Тарик давно уснул, а Джасмин все лежала с открытыми глазами, думая о прошлом и о том, какой несмываемой печатью оно легло на ее будущее.

Когда Джасмин проснулась, Тарика с ней не было. Ей не хватало его. Не хватало его улыбки, утренних ласк, когда его плоть проскальзывает в ее тело и приносит ей радость; прежде она даже не предполагала, что такая радость может родиться между мужчиной и женщиной. Когда их тела сливались в одно, на одно слепящее мгновение ей казалось, что она видит его душу. Но только иногда. Вот и в эту ночь он закрылся от нее. Лаская ее с исключительной нежностью, он все-таки дарил ей всего лишь физическую страсть.

Она поднялась и быстро привела себя в порядок. Торопилась она не без оснований. Стоило ей потянуться за бюстгальтером, как створки входа в палатку раздвинулись, и теплый ветерок тронул ее спину. В тревоге она обернулась через плечо и покраснела.

— Я еще не привыкла, что эти палатки такие открытые. — Повернувшись, она взяла бюстгальтер.

— Оставь.

Удивленная неожиданным приказом Тарика, хриплым и резким, Джасмин выронила кружевной комочек. Еще больше она была поражена, когда почувствовала спиной его обнаженную грудь; ведь он был полностью одет, когда входил, а она отвернулась всего на несколько секунд. В Отличие от вчерашнего вечера, сейчас руки его были нетерпеливы. Они тискали ее груди, щекотали соски и проделывали все это скорее с пылкой медлительностью, он был даже грубоват и властен без меры.

Джасмин почувствовала прилив горячей влаги между бедер. Причем Тарик как будто об этом узнал. Продолжая сжимать ее грудь, он зарыл палец в темный треугольник.

— Ты готова.

В его прерывающемся голосе была нотка удовлетворения, словно ему понравилась ее отзывчивость.

Джасмин не успела понять, что происходит, а Тарик уже крепко обхватил ее сзади за талию и прижал к себе.

— Пожалуйста, Тарик, пожалуйста, — простонала она, изгибаясь и клонясь вниз. — О, пожалуйста...

По тому, как Тарик прерывисто задышал и дал ей то, что было ей нужно, она поняла, что он доволен ее жаждой, ритмом ее движений. Она почувствовала, что увлекла его за собой, и вскоре с ее криком освобождения слился его гортанный крик.

Но вот он усадил ее к себе на колени, по-прежнему не разъединяясь с ней. Джасмин опустила голову на его плечо и постаралась успокоить сердцебиение. Тарик издал смешок прямо ей в ухо и укусил мягкую мочку.

— Не чересчур быстро? Я слышал, женщинам нравится медленный секс.

Джасмин толкнула его локтем в бок.

— Ты бесподобно дерзок, но я слишком сыта, чтобы с тобой спорить.

Она рассмеялась, а Тарик последним изумительным движением сжал ее груди и с явной неохотой поставил ее на ноги.

— Нам надо готовиться к отъезду, моя Джасмин. Пора домой.

Глубоко вздохнув, Джасмин быстро оделась, взялась за мускулистую руку Тарика, и они вышли из палатки. Тарик улыбнулся ей наглой улыбкой и пообещал:

— Приедем домой — поиграем.

От этой шутливой, исполненной чувственности реплики Джасмин покраснела. Как будто прошедшей ночи и не было. К ней вернулся муж. Но этого недостаточно. Если она допустит, чтобы он отрицал ее любовь, значит, навсегда обречет себя на полужизнь. Может быть, она недостойна любви из-за своих недостатков. Может быть, ее попытки обречены. Но она будет пытаться. Отныне никто на свете, даже Тарик, не удержит ее от борьбы за любовь.

— Я тогда сказала правду. Я люблю тебя.

Внезапно лицо Тарика переменилось. Только что оно было открытым, смешливым, теперь же наглухо замкнулось.

— Нам пора.

Больше ни слова он не сказал.

Следующие несколько дней прошли для Джасмин так, словно они всплыли из глубин ее худших ночных кошмаров. Тарик настолько отошел от нее, что она испугалась. Она испробовала все — шутила, злилась, умоляла, клялась в любви — ничто на него не действовало. Ясно, что Тарик может совершенно отсечь ее, ни секунды не раздумывая.

— Пожалуйста, Тарик, — сказала она в машине, когда они возвращались в Зюльхейну, — поговори со мной.

Она была в таком отчаянии, что Тарику пришлось отреагировать. Он поднял глаза от своих бумаг. Его глаза выражали слабый интерес незнакомого человека.

— О чем ты хочешь со мной говорить?

— О чем хочешь! Перестань закрываться от меня!

— Не знаю, что ты имеешь в виду.

С воплем, вырвавшимся откуда-то из глубины души, Джасмин сгребла все бумаги и отшвырнула их.

— Я не позволю тебе так со мной обращаться!

Глаза Тарика вспыхнули зеленым огнем. Он схватил ее за подбородок.

— Ты забыла правила игры. Я больше не исполняю твоих требований.

Никакого гнева, никакой ярости. Спокойствие и самообладание.

— Я люблю тебя. Неужели это ничего не значит?

— Спасибо за твою любовь. — Тарик подобрал бумаги и принялся приводить их в порядок. — Уверен, ее цена за четыре года не изменилась.

Тонкая, едкая колкость достигла цели.

— Мы уже не те, что были тогда. Дай же нам обоим шанс! — взмолилась Джасмин.

Он посмотрел на нее таким равнодушным взглядом, который не мог принадлежать ее мужчине.

— Я должен все это прочитать.

С разгневанным Тариком она еще могла бороться. Но только не с этим холодным, чуждым ей, закованным в броню человеком. Было видно: он жалеет, что уступал ее желаниям в Зейне, и считает, что она решила надеть на него узду, коль скоро он так много ей позволял.

Что ж, она не согнется. Тарик упрям, но в том, что касается ее любви к нему, она умеет быть не менее упрямой.

Она испытывала искушение провести первую ночь по возвращении из Зейны в своей спальне. Но... причесалась перед зеркалом Тарика и улеглась в его кровать. А когда он потянулся к ней, подалась ему навстречу. Постель объединяла их. Здесь их любовь всегда была необузданной, яростной, страстной. Это вселяло надежду. Пусть даже им движет голая похоть, все равно, подчиняясь ей, он шепчет: «Ты моя, Мина. Моя!»

Неделю спустя он неслышно подошел к ней, когда Джасмин подкалывала булавками золотистое одеяние.

— Жена, я желаю с тобой поговорить.

Глубокое недовольство в голосе Тарика удивило Джасмин; она отложила ножницы и вынула изо рта булавки.

— Не смей подкрадываться ко мне! — Она приложила руку к груди. — И не говори со мной угрожающим тоном!

Тарик нахмурился. Джасмин ожидала, что сейчас он напомнит ей: приказы здесь отдает он. Трудно было каждый день вступать в сражение с этим воином, но его злость закаляла решимость Джасмин. Гнев такой силы должен быть порожден глубоким чувством.

А еще она поняла, что ей нравится сражаться с ним: ведь воин — это часть любимого ею мужчины.

Воинственность тут же оставила ее, и Джасмин обвила руками его шею и поцеловала. Но он высвободился из ее объятий, крепко сжав ее ладони в своих.

— Я улетаю в Париж на неделю.

— Что? — Джасмин не смогла скрыть изумление. Ее кулаки сжались. — Когда?

— Через час.

— Почему ты не сказал мне раньше?

Челюсть Тарика сделалась каменной.

— У меня нет нужды сообщать тебе о таких вещах. Я твоя жена!

— Да. И ты останешься там, где тебе положено.

Уж лучше бы он ударил ее. Она наклонила голову, скрывая слезы.

— На этой неделе пройдут показы у нескольких французских модельеров. Если бы ты мне раньше сказал, я могла бы полететь с тобой.

Она уже привыкла к его властности, могла даже понять ее, но никогда еще он не поступал с ней так жестоко.

Он выпустил ее руки, с силой сжал подбородок двумя пальцами и поднял ее голову.

— Нет, Джасмин. Тебе нельзя уезжать из Зюльхейля.

Она помрачнела.

— Ты не доверяешь мне, правильно? Наверное, думаешь, что я от тебя убегу при первой возможности?

— Однажды я совершил глупость; теперь ты не заставишь меня совершить вторую.

— Я приехала и осталась по собственной воле. И сбегать не собираюсь.