Чин-Синг также преуспевал в своих занятиях, его имя стояло на первом месте в экзаменационных листах. Несмотря на свою молодость, он мог уже надеть черную шапку, и матери молодых девушек начинали смотреть на него как на желанного зятя, который скоро достигнет важного ученого положения. Но Чин-Синг весело отвечал посредникам, что он еще молод и желает пользоваться своей свободой. Он последовательно отказался от Хон-Джиу, Ло-Мен-Льи, Пе-фо и других знаменитых особ. Никто из молодых людей, исключая красавца Фан-Гана, экипаж которого дамы наполняли апельсинами и сластями во время его возвращения со стрельбы из лука, не был так избалован и не получал так много лестных предложений. Однако его сердце казалось неспособным к любви, и это было тем более странно, что по тысяче мелочей можно было заключить, что душа его очень нежна. Казалось, что он носил в душе образ, любимый им в прошлой жизни, который он надеялся и теперь найти.
Сколько ему ни расхваливали брови, подобные ивовому листу, крошечные ножки или стрекозиную талию какой-нибудь красавицы, он слушал все это рассеянно, думая о чем-то другом.
Со своей стороны, Жу-Киуань была тоже очень разборчива и выпроваживала всех претендентов на ее руку. Никто не мог ей угодить: один неуклюже кланялся, другой был небрежен в одежде, у третьего был тяжелый вульгарный почерк, четвертый не знал книги стихов или сбивался на рифмах — словом, все имели какой-нибудь недостаток. При этом Жу-Киуань так тонко и похоже их высмеивала, что заражала этим и своих родителей, которые самым вежливым образом выставляли из дома бедного воздыхателя, надеявшегося уже перешагнуть порог павильона.
Однако в конце концов эта капризная разборчивость детей начала беспокоить родителей. Госпожа Ту и госпожа Куань день и ночь думали об этом. И однажды им обеим приснился странный сон. Госпожа Куань увидала во сне своего сына Чин-Синга; на его груди сверкала подобно карбункулу великолепная яшма, а госпоже Ту приснилось, что на шею ее дочери надет великолепный бесценный жемчуг. Что значили эти сны? Не предсказывал ли сон госпожи Куань, что Чин-Синг будет зачислен в Императорскую Академию, а сон госпожи Ту, что Жу-Киуань найдет клад в саду или под кирпичами очага? В этом не было ничего невероятного, но дамы не удовольствовались таким толкованием, а увидали в этих снах намек на блестящие партии, которые скоро должны заключить каждый из их детей. А Чин-Синг и Жу-Киуань все продолжали упорно отказываться от брака.
Куань и Ту удивлялись упрямству своих детей, тем более что брак обычно не представляет собой ничего неприятного для молодежи, и решили, что молодые люди имеют уже кого-нибудь на примете. Но Чин-Синг не оказывал предпочтения ни одной девушке, и ни один юноша не прогуливался вдоль решетки сада Жу-Киуань. Достаточно было нескольких дней наблюдения, чтобы убедить в этом подозрительных родителей. Это обстоятельство не разубедило матерей, они более чем когда-либо верили в пророческое значение своих снов, и обе отправились посоветоваться с бонзой храма Фо. Этот храм был великолепным зданием с резными крышами, круглыми окнами, с башней, сверкающей лаком и золотом. Он был украшен дощечками с обетами, высокими мачтами с развевающимися на них шелковыми флагами, на которых были изображены химеры и драконы. Вокруг храма росли тысячелетние деревья чудовищной толщины.
Бонза сжег перед идолом золотую бумагу и благовония и затем ответил госпоже Ту, что нужно соединить яшму с жемчугом, а госпоже Куань ту же фразу сказал наоборот и прибавил, что все затруднения окончатся после того, как это произойдет. Несколько разочарованные этим ответом, обе женщины возвратились домой разными дорогами, не видав друг друга, и их недоумение еще более увеличилось.
Однажды Жу-Киуань облокотилась на балюстраду балкона именно в тот час, когда Чин-Синг сделал то же самое.
