Раз, два. Оба ножа нашли цель. Один впился в спину стоящего у ворот, второй в спину того, что был рядом с Федотом. После чего, выхватив нож из-за голенища, Василий прыгнул на второго мучителя, оставив батьке тех, что стояли у ворот. Однако расстояние оказалось слишком большим, а японец слишком проворным. Он успел отскочить, и нож Василия просвистел в пустоте. Мгновение, и японец выхватил катану. Удар, и Василий едва успел увернуться. Похоже, противник ему попался опытный. Еще удар, и кончик острого, как бритва, клинка рассек правый рукав куртки, сильно порезав предплечье. Василий почувствовал, как набухает от крови рукав и ручка охотничьего ножа становится скользкой от крови. Еще один выпад. Василию вновь с трудом удалось избежать клинка. А потом самурай неожиданно замер. Глаза его округлились, вылезли из орбит от удивления, а из груди его вырос клинок с рукояткой в виде шара. Василий обернулся. У ворот сарая лежало три тела, а рядом с одним клинком в руке замер батька. Отличный бросок. Тем не менее, времени для выражения благодарности не было. Шогготы могли в любой момент «очнуться» и отправиться в обратный путь. И заглянут ли они в сарай или нет, одному Богу известно.

Не обращая внимания на порез, Василий бросился к лесовику. Судя по всему, японцы хорошенько над ним «поработали». Федот был без сознания, и все тело в кровоподтеках, правый глаз заплыл.

— Эк они его, — вздохнул Василий. — И когда только успели?

Батька только хмыкнул.

— Посмотри второго, а я займусь твоим приятелем, — приказал он. Но Хозяину уже ничем нельзя было помочь.

Осмотрев раны Федота, батька помог Василию запереть ворота сарая и забаррикадировать дверь, ведущую в дом, после чего вновь вернулся к раненому и, выудив несколько склянок из своего бездонного мешка, начал обрабатывать раны.

— Надо поставить его на ноги, чтобы вы уйти успели, когда я пойду ворота закрывать.

— А разве… — начал было Василий.

— Ты помни, у тебя пакет, а у меня тут свои дела.

Пакет! Японцы… шогготы… Василий совершенно о нем забыл. Где же пакет? Метнувшись, Василий обшарил тела поверженных врагов. Ни у одного из них пакета не было, значит, Федот успел его спрятать. Только где?

— Нашел?

— Скорее всего, Федот его спрятал.

— Ну, придет в себя, расскажет. Давай-ка я твою руку посмотрю.

— Пустое, — отмахнулся Василий. — На мне все, как на собаке…

— Давай, снимай куртку, пес бродячий, — приказал батька. — А то заразу какую получишь.

Рана оказалась много хуже, чем Василий подозревал. Перетянув руку жгутом, батька протянул Василию небольшую палочку.

— Зажми зубами. Так легче будет…

— Нет, — покачал головой Василий. — Я выдержу.

— Ну смотри…

Батька сначала зашил рану, а потом наложил повязку с мазями. Боль была страшной, но Василий терпел, крепко зажмурившись.

— Молодец, Василек, ни разу не крикнул. Что ж, теперь ты должен мне помочь.

Ловким движением руки батька стянул волосы на затылке в толстый хвост, а потом достал из мешка старинную книгу, баночки с тушью и кисти.

— Надо перенести часть этого письма мне на тело. Помнишь, как это делается?.. Эти древние заклятия защитят меня от шогготов, а то, боюсь, моих клинков не хватит.

Василий тяжело вздохнул.

— Но я…

— Постарайся скопировать знаки точно, от этого зависит моя жизнь, — и, скинув шинель, а потом гимнастерку, батька подставил Василию спину.

Тот осторожно взял пузырек с краской, открыл, понюхал. Краска, без сомнения, была на спиртовой основе.

— Я тебя не пить чернила, а скопировать знаки просил, — фыркнул батька.

Василий вздохнул. Последний раз он занимался этим много лет назад. Тем не менее, сжав покрепче кисточку, Василий начал наносить рисунок, то и дело поглядывая в книгу. Он старался изо всех сил, пот заливал ему глаза, и в какой-то момент ему начало казаться, что значки, которые он наносит на кожу батьки, живые. Стоило Василию закончить рисовать очередной знак, как тот начинал жить собственной жизнью, начинал трепетать, словно старался сорваться с тела.

