— Хоть поговорить со мной об этом вы можете? — спросил я Роулинза.

— Ну… — вздохнул он. — Слушайте, Дрезден, я ничего против вас не имею. Поговорить поговорим. Но внутрь я вас не пущу.

— Почему? — не сдавался я.

— Потому что это может обернуться против парня, которого мы забрали.

Я нахмурился и склонил голову набок.

— Да?

Роулинз кивнул.

— Мальчишка этого не делал, — сказал он. — Но камеры видеонаблюдения зафиксировали, как туда заходил он, потом пострадавший, и больше никого. И я все это время сидел здесь, не отходя. Я точно знаю, что никто другой не входил и не выходил.

— Откуда тогда вы знаете, что на старика напал не мальчишка?

Роулинз пожал плечами:

— Никаких других улик. Он не задыхался, а ведь так отколошматить человека — дело непростое. И руки у него совершенно целые — не разбитые, и крови на них не было.

— Тогда что же вы его арестовали? — спросил я.

— Потому что никто другой этого сделать тоже не мог, — ответил Роулинз. — И еще потому, что старик был в отключке и не мог ничего рассказать, чтобы снять с парня обвинения. Мальчишка не бил его, но это не значит, что он не замешан. Я так подумал, может, он знает, как нападавший сумел проникнуть внутрь незамеченным, потому забрал его и допросил. Решил, что, если у него имелся сообщник, он скорее расколется, чем будет брать все на себя. — Роулинз поморщился. — Только он не раскололся. Он вообще ни черта не знал.

— Зачем же его увезли?

— Я не знал, что он проходил уже по одному делу, пока не разобрался с бумагами. Повторное обвинение автоматически переводит его в категорию подозреваемых. Очень некстати всплыло то дело. Он может погореть, даже если не виноват.

Я покачал головой.

— Вы уверены, что больше никто не входил и не выходил?

— Я же прямо вот здесь и сидел, — обиделся Роулинз. — Любой, кто прошмыгнет мимо меня незамеченным, должен быть рыцарем-джедаем или чем-то в этом роде.

— Или чем-то, — повторил я вполголоса, глядя себе под ноги.

— Подружка, — буркнул Роулинз, мотнув головой вслед Молли. — Это она вас втравила?

— Дочь приятеля, — кивнул я. — Я внес за парнишку залог.

Роулинз хмыкнул.

— Жаль мальчишку. Я сделал все по инструкции, но… — Он покачал головой. — Порой одних инструкций мало.

— Девица считает, что он не виноват, — сказал я.

— Девицы, Дрезден, всегда считают их белыми и пушистыми, — устало возразил Роулинз. — Проблема в том, что улики свидетельствуют против него. Более чем достаточно для суда, если только эксперты не найдут чего-нибудь здесь или на старикане, чтобы снять с него обвинение. А это возвращает нас к тому, с чего мы начали, — потому я вас и не пущу.

Я кивнул.

— А если я скажу вам, что это не простое дело?

Он пожал плечами.

— Думаете, нечисть какая-нибудь?

— Я пообещал девчонке, что проверю.

Роулинз нахмурился еще сильнее, но мотнул головой.

— Не могу пустить.

— Но хоть посмотреть можно? — попросил я. — Дверь только приоткрыть, чтобы я даже не заходил, одним глазом глянул. От этого ведь никому вреда не будет, правда? И потом, туда уже заходили — и вы, и ребята из «скорой», и детектив, возможно, тоже. Разве не так? И как я тогда могу затоптать улики, если всего лишь в дверь загляну?

Роулинз пристально посмотрел на меня и вздохнул. Потом еще раз хмыкнул, и передние ножки его стула со стуком опустились на пол.

— Ладно, — сказал он, вставая. — Только внутрь ни шагу.

— Вы настоящий джентльмен, Роулинз, — заверил я его и локтем приоткрыл дверь. Она издала пронзительный скрип. Не заходя за ленту, я просунул голову в щель и огляделся по сторонам.

Все стандартное. Туалет. Белый кафель. Кабинки, писсуары, раковины, длинное зеркало.

Ну конечно, кровь вряд ли можно было назвать стандартной.

