— Льда уже не видно из-под снега, но вы сможете покататься в следующем году, — широко улыбаясь, заявил Олден.

После того как гости разошлись, в дверь постучала Маква-иква и принесла рукавицы из кроличьих шкурок: пару для Сары, пару для Роба, пару для Алекса. Она ушла прежде, чем они успели пригласить ее войти.

— Странная она, — задумчиво произнесла Сара. — Нужно было и нам что-нибудь подарить ей.

— Я уже все сделал, — заявил Роб и признался жене, что подарил Макве такого же «паука», как и Гайгерам.

— Ты хочешь сказать, что подарил какой-то индианке очень дорогую, купленную в магазине вещь? — Когда он не ответил, в ее голосе зазвучали напряженные нотки. — Ты, должно быть, очень высокого мнения об этой женщине!

Роб серьезно посмотрел на нее.

— Так и есть, — коротко и твердо ответил он.

Ночью температура поднялась, и вместо снега пошел дождь. Утром в их дверь заколотил рыдающий, насквозь промокший Фредди Грюбер, пятнадцатилетний мальчишка. Вол, гордость Ганса Грюбера, ударом ноги опрокинул керосиновую лампу, и, несмотря на дождь, их сарай вспыхнул.

— Никогда такого не видел! Господи, мы никак не могли загасить его! Спасли всех животных, кроме мула. Но папа сильно обгорел: сжег себе руку, и шею, и обе ноги. Вы должны приехать, доктор! — взволнованно говорил юноша.

Сын фермера проехал по такой погоде четырнадцать миль. Сара попыталась накормить и напоить его, но он покачал головой и отправился обратно домой.

Она упаковала корзину с остатками от банкета, а Роб Джей собрал чистые тряпицы и мази, которые могут ему понадобиться, и направился в лонгхаус, чтобы позвать Маква-икву. Через несколько минут Сара увидела, как они исчезли в пелене дождя: Роб — верхом на Вики, натянув капюшон по самые брови, ссутулившись в седле, наклонив голову против сырого ветра. Индианка, завернувшись в одеяло, ехала на Бесс. «На моей лошади, вместе с моим мужем», — сказала себе Сара и решила испечь хлеб: ей все равно не удастся уснуть, даже если она и вернется в постель.

Весь день она ждала их возвращения. Стемнело. Сара допоздна сидела у огня, слушая дождь и глядя, как обед, который она держала в тепле для него, превращается в нечто, к чему она даже не притронется. Она пошла спать, но долго лежала без сна, говоря себе, что, если они укрылись в типиили пещере, в каком-нибудь теплом гнездышке, то она сама виновата в этом, она сама оттолкнула его своей ревностью.

Утром она сидела за столом, мучая себя страшными догадками, когда приехала Лилиан Гайгер: она соскучилась по городской жизни, и одиночество вынудило ее выйти на улицу в такой дождь. У Сары были темные круги под глазами, и выглядела она хуже некуда. Несмотря на это, она беззаботно болтала с Лилиан, но неожиданно, во время разговора о семенах цветов, горько разрыдалась. Через мгновение, упав в объятия Лилиан, к своему ужасу, она уже изливала той свои самые страшные подозрения.

— Пока он не появился, я умирала! Теперь мне так хорошо с ним! И если мне суждено потерять его…

— Сара, — мягко произнесла Лилиан, — конечно, постороннему человеку трудно понять, что происходит между супругами, но… Ты ведь и сама говоришь, что твои опасения могут быть необоснованными. Я уверена, что так оно и есть. Роб Джей не производит впечатления мужчины, способного лгать.

Сара позволила соседке успокоить и переубедить ее. К тому времени, когда Лилиан уехала домой, эмоциональная буря стихла.

Роб Джей вернулся домой в полдень.

— Как Ганс Грюбер? — спросила она.

— Ожоги просто ужасные, — устало ответил он. — Сильные боли. Я надеюсь, что он выздоровеет. Маква-иква осталась ухаживать за ним.

— Это хорошо, — только и произнесла Сара.

