Он пришел в себя, быть может, спустя секунду. Он сидел на мостовой по грудь в воде, прислонившись спиной к какой-то стене. Ни того молодого господина, ни его девушки рядом не было. В двух саженях от Аполлона плавал лицом вниз труп мужчины. В том, что это был труп, Аполлон не сомневался: из страшной раны на голове вытекала кровь. Еще несколько человек поодаль вставали из воды; один стонал, держась за бедро, другой, ругаясь, грозил реке кулаком — словно живому существу, способному понять этот жест... Барахтались в воде с десяток крыс — они пытались вскарабкаться на фундамент, цеплялись коготками за неровности стены, срывались и повторяли попытки бессчетное число раз — они боролись за жизнь.
Аполлон поднялся. И только тут до него, до оглушенного, дошло, что все произошедшее — это наводнение, какие иногда случаются в северной столице, причиняя ей немалый ущерб, и о каких долго потом рассказывают старожилы...
Волны больше не прокатывались по улице, но вода быстро прибывала. Вода с шумом вливалась в подвалы и подъезды, плескалась у стен, подбираясь к окнам первого этажа. Люди — насмерть перепуганные, с перекошенными лицами — глядели в окна на воды Невы, растекающиеся меж домов. Те, кого наводнение застало на улице, торопились укрыться в домах, ломились в наглухо закрытые дворниками двери, бежали дальше, потом, не в силах терпеть ледяную воду, взбирались на ограды, на деревья и фонари, лезли в окна.
Тут и там слышались крики, мольбы о помощи, стук в двери, звон разбитого стекла; случались короткие потасовки — за доску, за фонарь, за удобный сук на дереве... В начале улицы, увидел Аполлон, встряла между зданий груженная лесом барка, несколько человек уже успели вскарабкаться на нее и жались друг к другу, пытаясь согреться.
Не зная, что предпринять, Аполлон стоял с четверть часа на высоком фундаменте одного из зданий, удерживаясь руками за подоконник, и был невольным свидетелем гибели нескольких человек. Какого-то старика прижала к стене и придавила плывущая по улице от здания к зданию карета; лошадь давно захлебнулась в упряжи; кучер сидел на крыше кареты и был бессилен помочь несчастному старику да, как видно, не особенно и стремился к этому. В другом экипаже, тоже влекомом куда-то течением и полузатопленном (из воды выглядывали только верх и узкая полоска окна), бился, не имея сил открыть дверцу, пожилой полный человек, по виду — вельможа, быть может, из придворных; вода довольно быстро протащила карету мимо Аполлона, и тот видел расширенные от ужаса, немного навыкате глаза задыхающегося человека; карета уткнулась в уличный фонарь, ее развернуло как будто специально для того, чтобы Аполлон мог наблюдать момент смерти; Аполлон,не раздумывая, прыгнул в воду, подплыл к карете и пытался помочь открыть дверцу; он дергал за ручку, упирался ногой в кузов, однако заклинившая дверь не открывалась; когда Аполлон в отчаянии дернул ручку посильнее, та попросту оторвалась; спустя минуту агонии задохнувшийся вельможа погрузился в воду, и Аполлону были видны только его покатые круглые плечи и лысый затылок; карета, ставшая катафалком, сдвинулась с места и медленно поплыла прочь... Двухэтажный дом напротив — старый, еще мазанкового типа,— подмытый водой, обрушился, погребая под собой и жильцов, и тех, кто по капризу злосчастной судьбы оказался в этот роковой миг рядом...
От всего этого, происходящего наяву, а не в кошмарном сне, можно было лишиться рассудка — и не только человеку впечатлительному.
Но более всего потряс Аполлона вид мертвых детей, коих течение проносило мимо него, — мальчика и девочки. Просто подавляла мысль, что уже ничем нельзя помочь им; оставалось только обращаться с мольбами к Богу, чтобы он более не допускал столь страшных жертв...
Дети, ах, дети!... Они только начали жить, и мир, по существу, только сверкнул для них светом во мраке бесконечного небытия. И тут такая беда!... Как будто родились они, безгрешные, чистые, для того только, чтобы в ужасных мучениях умереть, утонуть во младенчестве...
