Он искал выход и не находил. Одно дело объявить Клеопатру царицей, а ее маленького брата царем, и совсем другое действительно передать власть в руки молодой девушки и мальчишки. За ними снова встанут взрослые советники, которые передерутся между собой, и очередной Помпей попробует использовать александрийские дрязги в своих целях. Мысль о том, что любовница сумеет править сама, Цезарю даже не приходила в голову. Быть разумной и даже хитрой женщиной одно, а справиться с огромной страной – совсем другое. День шел за днем, а он не торопился обратно в Рим, проводя время в пирах и развлечениях, пока однажды не произошел интересный разговор.

– Почему я не помню тебя в Риме?

– Ты в это время был в Галлии. Отец встречался с Помпеем.

Цезарь хохотнул:

– Хорошо же сын отплатил за помощь его отцу! Лишить головы того, кому, по сути, обязан самой возможностью взойти на трон?.. Это черта Птолемеев? Твоя сестра Береника тоже расправилась с мужем, без которого стать царицей не смогла бы?

Клеопатра только покосилась на римлянина и фыркнула:

– Правильно сделала!

– Вы умеете быть благодарными?

– Кто «мы»? Птолемеи? Конечно, но только пока благодарность не мешает. А разве ты не так? И все остальные тоже.

Цезарь понял, что завел разговор не туда, и поспешил перевести на другое:

– С кем ты встречалась в Риме?

– Со многими, но если ты их об этом спросишь, не вспомнят.

– Почему?

– Я для них была никем. Тощая, некрасивая дочь отцапросителя. И для твоей Сервилии тоже.

Цезарь изумленно уставился на любовницу:

– Ты знакома с Сервилией? И… как тебе она?

– Сервилия? Красивая… умная… но главная ценность для нее не ты, а ее сынок Марк Брут. Если понадобится твоя голова, чтобы спасти его, она пожертвует.

Цезарь мысленно ахнул: Клеопатра, будучи совсем девочкой, поняла самую суть Сервилии, для которой действительно на первом месте был ее ненаглядный Марк Брут.

– Это тебе отец сказал?

– Отец? – слегка пожала плечами царица. – Сама заметила.

Разговор снова принял нежелательное направление, обсуждать одну любовницу с другой не стоило, но на сей раз менять тему Цезарь не стал.

– А ты сама, что для тебя самое важное? Власть?

– Жизнь.

– Но ты же не сможешь просто жить без власти и денег!

– Не смогу. Но я бы добилась и того, и другого.

И столько в ответе уверенности, что Цезарь даже усомнился, стоило ли влезать в спор Птолемеев. Пожалуй, вот эта и впрямь в одиночку справилась бы даже с Пофином. Но чуть позже он не без ехидства подумал, что не справилась. Не зря же она тайно пробралась к нему, ища защиту. Эта мысль придала уверенности, что сколько бы Клеопатра ни играла опытную правительницу, из прихоти ставшую любовницей римлянина, по сути она просто молодая девушка, которой нужно крепкое плечо и защита.

Почемуто понимание этого не вызвало насмешки, напротив, захотелось именно такое плечо подставить и такую защиту предложить. А еще, несмотря на всю строптивость любовницы, опекать ее и попросту приласкать, как щенка, делающего вид, что он взрослый, сердитый пес.

Хорошо, что Клеопатра не догадывалась о таких сравнениях, пришедших в голову любовника!

Поправляя последний локон в возведенной рабыней сложной прическе, Клеопатра словно между прочим вдруг объявила:

– Тебе придется плыть со мной вверх по Нилу!

Ну что за женщина?! Разговаривает так, словно это он ее должник!

– Не собираюсь, мне и в Александрии сейчас неплохо.

– Придется, – Клеопатра жестом отпустила рабыню, та исчезла с глаз, согнувшись до самого пола.

– Это почему? Силой заставишь? – Цезарь вдруг ехидно подумал, что сложное сооружение, на которое потрачен целый час, довольно легко разрушить, если просто запустить в прическу руки… А потом можно утащить ее обратно на ложе и посмотреть, как будет барахтаться… Мысль была нескромной, но такой заманчивой!

Воплотить не успел. Встала, изящным движением вывернула кисть руки, показывая ладошку. Знала ведь, что он без ума от тонких запястий и щиколоток, и беззастенчиво этим пользовалась.

