Я направился к штабной комнате.

На то, чтобы попасть туда, у меня ушло больше четверти часа. Я сказал уже, что система туннелей обширна и запутанна, а после того как война изрядно проредила численность членов Совета, здесь стало еще более безлюдно и запущенно, чем обычно. Мои шаги гулким эхом отдавались от каменных стен; других звуков до меня не доносилось.

Признаюсь, я ощущал себя в Тайных Чертогах чертовски неуютно. Думается, это все из-за запаха. Когда меня совсем еще мальчишкой схватили и судили за нарушение Закона Магии, дело происходило как раз в Эдинбурге. Затхлый, влажный минеральный запах этого места остался почти единственным, что мне запомнилось за время ожидания — в камере, связанному по рукам и ногам, под тяжелым капюшоном подсудимого. Еще мне запомнились отчаянный холод и боль в мышцах, когда меня освободили от пут. И чувство одиночества, какого я не испытывал ни до, ни после этого безнадежного ожидания.

Мне было страшно. Чудовищно страшно. Мне ведь едва шестнадцать исполнилось.

Запах не изменился с тех пор, и одного этого хватало, чтобы оживить давным-давно похороненные в недрах памяти образы. Этакая психическая некромантия.

— Мозги-иии, — протянул я вслух.

Если уж вы не можете остановить дурные мысли, всплывающие у вас в сознании, никто по крайней мере не мешает поиздеваться над ними, пока есть такая возможность.

По какой-то неподвластной моему разумению логике штабная комната размещена между центральными помещениями Совета Старейшин и казармами Стражей, при которых предусмотрена, разумеется, и кухня. К запаху плесени добавился аромат свежеиспеченного хлеба, и я невольно ускорил шаг.

Я миновал казармы — вне всякого сомнения, почти пустые. Большая часть Стражей наверняка охотилась сейчас за Морганом, о чем свидетельствовала и численность часовых на входе — где одному Чандлеру пришлось заменять пятерых. На первом же перекрестье коридоров я свернул налево, кивнул дежурившему у двери очень юному Стражу и вошел в штабную комнату.

Она расположена в просторном подземном зале примерно в сотню футов в поперечнике, но большую часть площади съедают массивные колонны, на которые опирается свод. Световые кристаллы сияли здесь ярче — чтобы глаза меньше уставали от чтения. Пространство между колоннами занимали пробковые щиты, сплошь завешенные картами, сводками и просто короткими записками. Кое-где они перемежались грифельными досками, изрисованными схемами, набросанными мелом от руки фрагментами карт и тому подобными изображениями. Пространство у стен по периметру разбивалось на рабочие отсеки самыми заурядными офисными столами и перегородками.

Стрекотали и звякали пишущие машинки. По комнате сновали во всех направлениях, разговаривали вполголоса, писали, печатали и рылись в бумагах штабные сотрудники обоего пола — все до одного чародеи. Стену в стороне от входа занимал ряд столов со стоявшими на газовых горелках кофейниками, а также несколько потертых, продавленных диванов и кресел.

С полдюжины Стражей дремали на диванах, читали, сидя в креслах, или играли в шахматы древними костяными фигурками. Так или иначе, оружие, посохи и плащи лежали у каждого под рукой, так что приготовления к бою при необходимости заняли бы от силы пару секунд. Это был закаленные бойцы, мужчины и женщины, сумевшие выжить в первых сражениях войны с вампирами. Мне не хотелось бы попасться кому-либо из них под руку.

Чуть поодаль стояло еще одно кресло, в котором сидел и смотрел на трещавший в камине огонь мой старый наставник Эбинизер Маккой. В заскорузлых фермерских пальцах он держал кружку кофе. Довольно многие из руководящих чародеев относятся к внешним проявлениям своего статуса излишне серьезно: они всегда одеты, как того требует традиция, тщательно соблюдая все до последней мелочи. Эбинизер был одет в потертые джинсы, клетчатую фланелевую рубаху и пару тяжелых рабочих башмаков, которым исполнилось если не сорок, так уж тридцать лет наверняка. Его седые волосы — точнее, то, что от них осталось — пребывали в изрядно растрепанном состоянии, словно он только что пробудился от беспокойного сна. Даже по чародейским меркам он заметно постарел, но плечи его оставались широкими, мощными. Сквозь старые очки в проволочной оправе он смотрел на огонь, легонько притопывая одной ногой по каменному полу.

