Услышав нечто совершенно невероятное, Лоуренс бросился бежать сломя голову по улицам Кумерсона.

Несмотря на ранний час, улицы Кумерсона уже бурлили.

Пробегая улицей, соединяющей северную и южную части города, и затем двигаясь на восток, в сторону иностранного отделения Гильдии Ровена, Лоуренс замечал мимоходом, что то тут, то там люди развешивали какие-то вывески или, может быть, указатели.

Пробегая вместе с мальчиком, Лоуренс кинул взгляд на эти вывески и убедился, что это действительно скорее указатели; правда, понять, что на них написано, ему не удалось. Он никогда прежде не встречал этого языка. К некоторым указателям для украшения были прицеплены свежесорванные цветы, или листья репы, или солома.

Скорее всего, вывески готовились к празднику Раддоры, который должен был начаться сегодня. Какая жалость, что у Лоуренса не было ни времени, ни настроения узнать доподлинно.

Видимо, из-за того, что Марк постоянно гонял мальчугана то туда, то сюда, бежал он очень быстро и не выказывал никаких признаков усталости. Даже Лоуренс, вполне уверенный в своей силе и выносливости, поспевал за ним с трудом. Он уже тяжело дышал, когда наконец они оба добежали до иностранного отделения.

Прочная деревянная дверь – обычно она была плотно закрыта, и от нее веяло неприступностью – сейчас была распахнута настежь. Несмотря на ранний час, человека три уже сидели и пили у входа.

Эти трое беззаботно болтали между собой, глядя внутрь помещения; обнаружив, что Лоуренс пришел, они тотчас приветственно замахали ему руками и одновременно закричали куда-то вглубь здания:

- Эй, доблестный рыцарь Хашим явился!

Лишь услышав, что его назвали рыцарем Хашимом, Лоуренс окончательно удостоверился, что все рассказанное мальчиком не было ни шуткой, ни ложью.

В одной жаркой стране, окруженной морем и виноградниками, ходила история – знаменитая любовная история о королевстве Ариус.

Главным героем этой истории был придворный рыцарь Хундель ла Хашим.

Ошеломило Лоуренса, однако, вовсе не то, что его сравнили с рыцарем.

Рыцарь Хашим отважно сражался во имя своей возлюбленной, аристократки Элизы, и принял вызов на поединок от Филиппа Третьего, сына короля; победителю должна была достаться Элиза. Но в финале истории судьба его была трагична: он погиб.

Взбежав по каменным ступеням, Лоуренс оттолкнул веселящихся торговцев и ворвался внутрь.

Взгляды всех присутствующих уперлись в Лоуренса, словно копья в преступника, приговоренного к смерти через расчленение.

В дальнем конце зала, иными словами, у стойки трактирщика, за которой устроился на стуле владелец отделения…

…стоял сын короля Филипп Третий.

- И, таким образом, я вновь заявляю!

Через весь зал разнесся сильный, звонкий, молодой голос.

Исходил голос от Амати. Сейчас на Амати было уже не засаленное одеяние, типичное для рыботорговцев, но плащ, приберегаемый для торжественных случаев; в Амати действительно был виден сын аристократа.

Взор Амати был обращен на Лоуренса. Все торговцы в зале, затаив дыхание, смотрели теперь на Амати.

Тот, подняв вверх короткий меч и лист пергамента, которые держал в руках, заявил:

- Я обязуюсь выплатить долг, лежащий на хрупких плечах странствующей монахини. Именем Святого Ламбардоса, покровителя Гильдии Ровена, клянусь: когда прекраснейшая из богинь обретет свободу, я признаюсь в своей искреннейшей любви к странствующей монахине Хоро.

Зал возбужденно загудел – повсюду слышались смех, восклицания, крики.

Амати не обращал на гул ни малейшего внимания. Опустив руки, он повернул меч острием к себе и, держа его за рукоять, протянул Лоуренсу. После этого он заговорил вновь.

- Госпожа Хоро уже дала мне знать о своем несчастье и о том обращении, которое ей приходится терпеть. Я, как свободный человек, намереваюсь использовать все мои силы и мое состояние, чтобы помочь ей вновь обрести крылья свободы, после чего сделаю ей предложение.

