— Да, — снова подтвердил он, садясь на корточки перед низким столом, который уже был накрыт.

Карлик ужинал в одиночестве за столом, стоявшим неподалеку, ничего не пропуская из разговора.

Командир был доверенным лицом Хоремхеба, поэтому уже слышал по крайней мере половину повествования; пока подавали огуречный салат со сметаной, лук, приправленный маслом и уксусом, и бобы, тушеные в свином жире, Мутнехмет вопросительно смотрела на мужа. Стол в доме Хоремхеба не славился изысканными блюдами.

— Верховный жрец Нефертеп был против назначения господина Ая, — пояснил Хнумос, — но военачальник Нахтмин посчитал, что твой отец — единственный человек, который обладает достаточным опытом и авторитетом как внутри страны, так и в иностранных державах, и только он может взять на себя регентство.

Прожевав с хрустом ломтики огурца в сметане, Мутнехмет заметила:

— Моему супругу тридцать шесть лет, а отцу — пятьдесят шесть. Он достаточно долго и терпеливо ждал.

— Терпение нужно, когда мечтаешь о хлебе насущном! — прокричал из-за своего стола карлик.

— Сегодня же вечером я надеру тебе задницу! — воскликнул Хоремхеб, притворяясь разгневанным.

— А удовлетворение получаешь, когда вкушаешь тот хлеб, которого не было накануне!

Сделав вид, будто поднимается, дабы выполнить обещанное, Хоремхеб повернулся к Менею, который стал кричать как ошпаренный.

— Мне не понятно, — продолжила Мутнехмет, — почему отец не взял в супруги Бакетатон, сестру Сменхкары? Ведь она царевна! Таким образом он мог занять трон вместо того, чтобы стать регентом.

Хоремхеб бросил вопросительный взгляд на Хнумоса. Его самого привлекал этот план, и он от него пока не отказался.

— Вероятность этого еще существует, — ответил командир. — Совсем недавно Ай нанес визит царевне в ее резиденции в Нижней Земле.

— Ну и что?

— Точно не известно, что он ей говорил, но слуга царевны сообщил одному из моих людей, что ее силы истощены из-за следовавших одна за другой смертей двоих братьев и Нефертити. Она глубоко страдает и не желает становиться царицей. Она уверяет, что груз такой ответственности ее прикончит.

— Еще одна отказавшаяся от власти! — бросил Хоремхеб.

— Во всяком случае, если мой отец не окажется у власти, он будет еще опаснее, — заметила Мутнехмет, отведав бобов в свином жире. — Слишком долго он о ней мечтал.

Хоремхеб бросил на нее задумчивый взгляд.

— Возможно, это так, — сказал он. — Какое-то время торговцам ядами будет явно недоставать клиентов.

На ее лице молниеносно отразилось неодобрение. Такое замечание в присутствии постороннего! Хоремхеб это осознал и, тяжело вздохнув, продолжил:

— Хнумос мне сообщил, что в последнее время в Фивах и Мемфисе часто видел торговцев ядами, которые представлялись поставщиками опиума и благовоний. Один из них направлялся в Царский дворец незадолго до смерти Сменхкары.

Мутнехмет вытаращила глаза: одно упоминание слова «яд» приводило ее в ужас. Не говоря о том, что этому слову сопутствовали несчастья. Даже то, что она сообщила своей племяннице Меритатон о подозрениях относительно роли Сменхкары в отравлении Нефертити, привело к страшной ссоре между Меритатон и ее сестрой Макетатон, в результате чего последнюю сослали в Северный дворец, а затем она якобы отравилась. Она знала, что в последнее время в истории ее семьи яды играли фатальную роль.

— Все еще неизвестно, что случилось с моей племянницей, царицей? — спросила она, чтобы сменить тему.

— Похоже, она уехала вместе со своим любовником и ребенком.

— Уехала? Куда?

— Никто не знает, кроме, разумеется, твоей племянницы-ведьмы Анкесенпаатон. Маху и Тхуту утверждают, что она отказалась от власти. Подумать только — отказаться от власти!

Казалось, Мутнехмет была чем-то обеспокоена.

— Надеюсь, с ней не случилось ничего плохого, — пробормотала она.

— Если с ней и произошло несчастье, то не по вине твоего отца, — заявил Хоремхеб. — Узнав о ее исчезновении, он пришел в ярость. А ведь, кроме него, у нее не было других врагов.

