– Есть одна вещь, касающаяся разбитых сердец, – сказал ее отец. – Ты всегда можешь выжить, всегда. Не имеет значения, как глубока боль, способность исцелиться и двигаться дальше всегда сильнее.

Она подумала, не говорит ли он о своем разводе с ее матерью столько лет назад.

– Спасибо, ребята, – сказала она. – Ваши уговоры, что я слишком хороша для него, сработали раз. Может быть, два. Но это третий раз, и мне приходится признать, что что-то не так со мной. Я хочу сказать, не кажется ли вам странным, что я встретила трех негодяев подряд?

– Дорогая, это Манхэттен, – оживился ее отец. – Это место заполнено ими.

– Прекрати винить себя, – посоветовал Эрл. – Ты заработаешь себе комплекс.

Она наклонилась и почесала Баркиса за ухом – его любимая ласка.

– Я думаю, у меня уже есть комплекс.

– Нет, – сказал Эрл, – у тебя есть результат. Вот в чем разница.

– И один из этих результатов тот, что ты принимаешь свою потребность в любви за настоящую любовь, – заключил ее отец. Он выглядел очень похожим на доктора Фила.

– О, отлично сказано, – одобрил Эрл, и они обменялись рукопожатиями через стол.

– Эй! Вы имеете дело с разбитым сердцем, – напомнила им Оливия. – Предполагается, что вы должны помочь мне, а не практиковаться в доктринерской философии.

Ее отец и Эрл посерьезнели.

– Ты начнешь первым или я? – спросил Эрл.

Ее отец скормил собаке еще одну галету. Оливия заметила, что он не ест и не пьет, и почувствовала себя виноватой из-за того, что расстроила его.

– Тут в самом деле особенно много не скажешь, – сообщил ей Эрл, – кроме того, что ты не любишь Рэнда. Или еще одно. Ты только думала, что Рэнд какой-то особенный, потому что он казался тебе подходящей парой.

– Он переезжает в Лос-Анджелес, – призналась она. – Он даже не спросил, соглашусь ли я на это. Он просто ожидал, что я поеду с ним. – Она ощущала, что ее грудь распирает, и знала, что она в одном шаге от слез, потому что истина состояла в том, что она не любила Рэнда достаточно… но все же немного любила.

– Тебе сколько? Двадцать семь лет, – продолжал Эрл. – Ты еще ребенок. Эмоционально словно новорожденный. Ты даже не прикоснулась к поверхности того, что такое любовь.

Ее отец кивнул:

– Ты еще не прошла начальную стадию. Ты гуляла по Сентрал-парку, и вы кормили друг друга вкусными обедами, и он представил тебя своим друзьям. Это не любовь, не то, чего ты заслуживаешь. Это вроде… согревающего упражнения.

– Откуда ты знаешь это, пап? – потребовала ответа она, убитая тем, что он так славно препарировал ее взаимоотношения с Рэндом. Затем она поймала выражение лица ее отца и сдалась. Несмотря на то что ее любовная жизнь всегда была под микроскопом, брак и развод ее родителей были защищены конспиративным молчанием.

– Есть любовь, которая в силах спасти тебя, провести через всю твою жизнь, – сказал ее отец. – Это словно дышать. Ты должна получить ее, или ты умрешь. И когда с этим покончено, ты начинаешь истекать кровью, Ливи. В мире больше нет подобной боли, и, клянусь, если бы ты сейчас чувствовала себя так, ты была бы не способна сидеть здесь и вести связную беседу.

Она встретила взгляд отца. Он так редко говорил с Оливией о предметах сердечной боли, что она была склонна его послушать. Его слова задевали что-то в глубине ее души. Любить так… это было невозможно. Это пугало.

– Для чего кому-то хотеть такого?

– В этом и состоит жизнь. Это причина, которая проводит тебя через жизнь. Не потому что ты с кем-то совместима, или вы хорошо смотритесь вместе, или ваши матери в один и тот же колледж ходили.

Явно, эти двое изучали и обсуждали резюме Рэнда Уитни.

– Я все еще чувствую себя ужасно, – сказала она, понимая, однако, что они правы.

– Ну конечно, – сказал отец. – И предполагается, что ты так будешь чувствовать себя день-два. Но не путай это чувство с утратой любви. Ты не можешь ее потерять, если ее с самого начала не было. – Он покрутил стакан, звеня кубиками льда.