В голове Лоуренса всплыли слова, которые Марк произнес накануне.

Такой парень, как Амати, да еще в таком возрасте – если он вобьет себе что-то в башку, то уже не остановится ни перед чем.

Лоуренс мрачно взглянул на обращенную к нему рукоять меча, затем на лист пергамента.

Поскольку он стоял не близко от Амати, то не мог разобрать, что там было написано, но, скорее всего, это было формальное изложение того, что Амати только что сказал. Красная метка в нижнем правом углу, вне всяких сомнений, была сделана не воском, но кровью.

В тех краях, где не было нотариусов, а также в случае, когда кто-то хотел придать договору бОльшую весомость, нежели просто подписав его в присутствии нотариуса, действовал закон обета. Этот так называемый «закон обета» означал, что человек, поставивший на договор печать собственной кровью, должен был вручить партнеру по договору короткий меч и поклясться именем Единого бога.

Если тот, кто поставил кровавую печать, не выполнял условий договора, он должен был либо убить партнера этим самым мечом, либо перерезать собственное горло.

Как только Лоуренс примет меч из рук Амати, договор будет считаться заключенным.

Лоуренс, разумеется, этого не сделал; для него вообще было полной неожиданностью, что все зашло так далеко.

- Господин Лоуренс.

Амати смотрел пронизывающе; и слова звучали резко, словно тоже исходили у него из глаз.

Лоуренс понимал, что он не избавится от Амати с помощью какого-нибудь состряпанного на месте повода и что просто не обращать на него внимания тоже не удастся.

Мучительно пытаясь выиграть, время, Лоуренс сказал:

- То, что у Хоро есть долг передо мной, – правда; правда и то, что я просил ее выплатить мне этот долг молитвами за безопасность моего путешествия. Однако это не означает, что, когда бремя долга будет с нее снято, она не пожелает остаться спутницей в моих путешествиях.

- Конечно же. Однако я абсолютно убежден, что она прекратит сопровождать тебя и перейдет ко мне, - ответил Амати.

- О-о!.. – по залу вновь разнеслись возгласы.

Амати был совершенно трезв, но видом своим он сейчас невероятно походил на Филиппа Третьего.

- …Кроме того, даже если Хоро и не такая уж ревностная служительница Церкви, все же она странствующая монахиня. Чтобы выйти замуж…

- Если ты думаешь, что я не знаю законов, распространяющихся на подобные ситуации, то ты слишком о многом беспокоишься. Мне прекрасно известно, что госпожа Хоро не принадлежит к какому-либо монастырю.

Лоуренс мог лишь плотно сжать губы, чтобы не дать сорваться с них слову «проклятье».

Существовало два типа странствующих монахинь. Одни принадлежали к бессребренным монастырям, не признаваемым Церковью официально. Другие просто сами себя называли странствующими монахинями и не принадлежали ни к какому монастырю.

Большинство их относилось именно ко второму типу; странствующими монахинями они называли себя лишь ради удобства путешествий. Поскольку они не принадлежали к монастырю, на них, разумеется, не распространялись обеты безбрачия, налагаемые на служителей Церкви.

Амати знал, что Хоро – самопровозглашенная странствующая монахиня. Поэтому уже бесполезно было пытаться найти какой-нибудь монастырь и договориться с его обитателями, чтобы они солгали.

Амати тем временем продолжал размеренно ронять слова.

- Говоря откровенно, я не желал бы предлагать тебе договор таким способом, господин Лоуренс. Наверняка ведь все здесь видят во мне Филиппа Третьего из сказания о рыцаре Хашиме? Но, как бы там ни было, согласно законам Кумерсона, если женщина оказывается в долгу, ее стражу принадлежат и права долгодателя. Конечно же…

Амати сделал небольшую паузу, прокашлялся и продолжил.

- …Если ты, господин Лоуренс, как опекун Хоро, согласишься на мое предложение ей без каких-либо условий, в заключении подобного договора не будет нужды.