Утром «Боевой ястреб» проплыл мимо лесов, покрытых молодой листвой и пестрящих кустарниками омелы; то тут, то там им встречались цветущие персиковые сады, но Робу Джею некогда было наслаждаться красотами.

Капитан корабля распланировал их путь так, чтобы они заходили в речные порты по утрам и вечерам и запасались там топливом. В то же время добровольцы должны были сходить на берег и добывать продовольствие, воду и все необходимое для своих пациентов. Но Роб Джей и доктор Спраг уговорили капитана делать остановки и среди дня, поскольку у них быстро заканчивались запасы воды. Раненые изнывали от жажды.

К вящему разочарованию Роба Джея, у добровольцев плохо получалось поддерживать гигиену. Многие солдаты уже страдали дизентерией еще до того, как получили ранения. Люди справляли нужду прямо под себя, а искупать их не представлялось возможным. У них совсем не было сменной одежды, их испражнения, кровь и гной оставались на коже и обильно поливались лишь холодным дождем. Санитары большую часть времени кормили раненых горячим супом. На второй день, когда дождь прекратился, а из-за туч вышло ослепляющее солнце, Роб Джей испытал облегчение, обрадовавшись неожиданному теплу. Но вместе с паром, поднимающимся от дощатой палубы, все вдруг почувствовали непереносимую вонь, исходящую от «Боевого ястреба». Зловоние было почти осязаемым. Люди щурились, их глаза слезились. Иногда, когда судно останавливалось для пополнения запасов воды, пищи, покрывал, добровольцы покидали судно так быстро, как только могли. Роб Джей и сам не отказался бы от чудодейственной хлористоводородной кислоты доктора Акерсона.

Люди гибли один за другим. Тела умерших заворачивали в негодные простыни. Ему пришлось ампутировать еще шесть конечностей в совсем безвыходных случаях, и в итоге среди тридцати восьми умерших по достижении пункта назначения оказалось восемь из двадцати его пациентов. Они прибыли в Цинциннати рано утром, во вторник. Вот уже три с половиной дня он не спал и практически не ел. Избавившись от груза ответственности за этих людей, он застыл на причале, наблюдая за тем, как разделяют пациентов на группы и рассылают их по больницам. Когда группа раненых, которую собирались направить в Юго-Западную больницу Огайо, была сформирована, Роб Джей забрался вместе с ними в телегу и устроился на полу рядом с двумя носилками.

По приезду они разгрузили телегу, и Роб Джей отправился бродить по больнице. Он шел медленно, еле передвигая ноги, потому что воздух в Цинциннати казался ему густым, как пудинг. Сотрудники искоса поглядывали на высокого небритого мужчину средних лет, от которого исходил запах немытого тела. Один из санитаров напрямую спросил, что ему нужно в больнице. Роб Джей ответил, что ищет своего сына.

В конце концов его привели на крошечную галерею над операционной. Врачи уже начали оперировать пострадавших с «Боевого ястреба». У стола стояли четверо мужчин, и в одном из них он узнал своего сына. Некоторое время он понаблюдал за тем, как они работают, но совсем скоро теплая волна сна нахлынула на него и накрыла с головой; он с невероятным облегчением погрузился в дрему.

Он уже не помнил, как его вывели из больницы и как он оказался в комнате Шамана; не помнил, как его раздели. Остаток дня и всю ночь он проспал в постели своего сына, сам того не ведая. Он проснулся в среду утром в лучах сияющего солнца. Пока он брился и принимал ванну, друг Шамана, услужливый юноша, представившийся Куком, забрал одежду Роба Джея из больничной прачечной, где ее тщательно выварили и выгладили, и пошел за Шаманом.

Шаман явно похудел, но выглядел вполне здоровым.

— От Алекса что-то слышно? — первым делом спросил он.

— Ничего.

Шаман кивнул. Он повел отца в ресторан, подальше от больницы, чтобы поговорить с ним наедине. Они плотно позавтракали яичницей с помидорами и беконом, запив все это разбавленным кофе, сильно отдающим цикорием. Шаман дал отцу сделать первый глоток и лишь потом пустился в расспросы. Историю о путешествии на «Боевом ястребе» он выслушал с особым вниманием.

