– Вы находите? – любезно спросила Эгерт, и я испугался, как бы на протоколе не появилась четвертая клякса. Но за время допроса Хвощиков несколько пообмялся.

– Увы, нахожу. Похоронив брата, который застрелился при хорошо известных всем нам обстоятельствах, – мимоходом ввернул я, – он не остается утешить несчастного старика отца, что было бы, конечно, вполне естественным. Не стремится он задержаться в Москве и ради любимой женщины – я имею в виду вас, Елена Петровна. Более того, он начисто забывает даже про монастырь и совсем не торопится в скит спасать свою душу. Но зато у него возникает непреодолимое желание немедленно отправиться в Тобольск и погостить там у двоюродной сестры, с которой раньше почти не поддерживал никаких отношений… Странно, не правда ли?

Мне было любопытно, как она выкрутится. Эгерт сделала это с присущими ей изяществом и непосредственностью.

– Действительно странно, – поразмыслив, сказала она. – Вы совершенно правы. Но, наверное, у Олега Григорьевича были на это какие-то свои соображения. Как вы думаете?

Не знаю, кем была Эгерт, но только не папуаской: уж слишком хорошо был приспособлен ее ум к самым неожиданным ситуациям. На сидевшем против меня ангеле негде было ставить пробы. По сравнению с ней и Олег Мессмер и Галицкий были, конечно, щенками.

– И сколько же Олег Григорьевич пробыл тогда в Тобольске?

– Не знаю.

– Вы от него не получали оттуда никаких вестей? И сами не писали?

Эгерт на мгновение запнулась. «Нет» перечеркивало весь ее красивый рассказ об отношении к Олегу Мессмеру. «Да» вынуждало к каким-то объяснениям.

– Он мне писал, конечно. Но сами понимаете, условия гражданской войны… И я ему писала…

– За два года никаких вестей?

– Нет, почему же. Вскоре после его приезда в Тобольск я получила от него письмо. Оно очень долго шло…

– И о чем же он писал?

– Да, пожалуй, ни о чем заслуживающем внимания. Обычное письмо, адресованное близкому человеку. Содержание подобных писем передать очень трудно. Как будто ничего особенного, и в то же время каждая строка наполнена содержанием – настроением, чувствами, мыслями… Вы меня понимаете, такие письма на своем веку писал и получал каждый.

Изящные ручки Елены Эгерт вновь пытались выхватить у меня нить нашей беседы и завладеть ею.

– Простите, Елена Петровна, а о своих планах Олег Григорьевич писал вам?

– Что вы имеете в виду?

– Сколько он собирался гостить в Тобольске? Неделю? Месяц? Год?

Эгерт улыбнулась, но в ее улыбке ощущалась грусть человека, который еще живет воспоминаниями об утраченной любви, о принесенной во имя ее великой жертве.

– Я так поняла из письма, что он собирается в ближайшие дни уезжать.

– Куда?

– В Москву, а затем возвращаться на Валаам в Преображенский монастырь.

– А из Алапаевска вы писем не получали?

– Простите?…

– Я спрашиваю: из Алапаевска вы письма получали или нет?

– У меня там никогда не было знакомых.

– Но там весной и летом восемнадцатого года находился Олег Григорьевич Мессмер, он же монах Афанасий.

– Вы в этом уверены?

– Уверен, Елена Петровна.

– Чем же он там занимался?

– Об этом вы знаете лучше меня, но я готов освежить вашу память.

В лице Эгерт ощущалась настороженность. Но я бы не сказал, что она потрясена сведениями, которыми я располагаю. Отнюдь нет. И если ее что-то потревожило за время нашей беседы, то нечто иное.

– Итак, я вас слушаю, – напомнила она. – Вы что-то хотели рассказать об… Алапаевске. Я не ошиблась, об Алапаевске?

Ангел наглел на глазах и, наглея, несколько переигрывал. Впрочем, возможно, Эгерт хотела вывести меня из состояния равновесия и заставить сделать глупость. В этом случае она была не так уж далека от цели.

– Вы не ошиблись, Елена Петровна, – проникновенно сказал я, удивляясь собственному терпению и любезно улыбаясь. – Дело в том, что покровительница вашего отца и ваша благодетельница, сестра царицы, Елизавета Федоровна, в восемнадцатом году некоторое время находилась в Алапаевске. Ее туда выслали из Екатеринбурга, где была царская семья.

