Но китайский — не единственный язык, помимо английского, который сегодня себя уверенно чувствует. Надо отметить еще испанский. Кроме традиционных Испании и Латинской Америки, главный фактор его укрепляющихся позиций — Соединенные Штаты. Ввиду высокой рождаемости удельный вес испаноговорящих возрастает, в некоторых штатах испанский — фактически второй по значимости язык, на нем действует огромное количество средств массовой информации, активный Интернет. На многих территориях США можно жить, уже не зная английского. В Нуэва-Йорке, например.
На подъеме и арабский. Тут несколько факторов — пассионарный ислам, нефть, демография. И экспансия: много арабоязычных людей переселяются в Европу, и не только. И здесь важен факт не только количественной эмиграции, но и компактное расселение мигрантов на новом месте. В некоторых пригородах Парижа не живет никто, кроме арабов, и не звучит никакая иная речь, кроме арабской.
Прочные позиции по-прежнему у французского языка. И не только за счет его распространенности и наследия, но и благодаря политике франкофонии. За Францией можно признать ведущую роль в мире в пропаганде своего языка. Во всех бывших колониях и странах, где французский каким-то образом присутствовал, Франция как государство принимает все меры, чтобы его сохранять, развивать, поощряя владение им гражданами. И французы очень болезненно воспринимают ситуации, где они вынуждены говорить на английском. English — глобальное средство общения, и сегодня никуда от этого не деться, но французы никогда не упускают случая, чтобы настоять на использовании своего языка. Во всех ситуациях, где не предусмотрен перевод на французский язык, французы настаивают, чтобы он осуществлялся. Вплоть до отказа выступать на английском, даже если они им прекрасно владеют.
В сентябре 2007 года я работал на презентации самолета «Сухой» в Комсомольске-на-Амуре. В его разработке участвовали и французские компании. Так вот, представители французской делегации отказались почтить своим присутствием торжественную церемонию по выкатке лайнера, поскольку были предусмотрены только два рабочих языка — русский и английский.
— И как вышли из положения?
— Одному из переводчиков — а именно мне — пришлось синхронно переводить с французского на английский, а моему напарнику — с английского на русский: для того чтобы звучали все три языка. Что является совершенно чрезвычайной ситуацией в процессе синхронного перевода.
В авангарде также португальский язык. Говорящая на нем Бразилия входит в так называемую группу БРИК (Бразилия, Россия, Индия, Китай) — это четыре самые значимые развивающиеся экономики мира.
Итальянский и немецкий несколько стеснены территориальным фактором, но благодаря экономической мощи обеих стран, культурным традициям и государственной поддержке могут себя чувствовать достаточно уверенно в обозримом будущем.
— А как в этой компании ощущает себя русский — после экономического бума 2000–2008 годов, при сегодняшнем кризисе и ежегодном сокращении российского населения на миллион человек?
— Во-первых, русский закрепился в Сети, в то время как, например, хинди, с гораздо большим числом носителей, не стал языком Интернета. В Индии кино и шоу-бизнес безоговорочно принадлежат хинди, а образование и Интернет — английскому. И они прекрасно уживаются. Во-вторых, русский успевает обеспечить языковую поддержку всем основным направлениям науки, технологии и т. д.
— В новом тысячелетии, с развитием Рунета, в Сети появился «пасынок» нашего родного языка — так называемый «олбанский», или « язык падонкафф», построенный на эрративной (намеренно искаженной) орфографии. А такие слова, как «превед», «кросаффчег», «ржунимагу», «аццкий сотона», стали уже общеупотребимыми. Впервые олбанскийбыл обналичен вмиру, согласно сетевым источникам, в 2000 году — на митинге против Лукашенко. На одном из транспарантов красовалась надпись — «АМ/КГ», что означает: «Аффтар мудак/Криатифф гавно». Каковы корни этого явления?
— Мы же с тобой учились в Москве в 1970-е годы. Помнишь, какой тогда был среди молодежи жаргон? Гирла, хайр, шузы, трузераи т. д. Потом это куда-то ушло. Я бы назвал этот феномен (как тот жаргон, так и популярный нынче «олбанский») «языковым всплеском», порожденным определенным периодом, местом, временем и типом людей. Носителей олбанскогоя бы, впрочем, разделил на очень неплохо образованный слой, который, выстёбываясь, использует эти конструкции в креативных целях, и шлейф тех, кто под этой формой маскируют элементарную безграмотность. Ну, раз можно писать как угодно — давай так и писать. Ведь его своеобразие проявляется практически только на письме.
— Кроме того, пока этот квазиязык ещё свеж, человек, не умеющий выражать свои эмоции на стандартном русском…
— … может участвовать в его творении. Я думаю, что перспектива здесь такая. Через некоторое время часть фразеологизмов, удачных словосочетаний из олбанского, выигрышных с эмоциональной точки зрения, попадет в мейнстрим, станет частью общепринятого языка. Кстати, в московских изданиях отдельные такие выражения уже в ходу. Между прочим, похожая история случилась с американским ebonic.
— Расскажи.
— Ebony— черное дерево, символ принадлежности к черной расе. Так вот, в 1990-х годах была сделана попытка, причем в академических кругах Штатов, зафиксировать разговорную, сленговую форму общения темнокожего населения.
— Приведи несколько его образчиков.
— Например, образование прошедшего времени с помощью конструкции done: «he done gone — он ушел».Хотя в нормальном английском done— третья форма глагола do. Или: исчезновение формы третьего лица для глаголов — he do, she do(а не does) — становится нормой. Или: отрицательная форма to be — aint. Кое-где даже открыли курсы ebonicв университетах, начали преподавать его. Я это расцениваю как экзотическую попытку формализации жаргона или диалекта. Подобным образом я предлагал своим друзьям на Украине формализовать суржик. Ведь можно заявить — не сильно отклоняясь от правды, — что он является в этой стране достаточно распространенным языком. На суржике многие говорят, а кто не говорит — понимает. И не только на Украине, но и в Молдавии, и в южных областях России. Просто у него нет письменной формы.
Все это примерно из той же оперы, когда языковая форма, возникшая в пространстве и времени, может быть зафиксирована или отпущена с возможностью свободно изменяться, включаться в уже действующие стандартные формы или растворяться. То есть фактически существующие языки — это живые организмы, пойманные, зафиксированные, сфотографированные на определенной стадии. Причем этот снимок, слепок стандартной формы становится одним из государствообразующих факторов. Если посмотреть на Европу до образования государств — там масса гуляющих диалектов и наречий, перетекающих друг в друга, растворяющихся, всплывающих где-то ещё. Когда же начинается процесс образования государств — берётся некая языковая форма (на которой, как правило, изъясняется правящий клан) и фиксируется как государственный язык, после чего навязывается всем остальным.
— Как, например, флорентийский диалект стал во времена Воссоединения в 1860-х современным итальянским языком.
— Да, совершенно верно.
— Кстати, перспективная дебютная идея — преподавать олбанскийв вузах.
— Если уж совсем нечем будет заняться, олбанскиймог бы стать предметом факультативного курса — чтобы разъяснить его основы, сферу применения, социальную роль и предложить желающим воспроизвести его.
— Я в Интернете, между прочим, даже нашел словарь олбанского, хотя языковой форме меньше десяти лет. Небольшой, правда, но со своими «обязонами» — правилами написания.
— Заметь, без году неделя, а уже «обязоны»! А если они есть, то через пару лет придет новая волна радикально мыслящих, которые создадут свои собственные «обязоны». В этом — динамика. В этом — жизнь.