Я прислонил посох к стене, налил себе кофе и уселся в соседнее кресло. Потом сделал глоток и принялся ждать, наслаждаясь расходящимся по телу теплом.

— Здесь у них всегда хороший кофе, — заметил Эбинизер спустя несколько секунд.

— И они не дают ему всяких дурацких названий, — согласился я. — Это просто кофе, не какой-нибудь «флаппалаттеграндечино».

Эбинизер хмыкнул и сделал еще глоток.

— Нормально добрался?

— Повздорил немного с чьими-то громилами на тропе у Зимних.

Он поморщился.

— Угу. Наших уже несколько раз беспокоили за последние месяцы. Как дела, Хосс?

— Нехватка информации, сэр, — ответил я.

Он окинул меня непроницаемым взглядом.

— М-м-м. Я поступил так, как мне казалось лучше, сынок. И не буду извиняться.

— Я этого и не ожидал, — сказал я.

Он кивнул.

— Что ты здесь делаешь?

— А как вы думаете?

Он покачал головой.

— Я не возьму тебя в ударную группу, Хосс.

— Полагаете, у меня сил не хватит?

Наконец-то он посмотрел на меня в упор.

— У тебя слишком много счетов с Морганом. Это дело надо делать беспристрастно, а из всех мне известных людей ты едва ли не наименее беспристрастен.

— Вы уверены, — буркнул я, — что Ла Фортье прикончил именно Морган?

Взгляд его снова уперся в огонь.

— Меньше всего я ожидал такого. Но слишком много сходится.

— И нет возможности того, что это подстава?

Эбинизер моргнул и пристально посмотрел на меня:

— Почему ты спрашиваешь?

— Потому, что если этого говнюка наконец прижмут к ногтю, я хочу быть уверен, что это по заслугам.

Он пару раз кивнул.

— Я не представляю себе, как это можно было бы проделать. Если что-то выглядит как утка, движется как утка, а вдобавок еще и крякает как утка — скорее всего это утка и есть. Бритва Оккама, Хосс.

— Кто-то мог вселиться к нему в голову, — предположил я.

— В его-то возрасте? — усомнился Эбинизер. — Маловероятно.

Я нахмурился.

— Что вы хотите этим сказать?

— По мере взросления рассудок делается стабильнее, — объяснил он. — Устойчивее во многих отношениях. Ну, как ивняк. Гибкие и упругие молодые побеги, но старые ветви — ломкие. Стоит тебе прожить лет сто, и будет почти невозможно склонить твой разум к чему-либо, не повредив его.

— Исключения невозможны?

— Не в такой степени. Заставить верного принципам человека предать то, чему он посвятил всю свою жизнь? Да он просто сойдет с ума прежде, чем вам удастся подвинуть его хоть на шаг в этом направлении. Из чего следует, что Морган совершил это осознанно.

— Если это все-таки он. — Я покачал головой. — Я просто не могу не задавать себе вопросов, кто окажется в выигрыше, если мы сами обезглавим Моргана.

Эбинизер поморщился.

— Насквозь вонючая история, — сказал он, — но пока все обстоит именно так. Я помню, Хосс, вы с ним заглядывали друг другу в душу, но даже это не детектор лжи. Да ты и сам знаешь.

Я помолчал немного, отхлебнув кофе.

— Мне просто любопытно, — произнес я наконец. — Кто будет замахиваться мечом, когда вы его схватите? Обыкновенно рубить головы доверяли Моргану.

— Насколько я помню порядок, капитан Люччо, — ответил Эбинизер. — Или кто-нибудь, кого она назначит. Ну да она не из тех, кто спихивает такое на подчиненных.

Перед моими глазами мгновенно возник образ Анастасии, сносящей голову с плеч своего старого воспитанника. А потом меня, проделывающего то же самое с Молли. Я поежился.

— Дрянь дело.

Эбинизер продолжал смотреть в огонь, разом постарев лет на двадцать.

— Угу.

Дверь из коридора отворилась, и в помещение вошел субтильного вида низкорослый чародей в буром твидовом костюме и с пухлым портфелем в руке. Короткие седые волосы были старательно прилизаны; синие чернила, казалось, намертво въелись в его пальцы. За одно ухо он на манер древних писарей заткнул карандаш, за другое — чернильную авторучку. На мгновение он задержался, оглядываясь по сторонам, потом отыскал взглядом Эбинизера и поспешил к нему.