Сыщик поднялся на ноги и отряхнулся.

– По-моему, вы ошибаетесь, – сказал он. – Этот топор вовсе не спокойно положили на пол. Его швырнули с такой силой, которая говорит о большом испуге или же о злобе. Вот, взгляните сюда, на паркет. Здесь вы увидите три метки. Когда злодей отшвырнул от себя топор, он сначала упал на острие. Вот зарубина. Потом топор свалился на бок и своим обухом сделал вот эту ложбинку около моего пальца. Наконец, он был отброшен с такой силой, что перевернулся вокруг своей оси, потому что с этого места перескочил рикошетом вот сюда, где он и лежит сейчас.

– Это верно… – подтвердил отец Планта. – Очень правдоподобно!..

Лекок продолжал свои рассуждения.

– Во время первого осмотра сегодня утром, – спросил он, – окна были открыты?

– Да.

– Так вот как было дело. Убийцы услышали в саду какой-то шум и побежали к окну посмотреть, что это такое. Что они там увидели? Не знаю. Я знаю только то, что они были чем-то испуганы, бросили топор и убежали. Примите во внимание знаки на полу, их естественное расположение – и вы увидите, что топор был брошен кем-то стоявшим не у шкафа, а именно у открытого окна.

В свою очередь, отец Планта опустился на колени и стал с большим вниманием рассматривать рубцы. Сыщик рассуждал верно.

– Эта подробность несколько озадачивает меня, – сказал он, – хотя по ее точному смыслу…

Он остановился как вкопанный, приложив ко лбу обе руки.

– Все находит свои объяснения, – проговорил он, мысленно приведя в порядок свою систему, – и в таком случае время, указанное часами, справедливо.

Лекок и не думал расспрашивать старика судью. Он знал, что тот все равно ему ничего не расскажет, а этим только лишний раз покажешь себя несообразительным. Разве он сам не догадается об ответе на загадку, которую удалось разгадать другому?

– Меня тоже сбивает с толку эта подробность с топором, – сказал он громко. – Я предполагал, что негодяи работали свободно, без всяких помех, а оказывается наоборот: им кто-то мешал, был кто-то, кого они боялись, кто их беспокоил.

Отец Планта насторожился.

– Ясно, что нам придется все улики разделить на две категории, – медленно продолжал Лекок. – Одни улики оставлены с умыслом, чтобы сбить нас с толку, как, например, скомканная постель, а другие – непроизвольные, как вот эти рубцы, оставленные топором. Но здесь я колеблюсь. Что это за рубцы? Настоящие или фальшивые? «За» ли «против»? Я полагал, что уже понял характер убийц и что следствие может идти своим чередом, тогда как теперь…

Он остановился. Морщины на лбу и положение губ ясно показывали, что он мучительно размышляет.

– Тогда как теперь? – спросил отец Планта.

Лекок вздрогнул, точно его разбудили.

– Простите, – ответил он, – я увлекся. У меня есть привычка думать вслух. Я думал, что уже понял убийц, постиг их сердцем, а ведь это – самое главное вначале. Я не видел больше возможных препятствий. Идиоты они или же в высшей степени хитры? Вот о чем теперь я должен спросить себя. Хитрость, проявленная ими в случае с постелью и часами, дала мне полное представление об их уме и изобретательности. Следуя от известного к неизвестному, я очень просто вывел целый ряд заключений о том, что они имели в виду с целью отвлечь наше внимание и сбить нас с толку. Поэтому, чтобы пойти по правильному пути, мне оставалось только одно – взять то, что противоречит действительности. И я сказал себе: топор нашли на втором этаже, значит, убийцы принесли его туда и забыли его там нарочно. В столовой они оставили на столе пять стаканов, значит, их было больше или меньше пяти, но не пятеро. На столе оставлены объедки ужина, следовательно, они вовсе не пили и не ели. Труп графини найден у берега реки, значит, он брошен туда, и не иначе как предумышленно. В руке убитой найден кусок материи, значит, его засунули туда сами убийцы. Тело графини покрыто массой колотых ран, значит, она была убита только одним ударом.

– Браво! Браво! – воскликнул заметно увлеченный отец Планта.