Оливия подперла рукой подбородок.

– Спасибо тебе, папа, за то, что ты такой отличный.

– Он – мать, которой у тебя никогда не было. – Эрл не делал тайны из своей неприязни к Памеле Лайтси Беллами, которая все еще носила имя мужа, через годы после развода.

– Эй, – предостерег его Филипп.

– Ну, это правда, – заверил Эрл.

Оливия допила остаток кампари и положила лед в пересохшую землю африканской фиалки.

– Итак, что теперь?

– Теперь нам стоит отправиться пообедать, и у тебя, может быть, нет аппетита, но все в порядке, – сказал Эрл.

– Мама будет вне себя, – вздохнула Оливия. – У нее были большие надежды в отношении Рэнда. Я просто-таки слышу ее теперь: «Что ты сделала, чтобы отшить его?»

– Памела всегда была такой очаровательной женщиной, – сказал Эрл. – Ты уверена, что ты единственный ребенок? Может быть, она съела остальных, когда ты была маленькой?

Оливия ухмыльнулась над краем высокого стакана.

– Она бы никогда этого не сделала. Мама получает слишком большое удовольствие, мороча людям голову. Готова спорить, что она бы заимела десяток таких, как я, если бы могла.

Годы взросления у Оливии ушли на то, чтобы снизить вес, который делал ее мишенью для насмешек, и получить одобрение своей матери. Забавно, но неудивительно, все, что потребовалось для этого, – потерять сорок или шестьдесят фунтов. Когда тонкая, шикарная Оливия вылезла из кокона своего пристрастия к еде, Памела получила возможность удовлетворить целую серию амбиций, связанных с ее единственной дочерью. Памелу никогда не занимал вопрос, почему Оливия успешно сбросила вес, когда покинула дом и отправилась в колледж.

– Я хотел бы, чтобы вас был десяток, – громко заявил Эрл, чокаясь с ней стаканом. – Ты очаровательна, и все равно с Рэндом Уитни это бы не сработало.

– И все равно Памела обрадовалась бы, если бы Оливия вышла замуж за Уитни, – задумался ее отец.

– Ерунда. Она так занята благотворительностью и всякими открытиями галерей, что мы ее и не видим.

– Не могу поверить вам, ребята. Если вы так убеждены, что я была бы несчастна с Рэндом, почему вы не сказали мне этого месяц назад?

– Разве ты стала бы слушать? – Ее отец поднял бровь.

– Ты шутишь? Он Рэнд Уитни. Он выглядит как Брэд Питт.

– Что должно было бы стать для тебя первым предостережением, – подчеркнул Эрл. – Никогда не доверяй мужчине, который делает инъекции коллагена.

– Он и не делал. – Оливия знала, что это было только один раз, для журнала «Ярмарка тщеславия». Из-за этих журналов она стала еще большей его фанаткой, она приходила в восторг от этого роскошного блондина, его очарования, достигаемого без труда, его упорства, его убежденности, что он работает ради того, чтобы жить как и все остальные.

В статье Оливию покорило одно предложение: «Рэнд Уитни защищает свою частную жизнь. Когда его спросили о романтических отношениях, он сказал только: „Я встретил кое-кого особенного. Она замечательная, и это все, что я могу вам сказать“».

Была только одна проблема. Дюжина других женщин также думали, что это заявление сделано о них. Когда статья вышла, Оливия и Рэнд посмеялись над ней, и она была тронута гордостью, которая осветила его лицо. У него были свои проблемы и чувство неуверенности, как и у каждого на свете.

И теперь он получил свою свободу.

Она смирилась с тем, что проведет этот вечер с отцом и Эрлом. Это был один из первых теплых вечеров сезона, так что Эрл настоял, чтобы они перенесли еду в патио для обеда на свежем воздухе. Она, ее отец и Эрл играли в тосты. Они обходили вокруг стола, по очереди отыскивая, что бы им выпить. Это была игра в доказательства самим себе того, что миру есть за что быть благодарными, как бы ни складывалась жизнь.

– Компьютерное обеспечение для диктовки, – сказал Эрл, поднимая стакан. – Я ненавижу печатать.

– Я поднимаю бокал за мужчин, которые умеют готовить, – сказал Филипп. – Спасибо за обед. – Он повернулся к Оливии: – Твоя очередь.