9 июля 186… года, в среду, Жан Берто и его сын, которых все в Орсивале знали как мелких воришек, поднялись в три часа утра, вместе с солнцем, и отправились на рыбную ловлю.

Подойдя к берегу реки, они сложили на землю свои рыболовные принадлежности, и Жан вошел в лодку, чтобы вычерпать из нее воду. Начав работать ковшом, он заметил, что одна из уключин в старой лодке, поврежденная веслом, готова была сломаться.

– Филипп! – крикнул он своему сыну, занятому распутыванием снастей. – Филипп! Притащи-ка мне какой-нибудь сучок починить уключину.

– Ладно, – ответил Филипп.

Но на всем берегу не росло ни одного дерева. Тогда молодой человек отправился к парку Вальфелю, находившемуся всего в нескольких десятках шагов от реки, и, не обращая внимания на запрещение статьей 394 Уголовного уложения, перелез через глубокую канаву, которая окружала имение графа Тремореля. Здесь он предполагал срезать ветку у плакучей ивы, которая свешивала свои ветви до самой воды.

Он уже было вытащил из кармана нож, воровато оглянувшись по сторонам, как тут же испугался и громко закричал:

– Папаша! Папаша!

– Чего тебе?

– Папаша, идите сюда, ради Христа, поскорее!

По тону голоса своего сына Жан Берто понял, что случилось нечто особенное. Он бросил свой ковш и побежал к парку.

Он также был перепуган тем, чего так испугался и Филипп.

У самого берега реки, в осоке и тростнике, плавал труп женщины. Ее длинные распущенные волосы переплетались с водорослями, а серое шелковое платье, все в лохмотьях, было испачкано грязью и кровью. Верхняя часть тела была погружена до самого дна, лицо было втиснуто в тину.

– Убийство! – проговорил дрожащим голосом Филипп.

– Это верно… – ответил Жан, – но кто же эта женщина? А что, если это сама графиня?

– Давайте посмотрим!

– Что ты, что ты, несчастная твоя голова! – воскликнул отец. – Разве можно прикасаться к убитому без начальства?

– Неужто нельзя?

– Я тебе говорю! Хлопот не оберешься!

– Не сбегать ли в полицию?

– Зачем? Нас же еще и обвинят!

– За что же, папаша?

– Как за что? Если мы отправимся к господину Куртуа, он же сам нас спросит, как и почему мы попали в парк Тремореля. Что тебе за дело до убитой графини? Найдут ее и без нас. Пойдем-ка отсюда…

Но Филипп не шевелился. Склонив голову и взявшись рукой за подбородок, он размышлял.

– Ведь мы же не дикари! – сказал он наконец. – Надо дать знать. Скажем господину Куртуа, что мы попросту плыли в лодке и заметили это тело издалека.

Старик сопротивлялся, но, видя, что сын пойдет и без него, последовал за ним.

Они вновь перескочили через канаву и, оставив на траве свои снасти, со всех ног пустились к дому мэра Орсиваля Куртуа.

Весь дом еще спал, когда отец и сын Берто оглушительно застучали в дверь дома Куртуа.

Через довольно долгий промежуток времени в окошко нижнего этажа высунулся заспанный полуодетый слуга.

– Что вы тут делаете, негодяи вы этакие? – закричал он на них.

– Нам нужен господин мэр! – отвечал Жан Берто. – И как можно скорее! Разбуди его, Баптист, тебя от этого не убудет!

– Не убудет… Не убудет!.. – проворчал Баптист.

Через несколько минут их ввели к господину Куртуа, маленькому рыжему человечку, который был недоволен тем, что его так рано подняли с постели.

– Господин мэр, – начал Филипп, – мы с отцом пришли сообщить вам об одном страшном несчастье. У Треморелей совершено преступление.

Куртуа был знаком с графом. При этом сообщении он побледнел как полотно.

– Батюшки-светы, – забормотал он, будучи не в силах скрыть свое волнение, – вы говорите, преступление?

– Да, мы сами видели мертвое тело, вот как вас сейчас. Может быть, это сама графиня.

Мэр в смущении поднял руки к небу.

– Но где? Когда? – спросил он.

