— Вы будете направлены со специальной миссией, — мерно произнес командующий. — Глубокое проникновение. Речь идет о подрывной деятельности. Вы уже были там? — спросил он. И подмигнул.

— Где?

— Там.

Он поднял голову и еще раз шевельнул веками. Я не отвечал.

Он с презрением посмотрел на меня.

— Агент, — проговорил он наконец. — Агент, а? Современный агент…

Постепенно он мрачнел, с издевкой произносил это слово то так, то эдак, присвистывая, пропуская через дырку в зубах, глумился над слогами, потом внезапно нервно придушил телефон и заорал:

— Все вам нужно объяснять?! Газет не читаете? Все звезды!.. Ну? Что звезды?! Что делают? Ну!

— Светят, — неуверенно произнес я.

— И это — агент! Светят! Ба! Как светят? Ну! Что?

И при этом подавал мне знаки веками.

— Мигают, — сказал я, ничего на самом деле не понимая.

— Какая догадливость! Наконец-то! Мигают! Да! Подмигивают! А когда? Что? Не знаете? Ну, естественно! Какой материал мне присылают! Ночью! Мигают, прячутся в темноте! Что это значит? Кто мигает? Кто ночью? Кто трясется?

Он ревел, а я чуть не трясся, надеясь, что буря пройдет, но она не проходила. Кашебладе, посиневший, обрюзгший, с покрытой потом лысиной, гремел на весь кабинет, на все Здание:

— А разбегание галактик? Что? Не слышали? Разбегание! Что это значит? Кто-то убегает? Это подозрительно, более того — это признание собственной вины!

— Извините, а в чем они могут быть виноваты?

Он, не дыша, испепелил меня взглядом и, тяжело опустив веки, бросил со сталью в голосе:

— Болван!

— Вы забываетесь, господин командующий! — выпалил я.

— Что? Вы заб… а? Вы забы… Что это такое, а? Ах, да. Пароль. Хорошо. Да, пароль — это другое дело. Пароль — это пароль.

Он энергично пробежался пальцами по клавиатуре. Аппараты зашумели, словно дождь по железной крыше. Из них начали вылетать зеленые и золотистые ленты, они извивались, скручивались в завитушки на поверхности стола. Старец жадно читал их.

— Хорошо, — заключил он.

Затем смял все это в комок.

— Ваша миссия: изучить на месте, проверить, осмотреть, по возможности спровоцировать, донести. Точка. В день эн и в энном часу в энном секторе энного района вы будете высажены с борта транспортного средства эн. Точка. Категория снабжения — диета планетарная с кислородным довольствием. Начисления — спорадические, в зависимости от важности донесений. Докладывать непрерывно. Связь псевдомеханическая, маскировка типа «Лира-Пи», если падете в акции — посмертное награждение Орденом Тайной степени, все почести, салют, надгробие в знак признания, с занесением в акты. Даешь?!

Последнее слово он выкрикнул.

— А если не паду? — спросил я.

Широкая снисходительная улыбка озарила лицо командующего.

— Логик, — сказал он. — Логик, да? Хе-хе. Логик. Если того… ну, этого… Хватит! Баста! У нас не может быть никаких «если». Миссию получил? Получил! Баста! А знаешь ты, что это такое, а? — выдохнул он из широкой груди.

Щеки у него слегка затряслись, отблески пробежали по золотому каре орденов.

— Миссия — это великая вещь! Ну, а? Специальная — ого! Специальная! Ну! В добрый час, энный! Двигай, парень, и не давай себя сгноить!

— Рад стараться, — ответил я. — А мое задание?

Он нажал несколько кнопок, прислушался к трезвону телефонов, затем заглушил их.

Потемневшая минуту назад лысина постепенно становилась розовой. Он посмотрел на меня ласково, как отец.

— Чрезвычайно! — сказал он. — Чрезвычайно опасное! Но это ничего. Не для себя, не сам же лично я посылаю. Все — для блага отечества. Ох, ты… энный… трудное дело, трудное задание ты получил. Увидишь! Трудное — но надо, потому что… того…

— Служба, — быстро подсказал я.