– Раньше Лагиды получали царский урей в храме Птаха в Мемфисе! Ты ведь собирался торжественно провозгласить меня царицей?

Цезарь очень хотел спросить, нельзя ли сделать это в Александрии, но Клеопатра оказалась в опасной близости, и его руки против воли полезли под ткань одеяния… Сложную прическу он все же испортил, как и сам наряд, но это ничуть не расстроило царицу.

Она стояла в луче света прекрасная в своей наготе. Как можно в чемто отказать такой женщине? Потому Цезарь вздохнул:

– Хорошо, до Мемфиса.

В конце концов, Мемфис недалеко, быстроходные триеры преодолеют этот путь за пару дней туда и обратно.

– До истоков.

Заматывая набедренную повязку, Цезарь отрицательно помотал головой:

– До Мемфиса и обратно.

Ее руки потянули ткань повязки вниз.

– До Фив!

Почувствовав его мгновенное колебание, которое никак не относилось к поездке в Фивы, Клеопатра уже ластилась, как кошка, прижимаясь упругой грудью к его груди:

– Ну, Цезарь… Это совсем недалеко от Мемфиса… Зато какие храмы… какие дворцы!..

От языка не отставали руки, освободившие его тело от ненужной ткани.

– Ну, хорошо, до Фив. Но быстро.

– Угу…

Когда он уже снова наворачивал на себя ткань, чтобы уйти, Клеопатра, довольно потягиваясь на ложе, вдруг напомнила:

– Только отправляться надо немедленно.

– Немедленно?

– Совсем скоро разлив Нила, а в разлив фараонам плавать по реке нельзя…

– Это почему?

Она уже получила от него свое и теперь стала прежней – строптивой и чуть капризной. Дернула плечиком:

– Не знаю, но таков закон.

Цезарь вздохнул – вьет из него веревки… Но это и в его интересах, раньше отправятся, раньше вернутся.

С каждым днем Цезарь все больше поражался своей любовнице. До чего же умна и до чего коварна! И как уверена, что все будет так, как она пожелает! Умом консул понимал, что пора домой, Рим вечно ждать не будет, но каждый день он с интересом следил за Клеопатрой как за царицей и каждый вечер со все возраставшей страстью стремился к ней в постель. Такой женщины он еще не встречал! Все остальные блекли рядом с этой некрасивой красоткой!

Самого Цезаря все больше беспокоил собственный возраст. Никогда раньше не задумывавшийся над этим, он вдруг осознал, что слишком стар для этой дикой кошки с умом мудрого змея.

Клеопатра решила сходить к жрецам в Серапеум. Ничего удивительного, кого, как не Сераписа просить о помощи представительнице рода Птолемеев? Именно основатель династии Птолемей I ввел в Александрии почитание Сераписа, имя которого образовано из имен священного быка Аписа и бога Осириса. Объединение оказалось удачным, и популярней Сераписа в Александрии божества не найти. К нему шли просить исцеления от болезней, помощи в делах и даже совета в личной жизни. Когда кипрский царь Никокреопонт спросил, кто же он, этот новый бог, сам Серапис ответил: «Небо – моя голова, море – мое чрево, ноги мои упираются в землю, мои уши реют в воздухе, мои глаза сияют солнцем».

Как всегда, рядом с царицей ее верная Хармиона.

Хармиона не раз бывала в этом храме и сама задавала божеству вопросы, конечно, не такие, как видела однажды, мол, посоветуй, купить ли приглянувшегося раба! Нет, наперсница египетской царицы прекрасно понимала, что к божеству следует обращаться только с толковыми вопросами, а не по пустякам, тогда и на помощь можно рассчитывать основательную.

Втайне от хозяйки Хармиона подготовила папирус с просьбой посоветовать, как ей вести себя с любовником царицы. Женщина вовсе не была против Цезаря, хотя тот и римлянин. Если бы не он, кто знает, как повернуло с Птолемеем и Арсиноей. Но почемуто у Хармионы дурное предчувствие по поводу этого мужчины, казалось, что их с Клеопатрой любовь добром не кончится.

Хармиона прекрасно сознавала, что если уж Клеопатра чегото захотела, отговаривать ее бесполезно, и любить Цезаря она тоже будет, пока сама не разочаруется. Но как ей самой при этом быть?