— Должна была? — с любопытством спросила Амели. — А что, она ее не сыграла?

— Нет. Не успела… Ее же… Она же исчезла.

Хлеб со щелчком выскочил из тостера. Пия намазала оба куска подсоленным маслом и «нутеллой» и сложила их вместе. Она просто жить не могла без этой странной комбинации сладкого и соленого и поэтому наслаждалась каждым кусочком, облизывая пальцы, чтобы тающая смесь масла и «нутеллы» не капала на развернутую перед ней на столе газету. Вчерашний скелет, обнаруженный на старом аэродроме, упоминался лишь вскользь, в пяти строках, в то время как одиннадцатому дню судебного процесса по делу Веры Кальтензее «Франкфуртер нойе прессе» посвятила четыре колонки в разделе местных новостей. Пия должна была сегодня в девять часов давать свидетельские показания в окружном суде по поводу прошлогодних польских событий. Ее мысли непроизвольно перекочевали к Хеннингу. Вчера одна чашка кофе вылилась в целых три. Он говорил с ней так откровенно, как никогда за шестнадцать лет их супружеской жизни, но Пия тоже не смогла решить его дилемму. Хеннинг с тех самых польских событий жил с ее лучшей подругой, Мириам Горовиц, но недавно при некоторых обстоятельствах, о которых он, к сожалению, рассказывать не захотел, не смог устоять перед искушением и переспал со своей страстной почитательницей, прокуроршей Валери Лёблих. Ошибка, маленькое, ничего не значащее любовное приключение, как он уверял, но с фатальными последствиями: Лёблих забеременела. Хеннинг совершенно растерялся и запутался и всерьез подумывал о бегстве в США. Его давно уже заманивал к себе Университет Теннесси очень выгодной с материальной точки зрения и интересной в научном отношении должностью.

Пока Пия раздумывала о проблемах Хеннинга, одновременно борясь с желанием метнуть в желудок еще одну калорийную бомбу, из ванной вышел Кристоф и сел за кухонный стол напротив нее. У него были еще мокрые волосы, и он благоухал лосьоном после бритья.

— Ну так как ты думаешь, сможешь ты сегодня освободиться пораньше? — спросил он, наливая себе кофе. — Анника была бы очень рада.

— Думаю, смогу, если ничего не помешает. — Не выдержав мук соблазна, Пия сделала себе еще один тост. — В девять мне надо давать показания в суде, но в принципе у нас ничего срочного нет.

Кристоф ухмыльнулся при виде ее комбинации из «нутеллы» и соленого масла и принялся за свой несравнимо более полезный черный хлеб с творожным сыром. У Пии при виде Кристофа каждый раз сладко замирало сердце. Его кофейно-шоколадные глаза покорили ее сразу же, при первой встрече, и до сих пор не утратили своей власти над ней. Кристоф Зандер был эффектный мужчина, которому не нужно было выпячивать свои сильные стороны. Его внешность, правда, нельзя было назвать однозначно сногсшибательной, как у ее шефа, но в его чертах было что-то, что заставляло людей, увидев его, тут же посмотреть на него еще раз. Главным его козырем была улыбка, которая, вспыхнув в глазах, разливалась по всему лицу и каждый раз вызывала в Пии почти непреодолимое желание броситься ему на грудь.

Они познакомились два года назад, когда расследование одного убийства привело Пию в зоопарк Опеля. Кристоф, директор зоопарка, понравился ей с первого взгляда. Это был первый мужчина после развода с Хеннингом, который вообще привлек ее внимание. Симпатия была взаимной. Правда, Оливер фон Боденштайн, как назло, долго считал Кристофа чуть ли не главным подозреваемым. Когда расследование закончилось и все подозрения с Кристофа были сняты, их роман получил довольно бурное развитие, и вот уже два года как они жили вместе. Они, правда, сохранили свои прежние квартиры, но в ближайшее время это должно было измениться, потому что три дочери Кристофа, которых он после скоропостижной смерти жены семнадцать лет назад воспитывал один, наконец оперились и выпорхнули из гнезда. Старшая, Андрая, с весны работала в Гамбурге, средняя, Антония, жила большей частью у своего бойфренда Лукаса, а теперь вот младшая, Анника, собралась со своим ребенком в Австралию, к папаше ребенка. Сегодня вечером она устраивала в доме отца прощальную вечеринку, а завтра утром улетала в Сидней. Пия знала, что Кристоф был не в восторге от планов Анники. Он не доверял этому типу, который бросил ее четыре года назад беременной. Справедливости ради следует отметить, что Анника тогда ничего не сказала ему о своей беременности и сама порвала с ним. И вот теперь у них все утряслось. Джаред Гордон был морским биологом с ученой степенью и работал на научно-исследовательской станции на одном из островов Большого Барьерного рифа. То есть он был в каком-то смысле коллегой Кристофа, который в конце концов хоть и неохотно, но дал дочери и ее другу свое родительское благословение.