На полу темнела большая лужа, и брызги разлетелись по сторонам так, что кто-то несколько раз поскальзывался на кафеле. На плитке четко читались отпечатки четырех разных ног; кроме того, кровь виднелась на раковине: судя по всему, пострадавший пытался, подтянувшись за нее, подняться на ноги. Довольно зловещее зрелище; впрочем, я мог этого ожидать. При убийстве, скажем, крови еще больше, но и так ее более чем хватало. Кто-то вложил в процесс избиения Кларка Пелла всю свою душу… если она у него имелась, конечно. От моего взгляда не укрылись кровавые брызги в верхнем углу зеркал и даже на потолке.

— Господи! — выдохнул я. — И это нападение без применения оружия? Никаких ножей или чего такого?

— У старика переломаны ребра, — отозвался Роулинз, — куча ушибов и ссадин: его крепко прикладывали об стены и пол. Но никаких порезов или проникающих ранений.

— Не детская работа, — заметил я.

— Но и не профессиональная. В людном-то месте. При свидетеле — если считать мальчишку на унитазе. В Чикаго такое обычно с рук не сходит.

— Кто-то сильный, — пробормотал я. — И злобный как черт знает что. Должно быть, он продолжал колошматить старика даже после того, как тот упал.

— Не иначе, похоже на кого-то из ваших знакомых, — хмыкнул Роулинз.

Я покачал головой, еще раз окинул помещение взглядом и прикусил губу, пытаясь сосредоточиться.

— Ну, хватит, — заявил Роулинз. — Закрывайте дверь, пока зевак не набежало.

— Еще секундочку, — пробормотал я и усилием воли, направив заряд энергии себе в лоб, отворил свое чародейское зрение.

Всякий, обладающий хоть малой толикой магических способностей, умеет видеть.Это можно отнести к экстрасенсорике, хотя на деле ничего особенно сложного в этом нет. Чародейский взглядпоказывает вам истинную суть вещей. Еще он показывает присутствие магических энергий, которых вокруг нас почти всегда в достатке. Особенно полезен он бывает, когда тебе нужно обнаружить активные магические построения — то бишь заклятия, если кто не знает — или прорваться сквозь завесы и прочие колдовские штучки, предназначенные для сокрытия истинного положения дел.

Я отворил зрение,и оно показало мне то, чего не увидел в помещении мой физический взгляд. Такое, от чего даже мне — сколько бы я ни насмотрелся за свою жизнь всяких страстей — пришлось стиснуть кулаки и сделать над собой усилие, чтобы меня не стошнило.

Место нападения, кровь, жестокость и боль, причиненная жертве, отнюдь не являлись неудачным стечением обстоятельств в неудачном месте.

Скорее все это смахивало на изящное, хоть и извращенное произведение искусства.

Я увиделв потеках крови, в разлетевшихся брызгах зловещие изображения: перепуганное лицо старика, превращенное ударами чудовищных кулачищ в бесформенное кровавое месиво, — столько лиц, сколько ударов. При взгляде на измазанную кровью раковину я услышалнеразборчивые, полные боли звуки — все, что он смог издать, чтобы позвать на помощь. А потом старика снова швырнули на пол, чтобы продолжить избиение.

И на короткую долю секунды я увиделна стене тень… точнее, силуэт твари, жадно поглощавшей энергию стариковской боли.

Усилием воли я закрыл зрениеи пошатнулся. Наше зрениедается нам недаром. Оно может показывать чертову уйму вещей, но все, что мы увидели с его помощью, остается с нами на всю жизнь. Оно записывает это нам в память несмываемыми чернилами, и картины не бледнеют со временем, как бы нам ни хотелось их стереть. Маленькая дьявольская диорама, написанная алым по белоснежному кафелю, обещала являться в страшных снах до конца моих дней.

Что ж, зато, похоже, я нашел-таки ту черную магию, о которой предупреждал меня Привратник. Мог и не возиться с опасным заклинанием и Маленьким Чикаго.

Я отступил на пару шагов, пытаясь выбросить из головы жуткую красно-белую палитру. В глазах плавали круги — так бывает всегда после того, как я пользуюсь зрением.Роулинз придерживал меня за локоть.

— С вами все в порядке, дружище? — совсем тихо спросил он.

— Угу, — пробормотал я. — Да, спасибо.

Он перевел взгляд на закрытую дверь и обратно.