– Нет, еще не браво! – воскликнул в свою очередь Лекок. – Потому что именно здесь моя нить и прерывается, и я натыкаюсь на пробел. Если бы мои выводы были справедливы, то этот топор был бы спокойно положен на пол, а не брошен с силой.

– И еще раз браво! – повторил отец Планта. – Потому что эта подробность представляет собой только частность, от которой нисколько не страдает ваша система в целом. Ясно, что убийцы имели намерение поступать именно так, как вы говорите. Случай с топором, который они планировали как раз не так, как вы его поняли, их выдал.

– Может быть, – проговорил сыщик, – может быть, вы и правы. Но есть и кое-что другое.

– Что?

– Так себе… пустяки. Прежде всего необходимо осмотреть столовую и сад.

Лекок и судья тотчас же спустились вниз, и отец Планта показал сыщику стаканы и бутылки, которые по его приказанию были отставлены в сторону.

Лекок оглядел стаканы один за другим, осмотрел их на свет и исследовал влажные места, которые еще оставались на хрустале.

– Ни из одного из них не пили! – решительно сказал он, закончив осмотр.

– Как, неужели ни из одного?

– Решительно ни из одного.

Улыбнувшись, Лекок подошел к двери, отворил ее и позвал:

– Франсуа!

Явился личный лакей графа Тремореля. Он был очень расстроен, сожалел о своем господине и плакал.

– Послушай-ка, милейший, – обратился к нему агент тайной полиции с той фамильярностью, которая свойственна служащим в сыскном отделе. – Выслушай меня хорошенько и постарайся отвечать на вопросы с чувством, с толком, с расстановкой. Было ли в обычае у вас в замке приносить из погреба вино про запас?

– Нет, сударь, перед каждой едой я сам лично спускался в погреб.

– Значит, у вас в столовой никогда не оставалось полных бутылок вина?

– Никогда.

– Но ведь могло же несколько остаться в буфете?

– Нет, сударь.

– А где ставили пустые бутылки?

– Я ставил их в этот угловой шкаф, вниз, и когда их набиралось достаточно, то я относил их обратно в погреб.

– Когда ты в последний раз относил их туда?

– Дней пять или шесть тому назад.

– Отлично. Какой ликер пил твой барин?

– Покойный граф почти никогда не пил ликеров. Как-то случайно ему захотелось рюмочку водки, и он взял ее вот из этого погребца.

– Значит, у него в шкафу не могло быть начатых бутылок рома и коньяка?

– Нет, сударь.

– Спасибо, милейший, можешь проваливать!

Франсуа пошел было, но Лекок его вернул.

– Загляни-ка в шкаф. Столько ли там пустых бутылок, сколько ты туда ставил?

Слуга повиновался, открыл шкаф и воскликнул:

– Вот так штука! Там нет ни одной!

– Превосходно! – ответил Лекок. – На этот раз проваливай так, чтобы засверкали пятки.

Как только лакей затворил за собою дверь, сыщик спросил:

– Ну-с, господин мировой судья, что вы думаете об этом?

– Вы правы, господин Лекок.

Сыщик понюхал поочередно каждый стакан и каждую бутылку.

– Ну конечно! – воскликнул он. – Новое доказательство моих предположений!

– Что еще? – спросил мировой судья.

– На дне стаканов – не вино. Из всех бутылок, вынутых из шкафа, только в одной и была жидкость, а именно – уксус. Из нее-то убийцы и разлили жидкость по стаканам.

И, подставив к носу судьи стакан, он спросил:

– Чем пахнет?

Нечего было и разговаривать, так как уксус был крепкий, и не оставалось более никаких сомнений в том, что убийцы имели намерение сбить следствие с толку. Их замыслы оказались шиты белыми нитками, и, как сказал некий знаменитый сыщик, каждая половица жгла убийцам подошвы.

– Осмотрим остальное! – сказал Лекок, и они вышли в сад.

В саду все оказалось в порядке.

– Вот, господин Лекок, – обратился к нему старик судья, когда они проходили по аллее, полукругом спускавшейся к Сене. – Вот здесь, на этом самом месте, прямо на траве, была найдена туфля бедного графа. А вон там, за этой клумбой герани, нашли его платок.