Поскольку для Пии и речи не могло быть о том, чтобы уехать из Биркенхофа, Кристоф с первого января сдал свой дом в Бад-Зодене в аренду. Прощальная вечеринка Анники должна была стать для него одновременно прощанием с домом, в котором он прожил много лет. Все было уже упаковано в ящики, контейнер заказан на следующий понедельник. Пока они не получили разрешения франкфуртской строительной комиссии на перестройку и расширение домика Пии, крупная мебель Кристофа должна будет какое-то время постоять на складе. Да, Пия была вполне довольна тем, как складывалась ее личная жизнь.

Тобиас поднял все жалюзи и при дневном свете изучил плачевное состояние дома. Отец отправился за покупками, а он приступил к мытью окон. Когда он занимался окном в столовой, отец вернулся и молча прошел с опущенной головой в кухню.

— Что случилось? — спросил Тобиас, глядя на его пустую корзинку.

— Она отказалась меня обслуживать, — тихо ответил Хартмут Сарториус. — Ничего страшного, я съезжу в супермаркет в Бад-Зоден.

— Но до вчерашнего дня ты же всегда ходил за продуктами к Рихтерам?

Отец кивнул. Тобиас решительно снял с крючка куртку, схватил корзинку, в которой лежал отцовский кошелек с деньгами, и вышел из дома. Его трясло от гнева. Раньше Рихтеры были друзьями его родителей, а сегодня эта тощая ворона просто вышвыривает его отца из своей лавки! Он это так не оставит. Переходя улицу, он боковым зрением заметил на фасаде трактира что-то красное и обернулся. «ЗДЕСЬ ЖИВЕТ ГРЯЗНЫЙ УБИЙЦА» — гласила надпись на стене, сделанная краской из баллончика. Тобиас несколько секунд неотрывно смотрел на огромные уродливые буквы. Его сердце колотилось как бешеное, в груди похолодело. Скоты! Чего они добиваются? Они что, хотят выкурить его из родительского дома? Может, они еще и подожгут этот дом? Он сосчитал до десяти, развернулся и пошел прямо к продуктовой лавке Рихтеров. Собравшиеся там члены местной женской мафии сплетниц увидели его через большие окна. Когда колокольчик на двери резко звякнул, они застыли, как на театральной сцене: Марго Рихтер восседала на своем троне за кассой, жилистая и стервозная, с железным хребтом, как в старые времена. За ней, как колода, торчал ее неотесанный муж, скорее испуганный, чем грозный. Тобиас смерил каждого из присутствующих пристальным взглядом. Он знал их всех, это были матери его друзей детства. Впереди — Инге Домбровски, парикмахерша и некоронованная королева клеветнических измышлений. За ней Герда Питч; ее бульдожье лицо стало вдвое толще, а язык, скорее всего, вдвое острее. Рядом с ней мать Натали Унгер, Агнес Унгер, угрюмая и уже седая. Трудно было поверить, что она могла родить такую красивую дочь!

— Доброе утро, — сказал он.

Ответом ему было ледяное молчание. Не обращая на это внимания, он пошел вдоль полок с товарами. В напряженной тишине холодильники в витринах гудели еще громче. Тобиас спокойно набирал в корзинку продукты по составленному отцом списку. Когда он подошел к кассе, все стояли на прежних местах, словно примерзнув к полу. Он невозмутимо выложил товары на ленту транспортера, но Марго Рихтер неподвижно сидела, скрестив на груди руки, и, судя по всему, не собиралась его обслуживать. Колокольчик на двери опять звякнул, и в магазин вошел ничего не подозревающий водитель службы доставки почтовых посылок. Заметив напряженную атмосферу, он в нерешительности остановился. Тобиас терпеливо ждал, не сдвинувшись с места. Это был поединок, маленькая битва не столько между ним и Марго, сколько между ним и всем Альтенхайном.