Он просиял, затем встал. На груди закачались, зазвенели ордена. Аппараты и телефоны умолкли, все огоньки погасли. Он подошел ко мне, увлекая за собой разноцветные спутавшиеся ленточки, и протянул могучую волосатую старческую руку великого стратега. Он буравил меня глазами, испытывая, его брови сошлись, образовав выпуклые холмики, которые подпирались чуть меньшими складками, и так мы оба стояли, слитые в рукопожатии — главнокомандующий и тайный посланник.

— Служба! — сказал он. — Нелегкая вещь! Служи, мой мальчик. Будь здоров!

Я отдал честь, выполнил разворот кругом и вышел, еще около двери слыша, как он пьет остывший чай. Могучий это был старец — Кашебладе…

Еще оставаясь под впечатлением о командующем, я вышел в секретариат. Секретарши прихорашивались и помешивали чай. Из раструба пневматической почты выпала стопка бумаг с моим назначением, подписанных завитушкой командующего.

Одна из служащих приложила к каждой из них поочередно штамп "Совершенно секретно" и передала другой, которая занесла их все до одной в картотеку, после чего картотека была зашифрована на ручной машинке, ключ шифра на виду у всех был уничтожен, все оригиналы документов сожжены, пепел после просеивания и регистрации помещен в запечатанный сургучом конверт с моим идентификационным номером. Его положили на подъемник и отослали в хранилище.

За всем этим — хотя происходило все это тут же, при мне — я наблюдал как бы издали, ошеломленный внезапным оборотом, который приняли события. Загадочные замечания командующего, несомненно, относились к делам столь секретным, что в отношении их были допустимы только намеки. Рано или поздно меня должны были посвятить в суть дела, поскольку иначе я не смог бы приступить к выполнению миссии. Я не знал даже, имеет ли она вообще что-либо общее с затерявшимся вызовом, но эта деталь бледнела перед фактом моей совершенно неожиданной карьеры.

Эти размышления были прерваны появлением молодого брюнета в мундире и при сабле. Он представился как тайный адъютант командующего лейтенант Бландердаш.

Многозначительно пожав мне руку, он сказал, что прикомандирован к моей особе. Затем пригласил меня в кабинет, находившийся напротив по коридору, угостил меня чаем и стал распространяться о моих способностях, по его мнению незаурядных, раз уж Кашебладе подсунул мне такой крепкий орешек.

Он также выразил восхищение естественностью моего лица, в особенности носа. Лишь потом я сообразил, что и то, и другое он считал фальшивым. Я молча помешивал чай, полагая, что сейчас мне уместнее всего запастись терпением. Минут через пятнадцать лейтенант провел меня по предназначенному только для офицеров проходу к служебному лифту, с которого мы вместе сняли печать, после чего поехали вниз.

— Извините, — проговорил он, когда я уже собирался выйти из лифта в коридор, — вы случайно не имеете склонности к зевоте?

— Не замечал. А что?

— Ах, ничего. Зевающему, знаете ли, можно заглянуть прямо внутрь… А вы, не приведи Господь, не храпите?

— Нет.

— О, это хорошо. Так много наших людей погибло из-за храпа…

— Что с ними стало? — опрометчиво спросил я.

Бландердаш усмехнулся, прикоснувшись к футляру, который скрывал нашивки на мундире.

— Если вас это интересует, не хотите ли взглянуть на наши коллекции? Как раз на этом этаже, вон там, где колонны, расположен Отдел Экспозиций.

— Охотно, — ответил я. — Но не знаю я, располагаем ли мы для этого временем.

— Ну конечно же, — ответил он.

Наклонив голову, он указал мне путь.

— Впрочем, это будет не просто удовлетворение любопытства. В нашей профессии чем больше знаешь, тем лучше.

Он открыл передо мной самые обычные лакированные двери. За ними поблескивали другие, стальные. После набора соответствующей комбинации цифр на кодовом замке они раздвинулись, и тайный адъютант пропустил меня вперед.

Мы оказались в большом и ярко освещенном зале, в котором не было ни одного окна. Потолок поддерживали колонны, стены были покрыты великолепными гобеленами и коврами, выдержанными главным образом в оттенках золота, серебра и черного цвета.

Ничего подобного раньше я никогда не видел.