– Сейчас, в парке. Мы хотели ставить верши и увидели…

– Это ужасно! Какое несчастье! Такая достойная женщина – и вдруг… Но это невозможно, вы ошиблись! Меня бы предупредили…

– Да глаза-то у нас еще есть, господин мэр…

– Такое преступление – и вдруг в моем городе! Хорошо, что вы мне сказали. Сейчас я оденусь, и мы побежим… Подождите немножко! – Он подумал с минуту и позвал: – Баптист!

Слуга находился недалеко. Он подслушивал и подглядывал в замочную скважину.

– Чего изволите?

– Беги скорее к мировому судье, – приказал ему мэр, – не теряй ни секунды; скажи, мол, преступление, убийство! Пусть идет быстрее сюда! А вы, – обратился он к Берто и Филиппу, – подождите меня тут. Я сейчас оденусь.

Через четверть часа к мэру Орсиваля явился мировой судья, как его называли в округе – отец Планта.

– Говорят, убита госпожа Треморель? – спросил он еще в дверях.

– Да вот, болтают эти двое! – ответил ему мэр, успевший уже одеться.

– Это очень прискорбно, – сказал отец Планта. – Я послал за жандармским бригадиром. Он нас догонит.

– Так пойдемте! – ответил Куртуа. – Моя перевязь у меня в шапке.

И они пошли.

Филипп с отцом шествовали впереди, молодой человек – с готовностью услужить, а старик – мрачный, занятый своими мыслями.

– И только подумать, – вздыхал то и дело мэр, – только подумать, что мертвое тело – и вдруг у меня в общине, где о преступлениях сроду никто и не слышал!

И он подозрительно поглядывал на обоих Берто.

Дорога к замку Треморелей была довольно плоха и шла между стен футов в двенадцать высотой; с одной стороны тянулся парк маркиза Ланасколя, а с другой – громадный сад Сенжуаина. Когда мэр, мировой судья и Берто подошли к калитке Тремореля, было уже около восьми часов.

Мэр позвонил в довольно большой колокол.

Маленький двор, усыпанный песком, всего только в пять-шесть метров, отделял жилье от калитки, но никто не вышел.

Тогда мэр позвонил сильнее, потом еще сильнее, затем уже изо всех сил, но все напрасно.

На противоположной стороне, у дачи госпожи Ланасколь, выходившей фасадом на дорогу, стоял кучер и чистил ваксой уздечку.

– Напрасно звоните, господа, – крикнул он. – В замке нет никого!

– Как – никого? – в удивлении спросил мэр.

– Дома остались одни только господа. Вся прислуга уехала еще вчера вечером с восьмичасовым поездом в Париж, на свадьбу к знакомому повару. Должны возвратиться с первым поездом сегодня. Меня тоже приглашали, да я…

– Батюшки-светы! – перебил его Куртуа. – Значит, граф и графиня всю ночь оставались одни?

– Совершенно одни, господин мэр.

– Это ужасно!

Отец Планта стал терять терпение.

– Не век же нам здесь стоять! – сказал он. – Жандармы не идут… Пошлем за слесарем!

И уже Филипп приготовился за ним бежать, как послышались болтовня и смех. Пятеро человек, три женщины и двое мужчин, вышли из-за угла.

– Ах, вот и они! – сказал кучер. – Прислуга из замка! У них должен быть ключ.

Со своей стороны слуги, видя у калитки собравшихся людей, сразу замолчали и ускорили шаги. Один из них даже побежал вперед. Это был лакей графа.

– Вы желаете видеть графа? – спросил он, поклонившись мэру и мировому судье.

– Пять раз звонили, чуть не оборвали звонок… – ответил ему мэр.

– Это удивительно… Хозяин всегда так чутко спит… Должно быть, он вышел…

– Эх ты! – воскликнул Филипп. – Их обоих убили!

Эти слова обескуражили слуг, настроение которых явно говорило о числе поднятых тостов в честь новобрачных.

А Куртуа в это время изучал внешность старика Берто.

– Убийство! – воскликнул лакей. – Это, наверное, из-за денег! Узнали…

– Что? – спросил мэр.

– Граф вчера утром получил большие деньги!

– Да, да! – воскликнула горничная. – Много процентных бумаг! Барыня при мне говорила барину, что из-за этих денег всю ночь глаз не сомкнет.