— Давайте раздобудем чего-нибудь поесть, — предложил я свое любимое занятие.
Массимо наклонился.
— Я тут подобрал медяки, можно купить еды, поедим за игрой!
— Ладно, коли ты платишь, — лукаво ответил я, и Паоло опять расхохотался.
Массимо часто делился с нами своей добычей. Щедрость нападала на него под настроение. А когда он был не в духе, то тайком копил припасы. Мы же с Паоло обычно в угоду ему соглашались сыграть с ним в карты и другие игры, хотя у Паоло не хватало сообразительности, а я предпочитал зарабатывать на еду. Однако Массимо любил такие развлечения, а поскольку мы трое жили одной семьей, то уступали ему. Массимо откопал на помойках за многоэтажными домами старую шахматную доску, шашки для алькуерка [5]и шахматные фигуры. Ему долго пришлось уговаривать меня, чтобы я научился играть. Сам он научился у цыган, которым понравилось в нем забавное сочетание нескладной физиономии и живого ума. Как-то на целую весну и лето они избрали его объектом обожания, учили и кормили, а потом, как всегда, тронулись в путь, а его бросили. Массимо с удовольствием вспоминал о том времени и много привычек перенял у цыган. В хорошую погоду мы с ним часто устраивались за лавкой, в которой торговали шелком, и просиживали за игрой по нескольку часов подряд. Я, после того как усвоил совет старика с площади, стал серьезным противником, который не выдает свою стратегию. Моя неторопливая игра нарушалась внезапными ходами, которые заставали Массимо врасплох. Он скисал и начинал жаловаться на свою невезучесть. Массимо, при всем его уме, так и не понял, как важен неожиданный ход. То же самое и с Паоло. Бывало, схватит меня в охапку, а я ору: «Гляди-ка, кондотьеры!» или «Эй, там стражники!» Он ослабит хватку, обернется, а я вывернусь и опрокину его на землю. А потом удираю, как собака от сердитого хозяина с тяжелыми сапогами. Как и Массимо, Паоло любил выигрывать, но в отличие от Массимо в случае проигрыша Паоло обрушивался на меня с кулаками.
Зимой мы трое делились едой и лохмотьями и жались друг к дружке, чтобы согреться, а когда от голода становилось совсем туго, в нас откуда-то бралась смелость и мы вместе отправлялись на поиски еды. Я заговаривал зубы благородным дамам, придумывая разные небылицы, чтобы отвлечь их внимание, а Массимо тем временем ловко опустошал их кошельки. Или Паоло выскакивал из-под колес телеги, притворяясь, будто его сбили, а мы с Массимо бросались на возчика с угрозами: вот как заорем, вот как набегут стражники, священники и зеваки! Лучше гони деньжата! Для добывания еды у нас было множество разных способов, и время, точно быстротечная река, незаметно проходило за этими хитроумными занятиями, пока в один прекрасный день прихотливая судьба не обрушила на меня удар, изменивший всю мою жизнь.
В тот роковой осенний час я изголодался хуже некуда. Всю неделю лил колючий дождь, и молнии с треском рвали холодный воздух. Мы трое все эти дни просидели, скорчившись, под гвельфским щитом, который висел на внешней стене церкви Святого Барнабы в старинном и богатом квартале Сан-Джованни — в самом сердце Флоренции. Под вечер, когда стражники обыкновенно отсиживаются в тавернах, наливаясь вином, я отправился на Меркато Веккьо. [6]Я даже не стал зариться на выставленные товары, воображая себе, как когда-нибудь накуплю нежного шелка и священных реликвий, породистых скакунов и серебряных кубков. У меня не было ни единого сольдо — только голодное брюхо, которое пустовало уже четыре дня. Я обошел стороной мясную лавку в центре рынка, миновал палатки по краю площади, незаметно оглядываясь: а нет ли где полицейских. Но смесь чарующих запахов еды, фруктов, вина и масел, от которых кружилась голова, придавала мне смелости, и я совсем расхрабрился. Хорошее оливковое масло издает пикантный аромат с горьковатым пряным оттенком, а сушеный инжир пахнет мясом, подслащенным медом. Я рыскал среди прилавков, выворачивая шею, как будто она сидела на шарнирах, а глаза шарили по липкой грязи в поисках чего-нибудь брошенного или потерянного. Одновременно я искал удобного случая стащить что-нибудь у покупателей, которые, закутавшись в накидки, несмотря даже на изменчивую весеннюю погоду, шумной толпой заполнили рынок. Я приглядел одну дряхлую старушку с внучкой, просто, но не бедно одетых. При них не было служанки, которая бы помогала им. Отличные клиенты! Обе полностью поглощены друг другом и товарами и слишком заняты покупками. Пока они мнут овощи, нюхают дыни и считают динары, разве ж они заметят руку, которая вытащит из корзинки булочку?
