— Пошли, пошли, — подгоняя своих спутников, батька направился во двор хутора. — Двигай, Василек, а то ходишь, как полудохлая муха. Так и пулю словить недолго.

Через мгновение они уже были во дворе, и открывшаяся картина оказалась не из приятных. По всему двору, от ворот до самого дома, были разбросаны трупы собак, и не просто трупы, а тела, разодранные на куски неведомой силой. Судя по всему, собаки отчаянно защищались, но шансы были не равны.

Федот, увидев это кровавое зрелище, замер, широко отрыв рот, и, что-то бормоча себе под нос, стал быстро креститься. А Василий… Если честно, он ожидал чего-то подобного, может, даже чего похуже. В тот момент, когда появился батька Григорий, он понял: сейчас начнется. И ждать долго не пришлось.

— Ну что уставились, ворота теперь закрыть надо, чтобы к нам нежданные гости не пожаловали.

В этот раз помогал барону Василий. Навалившись, они с трудом сдвинули створки, а потом положили в скобы огромное бревно-задвижку, окованное железом. Теперь ворота можно было открыть разве что с помощью динамита.

Потом батька занялся изучением останков. Склонившись над одной из собак, он долго изучал разорванное тело, покрытое неприятной на вид липкой полупрозрачной субстанцией. Василий присел рядом и поинтересовался:

— Кто это их?

— Шогготы, — медленно произнес батька Григорий. — Вот ведь твари. И Ключник хорош…

— Как вы сказали?.. — переспросил Василий.

— Шогготы… черные блестящие твари метра три в длину. Дождевые черви и опарыши на их фоне настоящие красавцы. Живут под землей… В общем, когда почуешь отвратительный запах, сразу поймешь: это оно.

— И откуда они тут взялись? — продолжал неугомонный Василий.

— Они были тут всегда, до того как появились этот лес и этот хутор.

— А… — начал было Василий, собираясь задать еще один вопрос, но батька остановил его.

— Тпру… Много будешь знать, скоро состаришься, а то умрешь, и состариться не успев, — а потом, бросив косой взгляд на все еще крестящегося Федота, прибавил: — Ему про червей не рассказывай. Он у тебя, похоже, мужик ранимый, глядишь, не выдержит правды жизни, свихнется. Что с ним потом делать? Или ты его, как вашего раненого…

— Да прекратите вы! — взвился Василий. У него и без того при воспоминании об Илье на душе кошки скребли. Хотя что он мог еще сделать? Так избавил товарища от мучений, а иначе, если бы они потащили его с собой, то не дотащили бы даже до хутора. Сдох бы он по дороге, да и от японских патрулей им с такой легкостью было бы не увернуться. Если бы с ним остались сидеть, он бы все равно помер, но тогда с пакетом вышла бы неприятность. Да и японцы, если один раз аэроплан нашли, то непременно обнаружили бы его еще раз, в крайнем случае, отправились бы искать своих пропавших солдат. А о возвращении в лагерь геологов и речи не шло. К тому же там тоже некому было помочь Илье. Врач геологической партии мог вылечить разве что насморк или мозоль. Судя по его спитому виду и трясущимся рукам, на большее он потенциально не был способен.

— Да ты не обижайся, — батька похлопал Василия по плечу. — Пошли в дом. Надо осмотреться. Может, кто живой и остался, хотя я лично в этом очень сомневаюсь.

Оставив собачьи останки и осторожно обходя растерзанных животных и лужи крови, они направились к дому.

— Федот, хватит молиться, подь сюды, — позвал Василий.

А батька тем временем, выудив из-под крыльца толстую ветвь, обмотал ее невесть откуда взявшейся тряпицей, а потом запалил самодельный факел.

— И тебе советую сделать то же самое, — сказал он, заметив вопросительный взгляд Василия. — Во дворе темнеет, а в доме уже темно.

Но вместе того, чтобы запалить еще один факел, Василий достал из кармана электрический фонарик.

— Ну, с Богом! — выдохнул батька и, не дожидаясь Федота, поднялся на крыльцо и решительно взялся за дверную ручку. Револьвер он держал наготове в левой руке. Василий направился за ним.

Рывком распахнув дверь, батька Григорий шагнул во тьму сеней, Василий следом. Сзади заскрипели ступени крыльца. Федот, не желавший оставаться во дворе в одиночестве, поспешил за своими спутниками.