Василию казалось, что прошла целая вечность, прежде чем он закончил. Когда же батька Григорий поднялся, Василий заметил, насколько тот хорошо сложен. Казалось, годы не властны над этим человеком. В этот миг батька Григорий напоминал античного героя, рельефные мускулы и ни грамма жира. Таким Василию он и запомнился. Словно воин древности, батька Григорий вооружился своими клинками и, поигрывая ими, прошел к воротам сарая. Через щель выглянув во двор, он тяжело вздохнул, а потом вновь повернулся к Василию:

— Что ж, шогготы очухались, подались к себе, добычу переваривать, да и мне пора. А вы, когда твой товарищ в себя придет, берите руки в ноги, ваш пакет в зубы и бегите отсюда. И советую… советую забыть все, что тут произошло. Властям об этом знать не стоит, а то наделают глупостей, потом не расхлебаешь.

Василий кивнул. Несмотря на то, что он с батькой был по разные стороны баррикад, стоило поступить так, как тот говорил, особенно если дело касалось колдовских дел. В этом Василий убедился еще тогда, в далеком девятнадцатом…

Огромное помещение. Оно простиралось насколько хватало глаз, и тем не менее пространство казалось крошечным, замкнутым. Пол — камень, отполированный до зеркального блеска, — сверкал в свете факела — единственного источника света. Больше всего Василий боялся, что этот факел потухнет, что налетит сильный ветер, полыхнет последний раз огонь, а потом будет кругом лишь маслянистая мгла. На мгновение Василий оглянулся. Нет, никого рядом не было, и шаги его грохотом отзывались в этом пустом зале, затерянном в пространстве и во времени.

Пока Василий рассуждал, ноги сами несли его вперед, все дальше и дальше от спасительного входа-выхода. Или не существовало никакого входа — выхода, а был только зал — бескрайний зал.

Неожиданно впереди сгустились тени. Там возвышалось что-то большое… нет, огромное… гигантская скульптура. Трон, на котором восседал… восседал… В скудном свете факела нельзя было хорошо рассмотреть гигантскую скульптуру, — Василий видел лишь колени сидящего гиганта. Торс, голова, руки — все скрывалось во тьме. Однако и этой части скульптуры оказалось достаточно. Фигура была не просто омерзительна, она была богопротивна, противоречила всем законам человеческой логики. При этом невозможно было понять, откуда возникает это ощущение… И одновременно она привлекала, не давала отвести взгляд, гипнотизировала. Но в чем причина такого странного воздействия — в мастерстве неведомого скульптора или в самом камне — странном зеленоватом полупрозрачном камне, увитом розовыми прожилками?

Василий подошел ближе и остановился в нескольких метрах от большого пальца каменного колосса. Этот палец возвышался над ним, словно огромный холм. «Какой же высоты должен быть гигант, если он встанет и выпрямится во весь рост», — подумал Василий. Он хотел переложить факел в правую руку, чтобы поднять повыше и получше рассмотреть каменное чудовище, и ощутил, что сжимает в правой руке какую-то вещицу. Что-то мелкое, целиком помещающееся в кулаке. Разжав пальцы, он поднес ладонь к свету. Медальон! Медальон Катерины! Откуда он взялся? Василий мгновение рассматривал его, а потом вновь посмотрел на статую, и у него возникло странное ощущение, что медальон в его руке и каменный колосс как бы связаны. Тогда Василий вновь начал внимательно изучать медальон. Нет, тот был точно таким же, как тогда, в первый раз, когда он увидел это украшение.

И тут факел начал гаснуть. Василий запаниковал. Ведь если он окажется во тьме, непременно произойдет нечто ужасное, нечто чудовищное, вот только что именно? А огонь становился слабее и слабее, и все попытки Василия распалить факел оказались напрасны. Еще мгновение, и тьма накатила ватным одеялом забвения. Все закружилось. Василий почувствовал, как земля уходит из-под ног. Он покачнулся, выставил вперед руки, стараясь смягчить неминуемое падение… и вместо этого рухнул в никуда…