Я шел за ними по пятам, сначала на приличном расстоянии, потом подбираясь все ближе. Девочка была примерно моего возраста, девяти лет, разве что пухленькая и гораздо невиннее меня. Вот такую я бы взял когда-нибудь в жены, будь у меня то же положение в обществе! Тихая, с веселыми глазами и нежными губами. Ее волнистые каштановые волосы были стянуты на затылке красной лентой, а лицо было такое же, как у бабки, — овальное и слегка удлиненное. У них даже движения были похожи: тот же наклон головы, те же жесты. На мгновение я даже позавидовал их теплым родственным отношениям. С малых лет я мечтал иметь семью. Вместо семьи у меня были Массимо и Паоло, которые в одну секунду отобьют у меня добычу, если увидят в моих руках что-нибудь лакомое и будет настроение драться. Потом я увидел, как бабка торгуется из-за каких-то булок, и чувствительное настроение улетучилось как ненужная шелуха. Ничто не помогает так сосредоточиться на деле, как голод.
Я уже сидел у них на хвосте, когда кто-то пихнул меня в плечо. Я инстинктивно отдернулся и, увидев, как мимо прошмыгнул Массимо, застонал. Он сам положил глаз на старушку с девчонкой. Я не собирался так легко уступить и остался стоять на месте. Массимо смерил меня лукавым и виноватым взглядом, закатив косой голубой глаз и покачав головой. И вдруг завопил:
— Вор! — Он ткнул в меня пальцем. — Этот мальчишка вор!
Мои ноги были хорошо приучены удирать (до того времени это было все мое образование), но меня так поразило обвинение Массимо, что я застыл как вкопанный. Девчонка обернулась и посмотрела на меня, удивленно разинув алый ротик. Я замахал руками, пытаясь усмирить Массимо, но его крики уже стали привлекать внимание.
— Вор, вор! — еще громче заорал он.
В конце концов я попятился и, споткнувшись, угодил прямо в лапы поджидавшего офицера городской стражи.
— Попался, грязный воришка! — прорычал офицер.
— Я не вор! — закричал я.
— Проверьте его рубаху, — подсказал Массимо. — Он туда сунул, я видел!
— У меня ничего нет, — возразил я.
Но тут, когда Массимо наклонился ко мне и ткнул в живот пальцем, я почувствовал, как что-то твердое коснулось моего ребра. Сердце похолодело и замерло. Теперь там что-то было. Офицер сунул руку под изорванный пояс, который стягивал мою рубаху. Он ощупал всего меня и довольно крякнул, когда нашел то, что подсунул мне Массимо.
— Печатка! — провозгласил офицер и помахал золотым кольцом, зажатым в мясистых пальцах. — Где взял, паршивец?
— Я не брал!
— Она моя, — раздался невозмутимый голос, в котором сквозило презрение.
Толпа замолкла, и от этого молчания пахнуло отвращением. Бабка спрятала внучку у себя за спиной. Кто же не знал тощего, хорошо одетого мужчину, которому принадлежал этот голос? Люди шарахнулись от него, как от гадюки. Он двинулся к нам и спокойно продолжил:
— Только что она была у меня в кошельке. Этот воришка, похоже, обшарил мои карманы.
У меня комок подкатил к горлу.
— Я вас не видел, синьор, — запротестовал я, но офицер влепил мне такую оплеуху, что в ухе зазвенело.
Голова гудела. Человек, заявивший, что я украл у него кольцо, подошел ближе, и я отпрянул. От него пахнуло духами, он наклонился к моему лицу так близко, что я даже увидел прыщики на впалых щеках и темные завитки тщательно расчесанной бороды. У него был выступающий вперед подбородок, которого не скрывала даже густая борода, и острый как ножик нос. Я отвернулся, чуть не давясь от запаха, и забился в крепких лапах офицера.
