Дом в предместье Чикаго, в котором проводились аукционы, вовсе не напоминал отхожее место.

За кованой оградой с высокомерием взирало на окружающий пейзаж элегантное здание. Огромные залы со сводчатыми потолками украшали фрески и изящные люстры. По совету опытного дизайнера комнаты декорировали толстыми коврами цвета слоновой кости, полированными панелями и резной мебелью ручной работы.

В таком шикарном месте следовало торговать редкими картинами, драгоценностями баснословной стоимости да музейными редкостями.

Но нет — то была всего лишь мясная лавка. Клоака, где торговали демонами.

Работорговля вообще дело омерзительное. Пусть даже товаром служат не люди, а демоны. Гнусное занятие, возбуждающее аппетиты всевозможных безумцев и моральных Уродов в этой стране — всех до последнего.

Кто-то покупал демонов, чтобы сделать из них наемников или телохранителей. Кто-то — из похоти. Были и те, кто полагал, что демоны могут наделить их магической силой или бессмертием. А некоторые покупали их, чтобы выпустить в своем поместье и потом охотиться, как на диких зверей.

Покупателями были мужчины и женщины, лишенные совести и моральных принципов. Зато у них было достаточно денег, чтобы утолить жажду извращенных удовольствий.

А на вершине кучи нечистот восседал Эвор — владелец аукциона. Ничтожнейший из троллей, зарабатывавший на несчастье других, с неизменной улыбкой на лице.

«Когда-нибудь я его убью», — думала Шей.

Но к несчастью, не сегодня.

Облаченная в смешные шаровары и расшитый блестками топик, который открывал взгляду куда больше, чем скрывал, она мерила шагами тесную клетку. Ее длинные волосы цвета воронова крыла были заплетены в косу. Такая прическа позволяла лучше видеть ее лицо, оценить его нежные черты, раскосые золотые глаза и бронзовый оттенок кожи, несвойственные человеческим созданиям.

Меньше двух месяцев назад она была в рабстве у общины ведьм, устроивших Армагеддон всей породе демонов. В то время ей казалось — любая участь предпочтительней, чем эта.

Проклятие!

Теперь, когда Шей снова силой ввергли во власть Эвора, она поняла, что смерть — не всегда наихудший выход.

В бездумной ярости Шей ударила ногой по столику с такой силой, что он, описав в воздухе дугу, вдребезги разбился о железную решетку.

За ее спиной послышался тяжкий вздох. Поспешно обернувшись, она увидела за спинкой стула в дальнем углу комнаты маленького горгулью.

Впрочем, Леве был не совсем горгульей.

То есть, разумеется, он отличался традиционно гротескными чертами. Толстая серая кожа, глаза ящерицы, рожки и раздвоенные копыта. У него даже имелся длинный хвост, его главная гордость, который он неустанно холил и лелеял. Но к несчастью, при всей своей устрашающей наружности, ростом он был не больше трех футов. Но хуже всего — с его точки зрения — были крылья. Нежные, полупрозрачные, они скорее подошли бы эльфу или фее, чем смертоносному исчадию тьмы.

И мало ему было этого унижения, так еще и его колдовские чары вели себя весьма непредсказуемо; а что до храбрости, так он почти всегда смывался, когда дело пахло дракой.

Поэтому не стоило удивляться, что гильдия горгулий исключила Леве из своих рядов. Они заявили, что он позорит их племя. Никто не встал на его защиту, когда Эвор обратил его в рабство.

Шей взяла беднягу под свое покровительство. Не только потому, что всегда бросалась на защиту любого, кто был слабее ее самой, но и оттого еще, что знала — Эвор придет в бешенство, если лишится «мальчика для битья».

— Дорогуша, я что-то пропустил, и столик провинился, или ты пытаешься преподать ему урок? — поинтересовался Леве. Его низкий голос оживлял мелодичный французский акцент.

С таким голосом среди горгулий лучше не жить.

Шей усмехнулась:

— Представила, что стол — это Эвор.

— Странно. Они вроде не похожи.

— У меня отличное воображение.

— Ага. — Он забавно поиграл кустистой бровью. — В таком случае, почему бы тебе не принять меня за Брэда Питта.