Он проспал всю вторую половину дня и весь вечер. За это время дождь закончился, а температура упала. Он проснулся среди ночи и оделся, чтобы выйти наружу и сходить в уборную — и несколько раз чуть не упал, потому что пропитанный дождем снег замерз и стал твердым и скользким, словно мрамор. Он порадовал свои почки и вернулся в постель, но заснуть не смог. Раньше он собирался наведаться к Грюберу утром, но теперь подозревал, что копыта его лошади не смогут найти точку опоры на ледяной поверхности, покрывавшей землю. Он, не зажигая света, снова оделся и вышел из дома. Его опасения были не напрасны. Когда он изо всех сил топнул по снегу, то не сумел пробить твердую белую поверхность.

В сарае он нашел коньки, которые сделал для него Олден, и привязал их к подошвам ботинок. Дорога, ведущая к дому, был разбита и замерзла буграми, двигаться по ней было тяжело. Далее находилась прерия, и открытая всем ветрам поверхность затвердевшего снега оказалась гладкой, как стекло. Он покатился на коньках по мерцающей лунной дорожке: сначала осторожно, а затем, отталкиваясь все сильнее и двигаясь все свободнее, по мере того как к нему возвращалась уверенность, все дальше углубляясь в открытую местность, словно в широкое арктическое море. До его слуха доносилось только шипение лезвий и собственное тяжелое дыхание.

Наконец, запыхавшись, он остановился и принялся рассматривать странный мир заледеневшей ночной прерии. Очень близко раздался тревожный, громкий, дрожащий волчий вой, похожий на унылый крик банши. У Роба Джея волосы встали дыбом. Он прекрасно знал, что если он упадет, сломает ногу, то оголодавшие за зиму хищники доберутся до него за несколько минут. Волк снова завыл — хотя, возможно, это был уже другой; в его вопле звучало все, чего так боялся Роб: одиночество, голод, жестокость. Молодой врач тут же поехал в сторону дома, двигаясь уже более осторожно и осмотрительно, чем поначалу, но вместе с тем так быстро, словно спасался бегством.

Вернувшись в хижину, он пошел проверить, не сбросили ли Алекс или младенец одеяла. Оба сладко спали. Когда он лег в постель, жена повернулась к нему и отогрела грудью его ледяное лицо. Она тихонько мурлыкнула и застонала, издав звук любви и раскаяния, и обхватила его руками и ногами. Роб подумал, что в такую погоду никуда не поедет. С Грюбером и так ничего не случится, ведь с ним осталась Маква. Мужчина полностью отдался теплым губам, и телу, и душе — чудесному времяпрепровождению, более таинственному, чем лунный свет, более радостному, чем даже полет надо льдом без волков.

Появись Роберт Джефферсон Коул на свет на севере Великобритании, при рождении его назвали бы Роб Джей, а Роберт Джадсон Коул стал бы Большим Робом или просто Робом, без инициала. В Шотландии у Коулов инициал «J» («Джей») получал только старший сын и сохранял его за собой до тех пор, пока сам не становился отцом — тогда инициал переходил к его старшему сыну. Очень простой и красивый ритуал неукоснительно соблюдался. И Роб Джей и думать не смел о том, чтобы нарушить столетнюю семейную традицию, но Коулы оказались в чужой стране и те, кого он любил, не обращали внимания на стародавние правила. Как бы он ни пытался объяснить всем, они так и не стали называть его первенца Роб Джей. Для Алекса, по крайней мере сначала, младший брат был Малышом, для Олдена — Мальчиком.

Но именно Маква-иква дала ему имя, которое стало неразрывно связано с его судьбой. Однажды утром ребенок, который только-только пополз и пытался произнести первые слова, сидел на земляном полу ее гедоносо-тес двумя из трех детей Луны и Идет Поет. Трехлетняя Анемоха — Маленькая Собачка и Сайсо-иква — Женщина-Птица, годом моложе, играли с куклами из кукурузных початков. Маленький же белый мальчик уполз от них. В тусклом свете, пробивающемся через отверстия для дыма, он разглядел водяной барабан знахарки. Хлопнув по нему ладошкой, мальчишка извлек звук, заставивший всех присутствовавших в лонгхаусе поднять головы. Испугавшись этого звука, мальчик отполз подальше, но не вернулся к остальным детям. Вместо этого он, словно какой-нибудь проверяющий, отправился к запасам трав Маквы и с глубоким интересом изучил каждую из кучек.