Спустя какое-то время вошла Симонетта с полотенцем и миской воды. Она подняла меня с пола и обмыла ловкими быстрыми движениями.

— Марко? — прошептал я.

Она отрицательно покачала головой. Видимо, Марко был занят.

— Я принесу поесть, — шепотом ответила она.

Здесь я хотя бы всегда буду сыт.

После той первой гадкой ночи дни побежали в едином ритме: еда, купание, работа и сон. Во время работы я путешествовал. Чаще всего в церковь Санта Кроче, где долгое время изучал фрески. Я разглядел детали, которые упустил, когда видел эти фрески живьем: изящно сложенные в молитве ладони, истовый порыв благочестия, выраженный на лице, мерцание звезд в синем небе, таком бездонном, что, кажется, ты в нем тонешь. Фрески для меня только становились еще прекраснее. Спустя несколько дней я поднялся в Аббатство Санта Кроче, куда однажды водил меня монах. Вновь я лицезрел великолепную фреску с изображением Мадонны. Прекрасная Мадонна с младенцем на руках, в окружении преклоняющихся ангелов. Монах говорил, что художника зовут Чимабуэ, [16]и этот Чимабуэ был учителем другого художника, Джотто, который украсил фресками церковь Санта Кроче. То, о чем говорил мне старик у церкви Санта Мария Новелла, оказалось на удивление верно: врата были в моей душе. Когда красота звала меня, врата распахивались, и я странствовал везде, где мне вздумается. Какое это счастье!

Иногда я замечал людей, тенью скользнувших по лестнице или торопливо скрывавшихся за дверью, но ни с кем, кроме клиентов, на лица которых я старался не смотреть, да Симонетты и Марии, близко не сталкивался. Было ясно, что Сильвано держал своих работников порознь и не поощрял между ними общения. В такой тишине и оторванности от мира мне было одиноко и скучно. Я привык к постоянному шуму и горластым приятелям Паоло и Массимо. Но однажды на закате, примерно через две недели, Марко наконец рискнул выйти в атриум.

— Как дела? — спросил он.

Я пожал плечами.

— Тебя больше не били, это хорошо, — заметил Марко.

Я бросил на него сардонический взгляд.

— Принес тебе сласти, — сказал он, точно утешая, и бросил мне угощение. — Теперь тебя не примешь за умирающего с голоду. Ты даже потолстел.

— Не думаю, что им бы понравилось, если бы я был тощий, как палка. Я нравлюсь им как невинный мальчик, — ответил я, посасывая конфету.

— А я-то думал, что ты, Лука Бастардо, и не такой уж невинный уличный мальчишка, — ухмыльнулся Марко.

— Для них не важно, кто я такой.

— Ты прав. Кто ты такой — никому не важно. Они делают это с тобой не потому, что это ты. Они делают это, потому что им так захотелось, потому что так можно, потому что ты мальчик подходящего возраста и потому что ты здесь.

Он обошел вокруг кадку, в которой меня опять купали Симонетта и Мария. Не одна понадобилась ванна, чтобы смыть следы детства, проведенного на улице, хотя голова уже не чесалась от вшей и сыпь на спине почти вывели.

— Вот бы слинять отсюда, — опрометчиво брякнул я.

Марко пожал плечами.

— Ты здесь, и отсюда не убежать. Так что отъедайся и поправляйся! Тогда продержишься здесь подольше. Ладно, выйду прогуляюсь по площади у Санта Кроче.

— Выйдешь? — пораженно воскликнул я, приподнявшись из кадки.

Мария надавила мне на плечи, и я с плеском уселся на место.

— Мне иногда разрешают. Потому что я здесь уже давно и хорошо работаю. И потому что мальчики выглядят лучше, если играют на свежем воздухе. Они выглядят ну… как настоящие. Обычные мальчики. Клиентам это нравится.

— Я не знал, что отсюда можно выйти!

— Но я же возвращаюсь.

— Я бы не вернулся, — тихо и решительно возразил я.

Симонетта подняла крупное усталое лицо и уставилась на меня.