– Да, мне кто-то говорил об этом, – равнодушно заметила Эгерт. – Не помню кто, но говорили. Кажется, в этом городке она и погибла.

– Совершенно верно. Так вот, после того как Елизавету Федоровну привезли в Алапаевск, там вскоре оказался и Олег Григорьевич Мессмер. Как видите, он не очень долго злоупотреблял радушием своих тобольских хозяев. И привела его в Алапаевск не тяга к перемене мест. Следует отдать ему должное, что он потратил немало усилий на то, чтобы организовать побег Елизаветы Федоровны из Алапаевска. Неподходящее занятие для великосхимника, весьма далекого от политики и политических страстей. Но будем считать, что в наше время все в какой-то степени приобщены к политике, даже те, кто отрекся от мирских соблазнов и посвятил свою жизнь служению богу. Олег Григорьевич в Алапаевске несколько раз встречался с Елизаветой Федоровной и великим князем Сергеем Михайловичем, передавал им деньги, пытался подкупить охрану. Затем, после смерти Елизаветы Федоровны…

– Убийства, – не удержалась она.

– Скажем так: смертной казни. Итак, после казни великих князей и княгинь монах Афанасий активно участвует в розыске трупов расстрелянных и занимается переправкой гроба Елизаветы Федоровны на территорию Китая. Более того, есть данные, что он финансирует предполагаемую перевозку останков сестры царицы в Иерусалим.

– Но почему я должна была обо всем этом знать?

– Существует такое понятие, как логика, Елена Петровна. Елизавета Федоровна оказывала покровительство вашей семье, а здесь вы довольно долго и весьма красочно рассказывали нам о своих отношениях с Олегом Григорьевичем Мессмером. Вот и будем исходить из этого. Так вот, в марте восемнадцатого года вы, оставив в Москве другого близкого вам человека, Галицкого, вместе с женой члена «Алмазного фонда» и в сопровождении некоего господина отправляетесь на Валаам навестить Олега Григорьевича. Вскоре после вашего визита великосхимник, не покидавший Валаам шесть лет, оказывается в Москве, а затем в Алапаевске, где активно включается в политическую авантюру. Причем, заметьте, обеспокоен он судьбой не всех представителей царской фамилии, а именно Елизаветы Федоровны. Его интересует Елизавета Федоровна, и только она одна.

Но это еще не все. Олег Григорьевич Мессмер щедро тратит в Алапаевске деньги. Очень щедро. По самым скромным подсчетам, им было тогда потрачено не менее двадцати тысяч золотом. Как вам хорошо известно, монахи не имеют и не могут иметь собственности. Кроме того, род Мессмеров никогда не отличался богатством. Их подмосковное имение давало весьма скромный доход, который отнюдь не увеличился после революции. Какой бы вы сделали на моем месте вывод?

Похоже, Эгерт не ждала такого сильного нажима и допустила промашку:

– Но ведь кто-либо мог финансировать поездку Олега Григорьевича.

– Безусловно.

– Вот видите… Но кто?

– Например, вы, Елена Петровна, – ласково сказал я, с удовлетворением отмечая, что впервые за все время допроса Эгерт слегка побледнела.

Хвощиков перестал писать, глубоко вздохнул и, приподняв голову, снизу вверх посмотрел ей в лицо. Он понимал, что мы, кажется, добрались до кульминации.

– Но у меня никогда не было ни поместья, ни счета в банке…

– Однако у вас хранились ценности монархической организации «Алмазный фонд».

– Вы имеете в виду тот чемодан, который привез ко мне на квартиру Галицкий?

– Вы прекрасно понимаете, что я имею в виду.

– Но тот чемодан был у меня отобран чинами сыскной милиции.

Уже в самом слове «отобран» заключалась накладка: Муратову Эгерт говорила, что чемодан у нее выманили хитростью, ссылаясь на Галицкого, которому он якобы срочно потребовался. Но по ряду соображений я решил к формулировке не придираться.

– Когда у вас отобрали чемодан?

– Я точно не помню…

– По вашему собственному заявлению, заявлению Галицкого и Муратова, чемодан с ценностями «Алмазного фонда» был у вас якобы изъят в апреле восемнадцатого года, не раньше.