Она опять усмехнулась:

— У меня отличное воображение, но не настолько, горгулья.

— Жаль.

Шей тут же помрачнела:

— Нет, жаль, что это столик, а не Эвор разлетелся на куски.

— Мысль замечательная, но об этом остается лишь мечтать. — Серые глаза медленно сощурились. — Или ты намерена наделать глупостей?

Шей в притворном изумлении широко распахнула глаза:

— Кто? Я?

— Бог мой! — зарычал горгулья. — Так ты собираешься с ним драться!

— Я не могу сражаться с ним. Проклятие связывает меня по рукам и ногам.

— Как будто это тебя остановит. — Леве отшвырнул подушку, его хвост в бешенстве закручивался вокруг копыт. — Ты не можешь его убить. Но не упускаешь случая дать ему под жирный зад.

— Надо же как-то провести время.

— Ага, валяясь часами в агонии! — Он содрогнулся всем телом. — Дорогуша, мне невыносимо видеть тебя в таком состоянии. Не начинай снова! Бессмысленно бороться против судьбы.

Шей скорчила гримасу. Действие проклятия заключалось еще и в том, что любая попытка причинить хозяину вред жестоко каралась. Жуткая боль раздирала ее тело, и она часами корчилась на полу, хватая ртом воздух, или вовсе теряла сознание. В последнее время мука сделалась особенно невыносимой, и Шей боялась, что следующая попытка поиграть с судьбой может стать для нее последней.

— Думаешь, мне надо покориться? Признать поражение?

— Что еще остается? Сколько ни дерись, хоть весь мир переверни, но факт, что мы принадлежим… — Леве почесал подпиленный рог. — Как ты говоришь… со всеми кишками?

— Потрохами.

— Ах да. Со всеми потрохами — принадлежим Эвору. И он может делать с нами все, что захочет.

Стиснув зубы, Шей уставилась на железные прутья, удерживающие ее в плену.

— Мерзость. Ненавижу. Ненавижу Эвора. Ненавижу эту клетку. Ненавижу этих презренных созданий там, наверху, которые собрались, чтобы торговаться из-за меня. Мне даже кажется — лучше бы я позволила ведьмам положить конец нам всем.

— Не стану с тобой спорить, моя милая Шей, — со вздохом признал Леве.

Шей закрыла глаза. Будь оно все проклято! Конечно, она сказала это не всерьез. Просто усталость и отчаяние. Но она никогда не была трусихой. И лучшее доказательство тому, что она сумела пережить прошлое столетие.

— Нет, — пробормотала она. — Нет.

Леве всплеснул крыльями:

— А почему нет? Мы заперты в клетке, как крысы в лабиринте, пока нас не продадут. Что может быть хуже?

Шей невесело улыбнулась:

— Позволить судьбе одержать верх.

— Что?

— Пока что судьба, или рок, или злосчастье, или как тебе угодно это называть, только и делает, что топит нас в сточной канаве, черт возьми! — прорычала Шей. — Но я не собираюсь сдаваться. Не позволю судьбе наблюдать, как я покорно схожу в могилу. Скоро придет день, когда у меня появится возможность плюнуть судьбе в лицо. Ради этого я и сражаюсь.

После долгого молчания горгулья встал, подошел к Шей и потерся головой о ее ногу.

— Кажется, таких несдержанных речей мне слышать еще не доводилось, но я тебе верю. Если кому-нибудь удастся ускользнуть от Эвора, так это тебе.

Шей рассеянно передвинула рог, впившийся ей в бедро.

— Но я вернусь за тобой, Леве. Обещаю.

— Ну-ну, как трогательно! — Внезапно появившись перед прутьями клетки, Эвор заулыбался, обнажая острые зубы. — Прямо Красавица и Чудовище!

Загородив собой Леве, она повернулась к тюремщику.

Презрительная усмешка заиграла на ее губах, когда Эвор вошел в клетку и запер за собой засов. Эвора легко можно было принять за человека. За невероятно уродливого человека.

Низенький и толстый, с круглым сплющенным лицом и жирными щеками. Клочья длинных волос, тщательно зачесанные наверх. Когда он злился, в маленьких черных глазках обычно загорался красный огонек.