Оказавшись в доме, батька и Василий застыли. Батька поднял факел повыше, а Василий стрелял лучом фонарика из угла в угол. Но в помещении ничего такого-этакого не было, обычные сени в сельском доме. Куча вещей на стенах и на столе в дальнем конце. Огромный платяной шкаф, наверняка до отказа забитый старыми тряпками.

— Дубль номер два, — объявил батька.

Но и в открывшейся им горнице не оказалось ничего подозрительного, если не считать отсутствия хозяев.

К этому времени Федот присоединился к ним, собираясь и дальше идти вместе, но батька осадил его.

— Послушай, сердешный, — заговорил он, обращаясь к старому охотнику, — я бы попросил тебя остаться в сенях. Мало ли какие гости к нам пожалуют, а мы вовремя об этом не узнаем. Ты бы посторожил чуток, а мы бы пока дом осмотрели, а то мало ли на что наткнемся. А ты, я вижу, человек нервный, глубоко верующий, тебе на лишние ужасы глазеть незачем, — и через несколько секунд, когда Федот отправился к дверям во двор, батька махнул в дальний конец горницы. — Там дверь, скорее всего, ведет в сарай и подсобки. Давай туда и смотри в оба, а я здесь поверчусь. — И он указал на дверь, ведущую куда-то в недра дома.

Василий послушно кивнул. Потом, подсвечивая фонариком, отправился к дальней двери. Там оказалась еще одна светелка. Судя по прялкам и вышивкам, тут работали женщины или девушки. Вот только куда они подевались?

Еще одна дверь. Подсобка, больше похожая на кладовку, заваленную всяким хламом, и, наконец, сам сарай — огромное помещение, с сеновалом. И нигде ни коня, ни коровы. Нет, если бы Василий натолкнулся на разорванные трупы, то все было бы по крайней мере ясно. Ну, напало на хутор стадо медведей. Очень хитрых таких медведей, которые могут и ворота открыть, и жертв своих вонючей слизью измазать (в шогготов Василий определенно не верил). Но куда девались люди и весь скот?

Пусть даже их растерзали и съели. Следы все равно должны были остаться.

Василий внимательно осмотрел сарай, шаря по сторонам тонким лучиком фонаря. Теперь, оказавшись в таком огромном помещении, он пожалел, что не послушал батьку и не запалил факел. Света маленького фонарика явно не хватало. Хотя на что тут смотреть? Сено, телега, оглобли и хомуты. Сарай как сарай.

Василий хотел было уже уходить, когда внимание его привлек сеновал. Нет, прежде чем уйти, он, для очистки совести, должен всенепременно туда слазить. Вдруг… Что может случиться «вдруг», об этом Василий предпочитал не задумываться. Но сеновал нужно было осмотреть. Словно какое шестое чувство подвело его к приставной лестнице, ведущей наверх. Он уже пристроил ногу на первую перекладину, когда какой-то шорох наверху привлек его внимание. Василий поднял голову и уставился на нацеленное на него двуствольное охотничье ружье.

— Ты хто? — спросил невидимый хозяин ружья.

— Геолог, — тут же нашелся Василий, — из партии, что у истоков Черного ручья. Василием зовут.

— А… — с облегчением протянул незнакомец. — Тольхо что-то молод хы для хеолоха.

— Теперь молодые новую жизнь строят, — заметил Василий. — Ну, ты ружье-то убери.

— А вдрух врешь?

— Честное комсомольское.

— Вот бесово семя. Что мне хвой «мол» этот. Ты ихоной Божей матери похлянись.

Больше всего Василий хотел послать невидимого стрелка, но деваться было не куда, пришлось покривить совестью.

— Хорошо… Клянусь иконой Божьей матери… — нехотя произнес он.

— Ну, смотри… Матерью самого боха похлялся, — продолжал стрелок-невидимка. — А как обманешь, тах мать твоя заболеет и помрет, и всему твоему семени удачи не будет да седьмохо холена…

Потом доски сеновала заскрипели, и по лестнице стал спускаться мужичок. Роста он был небольшого, но коренастый не в меру. В лаптях и безрукавке, надетой по некогда белоснежную рубаху. Поверх безрукавки, через голову у него был перекинут охотничий патронташ. Сам же он так зарос бородой, что черты лица его было не разобрать, разве что нос картошкой возвышался над седыми зарослями усов.