Скорбный ком подступал к горлу, душил Аполлона. Болезненно сжималось сердце. Аполлон припомнил словапроповеди, слышанной не так давно в церкви, слова о том, что Бог слышит невинных и кающихся; о ком это сказано, если не о детях и стариках?.. Дети — невинны, старики — каются... Но именно дети и старики слабы и более других нуждаются в помощи. Между тем можно было не сомневаться, что в это наводнение найдут смерть в большинстве дети и старики...
А пронизывающий западный ветер гнал в русло Невы все новые воды. Река заливала улицу за улицей. Для перенаселенного города, в коем использовался под жилье почти каждый подвал (подвалы и чердаки — самое дешевое жилье для пришлых из всех губерний сезонных рабочих, для малоимущих и многодетных), это была катастрофа. Аполлон уже видел несколько смертей, а их, без сомнения, будет сотни и сотни — слишком уж неожиданно река вышла из берегов, слишком уж быстро вода растекалась по улицам, не давая горожанам опомниться-Подумав об этом, Аполлон сразу вспомнил про подвал дома Шмидтов, про сапожника Захара, про слабую здоровьем девочку Настю. Вспомнил он и о том, что сапожник Захар, уходя к будке, имел обыкновение запирать свое жилище. Мысль о той опасности, какой сейчас подвергалась Настя, обожгла сознание Аполлона. Он опять бросился в воду и поплыл по улице вверх; благо течение помогало ему. В том месте, где Аполлон начал свое отчаянное путешествие, вода была столь высока, что уже заливала окна первых этажей. Лопались стекла; воды с шумом врывались внутрь домов, круша там все и переворачивая... Заполнив доступное пространство внутри домов, вода выносила наружу мелкие предметы...
Аполлон плыл по улице, стараясь держаться подальше от стен, каждая из которых могла обрушиться, с которых большими кусками спадала штукатурка... И поступал он очень правильно: он видел уже не менее трех домов, которые обрушились и представляли из себя безобразные руины; немногочисленные жильцы, коим посчастливилось уцелеть, — жалкие, перепуганные, полураздетые на студеном ветру, сидели на развалинах и взывали о помощи... Жильцы других домов выглядывали из окон второго и третьего этажей, многие взобрались на крыши и что-то кричали Аполлону сверху, должно быть, подсказывали, как вернее выбраться из воды. Но он продолжал плыть, едва не теряя сознание от холода. Ему попалась вязанка дров, и он толкал ее перед собой, использовал, когда нужно было передохнуть...
Но все-таки продвигался Аполлон медленно; даже в тех местах, где он доставал ногами мостовой, движение его не ускорялось; скорбные мысли, что помощь его запоздает, не оставляли Аполлона.
— Наконец он увидел дом Шмидтов.
Улицу сейчас трудно было узнать, она вся была залита водой и представляла из себя сплошной канал, уходящий в бесконечность, в невидимую даль. Поверхность этого «канала» почти сплошь была покрыта мусором — опилками, стружками, кусочками древесной коры, перьями, обрывками бумаги и еще Бог знает чем. Тут и там встречались деревянные предметы, вынесенные течением из домов, книги. На секунду взор Аполлона остановился на иконе, которую волнами прибило к чугунной ограде одного из домов. Это была икона Николая Угодника. Памятуя о том, что святой сей помогает несчастным, терпящим бедствие на воде, можно сказать, что икона здесь была как раз к месту.
Какой-то бородатый мужик плыл навстречу Аполлону в лодке. Аполлон обрадовался, помахал ему рукой, позвал его. Мужик оглянулся, бросил на Аполлона равнодушный взгляд и... проплыл мимо, при этом едва не зацепив Аполлона веслом... Мужик вылавливал из воды предметы, какие могли сгодиться ему в хозяйстве, и вновь брался за весла. Икону святого он тоже подобрал.
Оставив вязанку дров, Аполлон поплыл скорее.
Улица здесь несколько поднималась. Но поднимался и уровень воды — все еще чувствовалось течение. Можно было не сомневаться, что через какие-нибудь полчаса и здесь зальет первые этажи. Через окна было видно, как суетились в домах люди, как перетаскивали свой скарб повыше.
