дюймом обнажает то, что весь день скрывала от чужих глаз.

Интересно, есть ли у Николь под платьем бюстгальтер? — гадал он. Женщины в местном жарком климате предпочитают обходиться минимумом одежды. Они носят тонкие блузки или топы, в которых свободнее дышится. Похоже, что и Николь относится к любительницам облегчить себе жизнь подобным образом.

— Готово, теперь можете повернуться, — весело сказала Николь. — Я переоделась и чувствую себя гораздо лучше.

Тимоти повиновался… и застыл на месте. Николь стояла между ним и лампой, которая высвечивала контур ее тела — узкая талия, красивые бедра и длинные ноги. А из нижнего белья на женщине были только маленькие трусики. Он порадовался тому, что слукавил относительно ее машины. Никто и ничто теперь не заставило бы его сознаться в обмане.

— Это определенно ваш цвет, — выдавил Тимоти из себя и тут же охнул: — О нет!

Поощренная его комплиментом Николь раскинула руки и медленно закружилась на месте, демонстрируя себя со всех сторон. Рубашка поползла вверх, обнажая бедра. Тимоти был вынужден отпустить веки, в противном случае могло случиться все, что угодно. Он пытался понять, намеренно или случайно Николь провоцирует его.

Внезапно она остановилась, опустив тонкие руки, и уставилась на Тимоти.

— Вам плохо? — сочувственно спросила она и подошла к нему ближе.

Озабоченная состоянием Тимоти Николь хотела дотронуться до его руки. Но он уже пришел в себя и поспешно отодвинулся.

— Голова слегка закружилась, вероятно, от голода. Я не ел с самого утра. Так что самое время перекусить, — чересчур жизнерадостно сообщил Тимоти и направился к столу, на котором стоял объемистый бумажный пакет с чем-то съестным.

Его стараниями несколько минут спустя был сервирован холодный ужин на двоих. Каждому досталось по паре гамбургеров, по картонной коробочке с салатом из креветок под кисло-сладким соусом и по ванильному коктейлю в высоком пластиковом стакане с соломинкой. В комнате приятно запахло кетчупом и горчицей, которыми были щедро политы гамбургеры.

У голодной Николь заурчало в животе. Она бросила на Тимоти смущенный взгляд, но он, кажется, ничего не услышал.

Без лишних церемоний они уселись на единственную деревянную скамью у стола и принялись за еду. Оба были страшно голодны, и некоторое время в комнате царило молчание. Николь сосредоточенно жевала до тех пор, пока, покосившись в сторону соседа по столу, не наткнулась на его смешливый изучающий взгляд. Она прыснула от неожиданности и залилась веселым смехом.

— Хотите угадаю, о чем вы сейчас думаете? — спросила она Тимоти, беря стакан с коктейлем.

Мужчина немного помедлил: свои чересчур вольные мысли он предпочел бы оставить при себе. Тем не менее кивнул:

— Хочу.

— Вы вспоминаете, как когда-то ели большой кусок отлично поджаренного мяса с хрустящим луком и запивали это великолепие красным итальянским вином.

— Да вы опасны, раз умеете читать чужие мысли! — с наигранным ужасом произнес Тимоти, вытирая рот бумажной салфеткой. — А откуда вам известно, что я думаю именно об этом?

— Просто я сужу по себе, — хихикнула довольная Николь, затем в голосе ее зазвучали ностальгические нотки. — Когда-то я частенько обедала в нью-йоркском «Холбруксе» вместе с друзьями. Какое мясо там подавали!

— В «Холбруксе»? Вы шутите! — воскликнул Тимоти и отодвинул от себя коробочку с недоеденным салатом.

— Нисколько, а чему вы так удивились?

— Да, собственно, ничему. Я сразу понял, что вы не южанка. Вы долго жили на севере или даже родились там.

— Верно. Но и вы тоже оттуда. Это ясно по вашему выговору, — заметила Николь, делая последний глоток и отставляя с видимым сожалением пустой стакан.

— Получите приз за догадливость.

Тимоти протянул ей свой коктейль. Она не стала отказываться и кивнула в знак признательности.

Тогда он пошарил в сумке и извлек из нее упаковку пива. Вскрыл одну из жестянок и приложил ее к губам. Николь, медленно потягивающая через соломинку второй коктейль, находились в прекрасном настроении. Даже захотелось немного поговорить о пустяках.

— Скажите, Тим, а где вы жили на севере?

— Немного здесь, немного там. Но в основном в Нью-Йорке, где у меня живут родственники — мама, сестры с мужьями.

— А здесь вы отдыхаете? — поинтересовалась Николь.

— Можно сказать и так, — несколько уклончиво ответил Тимоти.

Николь не поняла, что он имеет в виду. По ее мнению, люди или отдыхают, или работают. Смешивать одно с другим на жарком юге вряд ли было возможно. Все население Майами делилось на две почти равные части. Приезжие, которые спешили удовлетворить свои капризы и причуды, лелеемые в течение года непрерывной работы. И местные жители, которые в большинстве своем обслуживали тех, кто отдыхал.

Персонал отелей, баров, дансингов, ночных клубов и прочих заведений курорта делал это двадцать четыре часа в сутки, чтобы сколотить небольшое состояние или хотя бы жить сносно по меркам Майами. При этом каждый из них, начиная с мальчика на парковке автомашин и заканчивая служащими высшего звена, мечтал когда-нибудь превратиться из того, кто обслуживает, в того, кого обслуживают.

Сама Николь составляла редкое исключение из этого правила, поскольку не относилась ни к тем, ни к другим. В настоящее время она нигде не работала, но ее времяпрепровождение нельзя было назвать отдыхом. Все те месяцы, что находилась под южным солнцем, Николь ухаживала за безнадежно больным отцом. Ради него она бросила неплохую работу в Нью-Йорке, друзей, Роджера и квартиру. Слишком мало времени осталось на общение с последним родным человеком, чтобы Николь могла оставаться вдали от него.

Уильяма Портера терзала страшная болезнь, и дочь постоянно находилась теперь рядом с ним. Только иногда, когда становилось совсем невмоготу и хотелось выплакаться в одиночестве, она прибегала к помощи соседки.

Пожилая женщина готова была присматривать за отцом Николь безо всякой платы: ведь они прожили рядом несколько лет и всегда хорошо относились друг к другу. Уильям даже иногда подстригал соседке газон.

Но Николь не могла позволить миссис Нортон бескорыстно помогать ей. Финансовые дела соседки были не так уж хороши. К тому же ее дочь Джину недавно бросил муж, и теперь миссис Нортон приходилось заботиться не только о себе, но и о дочери, и о маленьком внуке.

Всю прошлую ночь Николь просидела у постели отца, которому три дня назад стало совсем плохо. Конец был уже близок — это мог сказать даже неспециалист в медицине. Однако вопреки очевидному Николь продолжала уверять больного, что тот вскоре поправится. Отец не верил дочери, но и не спорил с ней, поскольку не хотел еще больше ее расстраивать. День ото дня он все больше слабел и таял буквально на глазах. Николь измучилась смотреть на его страдания и была близка к отчаянию.

Наступил момент, когда она могла разрыдаться прямо у постели отца. Ей просто необходима была краткая передышка. Поэтому она с благодарностью приняла предложение миссис Нортон отпустить ее на сутки. Завтра утром они истекали. Николь должна была вернуться домой до полудня и надеялась, что это ей удастся.