Мутнехмет отступила; в этот вечер, определенно, откровения лились потоком.

Командир покончил с остатками бобов, а Хоремхеб допил вино. После ужина все пребывали в мрачном настроении.

Мутнехмет думала о своей сестре и умершей племяннице, и о другой племяннице, которая исчезла. Она пообещала себе выпытать все, что знала об этих родственницах еще одна ее племянница, Анкесенпаатон.

Военачальник Хоремхеб размышлял о том, в каком затруднительном положении оказался его победивший соперник.

Командир Хнумос прикидывал, удастся ли военной разведке обезвредить военачальника Нахтмина.

Карлик Меней выкрикнул:

— Лисы охотятся ночью!

Все в удивлении повернулись к нему. Фраза вполне соответствовала их мыслям.

Власть провозглашают днем, но завоевывают ночью.

Жрец Исма попросил Второго служителя храма помешать раскаленные угли под приношениями, сложенными на большом алтаре богини Астарты в Мемфисе: там были четверть барана, застывший в форме статуэтки жир и пиво. От всего этого шел удушливый запах, и Исма отступил от клубов дыма, из-за которых становилось трудно дышать.

Затем два жреца спустились по пяти ступенькам алтаря и присоединились к верующему, который сделал это пожертвование. Он дал каждому из них по три медных кольца, как и было договорено, и трое мужчин молча смотрели на пламя, наконец охватившее пожертвование.

Позади очага, на расстоянии двух локтей от него, чтобы до нее не доходили клубы дыма, триумфально возвышалась статуя богини — втрое больше человеческого роста, полностью обнаженная, с выпуклым лобком и улыбающимся ртом. Лучи заходящего солнца позолотили ее конусообразную грудь. К ее бедрам был прикреплен лук, в правой руке она держала стрелу, а в левой руке — розу.

Утром Астарта была богиней войны, а вечером — богиней любви.

Статуи двух ее слуг-музыкантов, Нинатты и Кулитты, как полагалось, размером вдвое меньше, стояли по обе стороны от нее, один держал в руках лиру, а второй — тамбурин.

— Смотри, вспыхнул огонь, значит, богиня приняла твои пожертвования, — сказал Исма.

— Она более великодушна, нежели Хатор, — откликнулся мужчина.

Жрецы воздержались от каких-либо сопоставлений возможностей богинь; это было неучтиво, ведь Мемфис оказал им гостеприимство. Если бы верховный жрец Пта Нефертеп узнал, что они позволили вести неуважительные речи в отношении богов страны, их бы строго отчитал Начальник тайной охраны культов.

— Я ей трижды делал пожертвования, — сообщил мужчина, — но напрасно. Моя сила не вернулась.

Исма незаметно взглянул на верующего: мужчина был молодым и с виду крепким. В конце концов, у сильных мира сего тоже были свои тайны.

— Наши боги не хотят заниматься нами, — продолжил мужчина. — Они недовольны. Нет порядка в Двух Землях, как нет властителя на троне.

Оба жреца не вымолвили ни слова. В действительности они, как и многие люди в Мемфисе, были согласны с тем, что царский корабль опасно раскачивается.

— Скоро, — сказал Исма, — солнце зайдет, и ты сможешь убедиться в силе Астарты.

— Как?

— Возвращайся сюда ночью, храм будет открыт.

После этого оба жреца засвидетельствовали свое почтение жертвователю и исчезли в глубине храма.

Верующий вышел из храма и двинулся по улице, на которой раздавались крики торговцев, продающих кто пиво, кто дыни страдающим от послеполуденной жары.

Вскоре цвет неба изменился с голубого на черный.

Взошла звезда Астарты.

Храм богини покинула дневная толпа. Но он не был таким уж пустым. Пламя двух факелов на паперти от дуновения легкого вечернего бриза извивалось, как души людей в тисках сладострастия, словно разоблачая помыслы присутствующих. То там, то здесь двигались тени, мелькали отблески пламени. Мужчины, женщины. Это были верующие, которые знали закон Астарты: по крайней мере один раз в жизни всякий поклоняющийся богине должен был явиться ночью в храм и ожидать незнакомца или незнакомку, и этот человек бросит ему колечки и скажет: