И Василий еще раз сильно удивился. Похоже, Григорий Арсеньевич собирался всякий раз преподносить ему новые сюрпризы. Вообще, как белогвардейца, бывшего предводителя бандитов, вместо того чтобы арестовать и расстрелять, отправляют с миссией от ГУГБ, да еще за границу, да еще… Нет, всего этого Василий понять не мог, точно так же, как определить нынешний статус своего «учителя». Почему Шлиман перед ним лебезил, какой властью обладал барон Фредерикс, если мог отменить приговор революционного суда? Порой Василию казалось, что для этого человека нет невозможного…

Подойдя к трапу, Василий в очередной раз предъявил свой билет вахтенному, а потом встал в очередь, медленно втягивающуюся в недра корабля.

Внутри же оказалось точно так, как представлял себе Василий: ковры, зеркала, шелк и бархат на стенах. «Ненужная роскошь! Эх, если бы вместо того, чтобы так украшать средство передвижения, они бы вложили эти деньги…» Но довести до конца мысль Василий не успел, так как оказался у дверей своей каюты. Ключ с длинной биркой был предусмотрительно вставлен в замочную скважину, и Василию ничего не оставалось, как войти.

Однако в каюте его ждал еще один сюрприз. В кресле, развалясь, сидела дама невероятных пропорций. Она была коротко стрижена и одета в строгий костюм с юбкой, который сидел на ней просто отвратительно и вместо того, чтобы скрывать, лишь подчеркивал излишества ее фигуры, превращая полную женщину в кустодиевскую натуру. Кроме того, сама каюта была небольшой, можно сказать даже маленькой. Тут с трудом помещались кресло, столик и откидная одноместная койка. То место, где должен располагаться иллюминатор, было тщательно занавешено. А так как, следуя на третью палубу, Василию пришлось спуститься на пару палуб вниз, он решил, что его новая обитель находится много ниже ватерлинии.

Когда Василий вошел, дородная дама сложила газету, которую перед этим внимательно изучала, и встала, протягивая руку оперуполномоченному.

— Товарищ Кошкина, — объявила она, — а вы, насколько я понимаю, товарищ Кузьмин?

— Василий Архипович, с вашего позволения, — вежливо поправил Василий незваную гостью.

— Я являюсь комиссаром этой экспедиции… — и вот прозвучало еще одно новое неприятное для Василия слово «экспедиция», чего-чего, а уж экспедиций с него хватит, однако отступать было некуда. Партия послала, и он уже находился на борту этого злосчастного лайнера. В общем, настроение Василию изгадили окончательно, — …и должна передать вам секретное предписание от вышестоящих органов, за подписью самого товарища Берии. — «Вот только этого мне не хватало, — подумал Василий. — Ввязался я в историю. Похоже, еще чуть-чуть, и пойду по пятьдесят восьмой. Хотя, с другой стороны, очень трудно засадить человека, который покинул страну».

А товарищ Кошкина тем временем выудила из кармана своего френча сложенное в несколько раз письмо и протянула его Василию. Тот машинально взял конверт. Да, все верно, на конверте справа внизу подписи Берии и Шлимана. «Неужели Гессель Исаакович все знал с самого начала и ничего мне не сказал? Вот уж лизожоп-гнидушка. Ничего, вернусь, поквитаемся». Но для этого, в первую очередь, необходимо было вернуться.

Василий решительно взял конверт, одним движением сломал печать и вытащил тонкий папиросный листок, из которого следовало, что он, Василий Архипович Кузьмин, направляется в Антарктиду в составе первой экспедиции Третьего отдела ГУГБ. Что он снабжен особыми полномочиями, в частности может носить оружие и при необходимости по собственному усмотрению применять его в любой стране в любое время суток, и так далее и тому подобное. Забавно. Раньше никто ему такие бумаги не вручал, хотя раньше он всегда применял оружие по собственному усмотрению. Основной же задачей поставлено перед ним было наблюдение над действиями Григория Арсеньевича Фредерикса и пресечение его действий, если оные пойдут вразрез с интересами партии. Интересно, каким это образом ему удастся «пресечь действия» батьки Григория? Непосредственным командиром над Василием на время «путешествия» была назначена… комиссар Кошкина, Рахиль Ароновна. Ей же он должен был докладывать обо всех своих разговорах с бароном. «Ну, это вряд ли», — усмехнулся про себя Василий, а потом еще раз взглянул на комиссара… А по прибытию на антарктическую станцию «Красный полярник» он переходит под начало некоего товарища Штейнера. Кто такой этот Штейнер, в приказе не уточнялось. Видимо, его должность была само собой разумеющейся.

— Вам все понятно, товарищ Кузьмин?

Едва сдерживая себя, чтобы не высказать все, что он думает по поводу подобных командировок, приказов, а особенно подобного начальства, Василий выдавил:

— Да…

За свою жизнь он не раз сталкивался с дамочками типа Кошкиной, повернутыми на всемирной победе пролетариата, которые никогда не нюхали пороха, но, не чураясь, пачками подписывали расстрельные приговоры.

В общем, командировочка намечалась чудесней не придумаешь.

— Кроме того, — продолжала Кошкина, — я должна предупредить вас относительно немецкого наблюдателя. Это — особо приближенный Гиммлера, и ввиду переговоров, которые ведут Риббентроп и товарищ Молотов, а также ввиду того, что немецкие союзники оказывают нам в этой миссии неоценимую помощь… В общем, вы понимаете. С одной стороны, мы должны быть по отношению к господину Грегу честны и предельно открыты, с другой стороны, вы должны отлично понимать, что он очень опытный, опасный агент — агент потенциального врага.

Василий вновь повторил свое сдавленное: «Да».

Он, конечно, хотел спросить о Катерине, о том, как устроилась она на борту «Кабрала» и не нужно ли ей чем-то помочь, но слова об этом самым естественным образом застряли у него в глотке, стоило ему лишь очередной раз посмотреть на правильное лицо комиссара. Ах, эти брови, округлости щек и второй подбородок, пухлые, пожелтевшие от папирос губы — это была не женщина, а истинное воплощение зажравшейся бюрократической машины, безжалостной и беспощадной.

Поэтому, когда она удалилась, Василий вздохнул с облегчением. «Вот только такого комиссара не хватало мне для полноты счастья, — подумал он, с размаха плюхнувшись на койку. — Единственный приятный аспект этого путешествия — так это возможность хорошенько выспаться. И ни один Шлиман не пришлет за мной вестового, чтобы я среди ночи, высунув язык, помчался разгадывать надписи на очередном Розеттском камне».

Каюта барона Фредерикса принципиально отличалась от каюты оперуполномоченного. Вообще напоминала она не каюту, а роскошный люкс. Три комнаты, изысканная резная мебель, картины на стенах и широкое панорамное окно — стена стекла, за которой располагался небольшой балкончик, откуда открывался чудесный вид на бескрайние просторы Балтийского моря.

Был второй день морского путешествия, и Василий по предварительной договоренности заглянул в апартаменты Григория Арсеньевича, где уже находились комиссар и Катерина.

Еще вчера за ужином по настоятельной просьбе Василия Григорий Арсеньевич согласился прочесть несколько лекций относительно цели их путешествия, дабы все участники прибыли на ледяной материк хотя бы минимально подготовленными к тому, что ожидало их там. Кроме того, на «лекции» присутствовал и Герхард Грег.

— Я тоже хотел бы послушать, — заявил он предыдущим вечером, — чтобы сравнить то, что известно вам, с теми данными, которыми обладаем мы. Быть может, мне даже удастся отчасти дополнить ваш рассказ.

Григорий Арсеньевич не стал возражать.

Теперь же вышло так, что Василий явился последним.

— Рад, что вы все-таки решили почтить нас своим вниманием, — не без ехидства приветствовал его хозяин каюты. В этот раз он был одет в серый костюм, придававший ему особое изящество. После того, как Василий устроился в одном из кресел, Григорий Арсеньевич продолжил. — Что ж, для начала я должен спросить, что известно вам, молодые люди, о древней истории нашей планеты?

— Ну, вначале было Междуречье, потом Египет, — робко пробормотала Катерина, но тут же съежилась под грозным взглядом комиссара. В этот момент Рахиль Ароновна больше всего напоминала строгую няню, выведшую в общество легкомысленную девочку, которая только и ждет удобного случая, чтобы нарушить все законы приличий.