Роб Джей справился об успехах Шамана в медицинском колледже и сказал, что от всей души гордится своим сыном.

— Помнишь, — спросил он, — тот мой старый скальпель голубой стали?

— Старинный, который ты называл «скальпелем Роба Джея»? Который должен веками передаваться от поколения к поколению?

— Да-да, именно тот. Он ведь и на самом деле передается от поколения к поколению. Он переходит к первому сыну, которому удается стать врачом. Теперь он твой.

Шаман улыбнулся:

— А может, подождем лучше до декабря, когда я закончу обучение?

— Не знаю, смогу ли остаться здесь до конца года. Я собираюсь стать военным врачом.

Глаза Шамана широко раскрылись от удивления.

— Но ты ведь пацифист! Ты же ненавидишь войну!

— Все так и есть, — согласился он, и в голосе его было больше горечи, чем в том ужасном кофе, который они пили. — Но ты ведь сам видишь, что эти люди творят на войне.

Они долго сидели в ресторане, выпивая одну чашку того отвратительного кофе за другой — двое крупных мужчин, которые пристально смотрели друг другу в глаза и не спеша беседовали вполголоса, будто бы располагали огромным запасом свободного времени.

К одиннадцати часам они вернулись в операционную. Непрерывный поток раненых с «Боевого ястреба» полностью занял все внимание местных врачей и потребовал всех ресурсов больницы. Некоторые хирурги проработали всю ночь и утро напролет, и теперь на смену заступил Роберт Джефферсон Коул — он оперировал молодого парня из Огайо, чьи череп, плечи, спина, ягодицы и ноги попали под дождь мелкой шрапнели конфедератов. Процедура оказалась долгой и болезненной, поскольку каждый кусочек металла нужно было вынуть из плоти так, чтобы нанести минимальный ущерб тканям, а швы должны были быть очень аккуратными, чтобы мышцы могли срастись. На галерее теснились студенты и некоторые преподаватели колледжа, изучавшие невероятные случаи, с которыми врачам приходится сталкиваться во время войны. Сидевший в первом ряду доктор Гарольд Мейгс подбородком указал доктору Барни Мак-Говану на мужчину у стены операционной — он стоял в стороне, чтобы не мешать врачам, но при этом мог наблюдать за ходом процедуры. Крупный седеющий мужчина с брюшком стоял скрестив руки на груди и не сводил глаз с операционного стола; все остальное будто перестало существовать для него. Убеждаясь в явной компетентности и уверенности хирурга, он неосознанно кивал время от времени в знак одобрения. Два профессора с улыбкой переглянулись.

Роб Джей отправился домой поездом. На железнодорожной станции Рок-Айленда он оказался спустя девять дней после своего отъезда из Холден-Кроссинга. На улице перед станцией он встретил Пола и Роберту Вильямсов, которые приехали в Рок-Айленд за покупками.

— Эй, док! Вы только что с поезда? — поинтересовался Вильямс. — Слышал, вы брали небольшой отпуск?

— Да, брал, — ответил Роб Джей.

— И как, хорошо отдохнули?

Роб Джей открыл было рот, чтобы ответить, но не сразу нашел нужные слова.

— Отлично отдохнул, спасибо, Пол, — тихо проговорил он.

Затем он пошел в конюшни, чтобы забрать Босса и отправиться домой.

Большую часть лета Роб Джей строил планы. Первой его мыслью было сделать финансово выгодное предложение какому-нибудь другому врачу, чтобы тот занял его место в Холден-Кроссинге, но спустя некоторое время он осознал, что это невозможно, поскольку из-за войны возник серьезный дефицит врачей. Лучшее, что он мог сделать в этой ситуации, — договориться с Тобиасом Барром, чтобы тот приезжал на прием каждую среду в амбулаторию Коула и на срочные вызовы. С менее серьезными проблемами жители Холден-Кроссинга могли бы сами ездить к доктору Барру в Рок-Айленд или же обращаться за помощью к монахиням.