Стояла великолепная погода, небо было безоблачным, и в окружающей тишине не дрожал даже лист осины, не морщилась зеркальная поверхность пруда, и лишь изредка появлялся на ней и быстро расходился круг, оставленный всплеском разыгравшейся рыбки. Деревья, росшие на берегу, так ясно отражались в воде, что трудно было различить, где действительность и где отражение. Глядя в воду, можно было подумать, что один сад рос как всегда верхушками кверху, а другой, соединяясь с ним корнями, — верхушками вниз, и казалось, что рыбы плавали между листвой деревьев, а птицы летали в воде. Жу-Киуань любовалась этой фантастической картиной, когда вдруг заметила отражение противоположного павильона, виднеющегося сквозь арку.
Она никогда не замечала раньше этого оптического явления и очень им заинтересовалась. Она различала красные столбы, резные фризы, горшки маргариток, золоченые флюгера, и если бы буквы в воде не были перевернуты, она бы прочла изречения, написанные на дощечках. Но больше всего ее удивило склоненное над перилами лицо, до такой степени похожее на нее, что она приняла бы его за собственное отражение, если бы оно не исходило с противоположного берега. Это был Чин-Синг; он снял от жары свою шапку, а потому его безбородое юношеское лицо с нежными чертами, ровным цветом лица и блестящими глазами стало похоже на девичье. Впрочем, Жу-Киуань быстро поняла сердцем, что это юноша.
До сих пор она была уверена, что земля еще не создала другого подобного ей существа, и часто мечтала иметь одного из коней Ферганы, пробегающих тысячу миль в день, чтобы помчаться на нем в сказочные страны на поиски милого. «Никогда не придется мне принести на алтарь предков чечевицы и шильника, и я одинокой лягу под сень вязов и тутовых деревьев», — грустно думала молодая девушка.
Но увидав теперь это изображение в воде, Жи-Киуань поняла, что у ее красоты была сестра или, вернее, брат; это открытие не только не рассердило, но даже обрадовало ее; она почувствовала, что любовь вошла в ее сердце и связала его навеки. Для этого ей было достаточно обменяться с юношей взглядом, отраженным в воде. Но следует ли осудить Жу-Киуань за легкомыслие? Ведь часто случается, что, долго изучая характер человека, мы видим лишь его наружность. И разве не свойственно молодой девушке судить о душе ее будущего мужа по блеску зубов и форме ногтей?
Чин-Синг тоже увидел красавицу. — Не сон ли это наяву? — воскликнул он. Очаровательное лицо, сиявшее ему из хрусталя воды, казалось рожденным в весеннюю ночь серебристым светом луны и ароматами цветов. — Я узнаю ее, это ее образ запечатлен в моем сердце, ей я посвящал мои стихи! — воскликнул в восторге Чин-Синг и в это время услыхал голос отца.
— Сын мой, тебе предлагают великолепную во всех смыслах партию. В жилах девушки, о которой идет речь, течет царская кровь, она славится красотой и обладает всеми качествами, чтобы сделать счастливым своего будущего супруга.
Но Чин-Синг под впечатлением пережитого приключения и внезапно охваченный любовью к незнакомой девушке наотрез отказался от предлагаемой партии. Рассерженный отец разразился бранью и угрозами.
— Негодяй, — кричал он, — если ты будешь упрямиться, я попрошу судью посадить тебя в эту крепость, куда сажают европейских варваров, и откуда ничего не видно, кроме гор с вечно-облачными вершинами да неприветливого моря с бороздящими его поверхность чудовищами, которые ходят по ней на колесах, испуская зловонный дым. Это истинные изобретения дьявола! Там у тебя будет время одуматься и исправиться!
Но угрозы не испугали Чин-Синга, он ответил, что готов жениться на ком угодно, но только не на предлагаемой невесте.
Назавтра он в тот же час явился в павильон на воде и перегнулся через балюстраду. Через несколько минут он снова увидел отражение Жу-Киуань, которое походило на букет цветов, погруженный в воду.
Молодой человек прижал руку к сердцу и, прикоснувшись губами к концам пальцев, послал поцелуй отражению девушки жестом, полным страсти и грации.
Радостная улыбка, как бутон граната, расцвела в зеркале пруда и доказала Чин-Сингу, что он тоже понравился незнакомке, но так как трудно разговаривать с отражением человека, не видя его, юноша сделал знак, что идет писать, и вошел в павильон.
