Оливия Беллами пыталась решить, что хуже: быть захваченной на вершине флагштока или принять помощь, которая прибудет в виде ангелов ада.

Ее план поднять флаг над лагерем «Киога» в первый раз за десять лет казался таким простым и легким. Но кабель и ворот зацепились. Оливия была бесстрашна, она подняла старую алюминиевую лестницу и вскарабкалась на вершину, где и обнаружила, что все равно не может достать до сучка. Вскарабкаться на флагшток было не так уж сложно, но она случайно оттолкнула лестницу.

«Ты идиотка», – подумала она. Это будет долгий путь вниз, а внизу не было бассейна. Старая и ржавая гальванизированная сталь обдерет кожу на руках и на внутренней поверхности бедер, если Оливия просто соскользнет вниз.

Она как раз начала по сантиметру спускаться на землю, когда с дороги раздалось громкое рычание двигателя без глушителя. Она была так перепугана, что почти слетела с флагштока.

«Убирайся, – подумала она и закрыла глаза. – Я могу справиться без тебя, кто бы ты ни был».

Звук двигателя стал громче, и она открыла глаза. Тот, кто вторгся в идиллическое утро, оказался байкером в черной коже, его лицо скрывал черный шлем и очки. За мотоциклом из черного металла и хрома хохолком поднимался высокий хвост пыли.

«Вот удача, – подумала она. – Вот она я, посредине ничего, и меня приехал спасать „Беспечный ездок“[1]».

Ее руки и плечи начали дрожать. Столько часов тренировок в тренажерном зале.

Байкер остановился у основания флагштока и поставил мотоцикл на тормоз. Затем он оглянулся и посмотрел прямо на нее.

Несмотря на рискованные обстоятельства, Оливия забеспокоилась, насколько привлекательно выглядит ее задница с того места, где стоит байкер. С тех пор как она стала взрослой, частенько утешала себя вкусностями, пока не забыла все неприятные клички, полученные в детстве, но она так и не преодолела сомнений насчет собственной фигуры.

«Сделаем вид, что все в порядке», – решила она.

– Привет, – сказала она.

– Привет. В чем дело?

Оливия не могла видеть его лица, но уловила ухмылку в его голосе и поняла, что не ошиблась, когда он добавил:

– Все в порядке, прошу прощения. Не мог удержаться.

Да уж, ничего не скажешь, она очень удачлива.

К его чести, он не заставил ее страдать. Он поднял лестницу и приставил ее к флагштоку.

– Спускайтесь медленно, – предупредил он ее. – Я держу.

Оливия покрылась потом от напряжения. Она спускалась дюйм за дюймом, и в этом трудном пути ее джинсовые шорты не выдержали и, явив миру ее шелковые трусики, задрались. Она надеялась, что он не заметит этого.

– Вы почти дома, – подбодрил незнакомец. – Еще немного.

Чем ниже она спускалась, тем роднее казался голос незнакомца. И когда ее ноги коснулись нижней ступеньки лестницы, у нее появились серьезные и нехорошие предчувствия, связанные с этим парнем. Она не была здесь целый год, и лагерь стал воплощением ее самых диких мечтаний и самых ужасных кошмаров. Она никого не знала в этих горах, в этой пустыне… но так ли это?

Она лихорадочно соображала, что сегодня утром как следует не причесалась, не нанесла ни капли косметики. Она даже не помнила, чистила ли зубы. И ее джинсовые обрезанные шорты были слишком короткими, а топ слишком обтягивал грудь.

Спускаясь вниз по лестнице, она понимала, что там, внизу, она будет в лучшем случае смущена, в худшем – унижена. Желая поскорее добраться до твердой почвы, она прыгнула в его протянутые руки. От него пахло кожей и чем-то еще. Ветром, может быть.

Ее мускулы, которые еще мгновение назад были жестоко напряжены, теперь расслабились в изнеможении. Она истратила последние силы, оттолкнув его. Он отошел от лестницы и протянул к ней свои руки, как киборг, ладонями кверху, словно показывая, что пришел с миром. Ладони были огромными, в черных перчатках. Руки Дарта Вейдера. Руки Терминатора.

– Ну хорошо, – сказал он. – Теперь вы в безопасности.

Она прислонилась к лестнице. Когда она посмотрела на него снизу вверх, ей показалось, что земля у нее под ногами дрогнула.

Он был огромный, весь запакованный в кожу, включая джинсы «Ливайс». Она посмотрела на драную футболку, видневшуюся в распахнутой куртке. Его ботинки выглядели так, будто принадлежат человеку, который в них работает. И еще цепи. Она не понимала, зачем нужны эти слепящие штуковины, но они были очень сексуальны. О боже, в самом деле.

– Спасибо, – сказала она. – Не знаю, что бы я делала, если бы вы не появились. – В его зеркальных очках она видела собственное отражение: пылающие щеки, растрепанные ветром волосы. Она вытерла руки о шорты. – Что, э. – И запнулась. Может быть, это не он. Может быть, свежий воздух и солнечный свет повлияли на ее мозги. Она выбрала нейтральный тон и решила делать вид, что все прекрасно. – Могу я вам чем-то помочь?

– Возможно. Вы оставили сообщение мне на автоответчике. Что-то насчет строительного проекта? – С этими словами он снял солнечные очки, расстегнул шлем и снял его.

«О боже, – подумала Оливия. – Я хотела бы, чтобы это был кто угодно, только не ты».

Он снял перчатки, не сводя с нее глаз, пока стаскивал их палец за пальцем, и ухмыльнулся.

– Скажите… мы встречались?

«Он что, шутит, – изумилась она. – Он в самом деле не знает?»

Не дождавшись ответа, он повернулся и со знанием дела поднял флаг, который мгновенно, словно парус, радостно наполнился ветром.

Глядя на него, Оливия не могла двинуться с места, она едва дышала, ее мысли путались. Один только взгляд в эти разбивающие сердце глаза, и она полетела назад во времени, годы мелькали, словно странички в календаре. Она смотрела в лицо мужчины, но в этих льдисто-голубых глазах она видела мальчишку, которым он был много лет назад.

И не мальчишку – парня, который владел всеми ее помыслами, всеми значимыми моментами ее болезненного и непростого взросления – кого она когда-то любила. С кем целовалась. И кто разбил ее сердце.

Все ее тело ожило и затрепетало, вспыхнув до корней волос. Словно разгорелось старое пламя.

– Коннор Дэвис, – сказала она, впервые за девять лет произнеся его имя вслух. – Рада видеть тебя здесь. – И думала: «Я хочу умереть. Дайте мне умереть здесь и сейчас, и я ни о чем больше не прошу в жизни». – Это я, – жизнерадостно произнесла она.

Как будто она могла забыть. Теперь ему было двадцать восемь, а ей двадцать семь. Долговязый подросток превратился в крепкого мужчину. Но его усмешка, чуть прищуренные глаза были теми же, хотя челюсть теперь мужественно оттенена отросшей за несколько дней щетиной. И он все еще, – Оливия моргнула, желая убедиться, что ей это не чудится, – да, он все еще носит маленькую серьгу в ухе. Она сама сделала ему пирсинг тринадцать лет назад, должно быть, это с тех пор.