— Вернулся бы как миленький, если бы увидел, что случается с теми, кто не возвращается, — сказал Марко. — Помнишь эти трупы в реке…

— Но должен же быть выход, — настаивал я. — В городе есть где спрятаться, я знаю много таких мест, и есть люди, которые уходят из города. Можно уехать на тележке коробейника. Я много думал об этом, но решил, что лучше остаться во Флоренции, где я знаю, как о себе позаботиться. Какой же я был дурак! Можно ведь даже переодеться так, чтоб тебя не узнали. И тогда найти тебя будет непросто!

Несколько секунд черные глаза Марко неподвижно смотрели на меня, как летящий с неба сокол. Он приблизился ко мне и провел длинным изящным пальцем по воде. Тихо спросил:

— И как же я переоденусь? Мне не на что купить одежду.

— Проще простого! — расхохотался я. — Любой нищий на улице поменяется с тобой одеждой. Или можно найти выброшенные вещи на свалке, да хоть стащить с веревки у прачки! Одежду даже раздают в церкви в виде благотворительности. Есть миллион способов раздобыть рубаху или плащ. Никто же из бродяг не ходит голым!

— Мне лучше всего взять одежду со свалки, — задумчиво повторил он. — Так, чтобы никто не узнал про это, иначе кто-нибудь сразу донесет Сильвано.

— Это просто, — сказал я. — Зайди в переулок за каким-нибудь дворцом, где знать скидывает свой мусор. Там ты найдешь, что осталось после того, как там порылись слуги.

— А переодевшись, куда мне идти?

— Иди на Понте Каррайя, [17]там проезжает много телег, люди привозят урожай и мясо из сел, а потом возвращаются в деревню с пустыми телегами, — сказал я.

Марко не отрываясь смотрел на меня.

— Надо бы придумать способ, чтобы забрать и тебя, — тихо сказал он. — Или вернуться за тобой.

— Я надеялся, что ты это скажешь, — кивнул я со всей серьезностью. — Я бы все отдал, лишь бы убраться отсюда! Как бы мне уговорить Сильвано, чтобы он отпустил и меня на прогулку, как тебя?

Марко мотнул головой.

— Только если он сам предложит. Скажем, у тебя будет нездоровый вид. Я, например, загрустил и перестал есть, тогда он меня выпустил…

— Значит, не буду есть, — решил я. — Буду голодать и чахнуть.

Даже мучительный голод, который сопутствовал мне все эти годы, казался мне лучшей участью, чем то, что выпало мне сейчас.

— Тогда, может быть, получится, — медленно произнес Марко. — Он не любит терять деньги, а клиенты не станут платить за больного мальчишку. Он захочет, чтобы у тебя опять появился аппетит и румянец. Когда тебя выпустят, я вернусь к Понте Каррайя, и мы вместе отправимся в Сиену или Лукку.

— Или в Рим, — добавил я. — Я слыхал о нем и всегда хотел там побывать!

— Далековато, но почему бы и нет? — улыбнулся Марко. — Это же Рим! Я убегу через три дня, потому что он обычно выпускает меня каждые три-четыре дня. Сегодня разыщу кого-нибудь, кто вывезет меня из города. А когда уеду из Флоренции, выжду две недели: ты успеешь поголодать и приобрести болезненный вид…

— Начну прямо сегодня!

— Отлично, ты скоро отощаешь! — кивнул он. — Через две недели я вернусь в город и передам тебе весточку. И буду ждать тебя у Понте Каррайя.

— С едой, — тревожно прибавил я. — Поголодав недельку-другую, я не просто отощаю, а высохну!

Это я знал наверняка по своей бродячей жизни. Если не есть пять-шесть дней, обмякают руки-ноги, в голове мутится, слабеет воля. Я по себе узнал, что голод — это не шутка.

— Ладно, я достану еды, вина и одежду для тебя, — решительно сказал Марко. — Раз уж ты помог мне придумать план!

— Нам помог наш разум! — бодро воскликнул я. — Итак, ты переоденешься в другую одежду. Потом спрячешься в телеге, направляющейся за город. Я начну голодать. Он выпустит меня, а когда ты пришлешь мне весточку о том, что вернулся в город, я с тобой встречусь!

— Сильвано умнее, чем кто бы то ни был, — прошептала Симонетта. — У него смертельный индженьо!

— Что верно, то верно, — согласился Марко. — План рискованный. Отсюда еще никто не уходил. Он всегда всех находит. Всегда.

— Но мы попытаемся, — надавил я. — Мы должны попытаться!