Кейт перевернула получившийся ряд плиссировки и начала его распрямлять, складка за складкой.

– Потом был ранен папа, – продолжила она унылым безжизненным голосом. – В живот. Мне… мне удалось разместить его и Джемми в заброшенной постройке. Полуразрушенной, правда, но, по крайней мере, для убежища она годилась… Джемми умер в первую же ночь… Папа продержался еще пару дней… У меня было немного настойки опия, и я хотя бы… я смогла облегчить его страдания…

Леди Кейхилл наклонилась вперед:

– Бедное, бедное дитя…

– Что случилось потом, я совершенно не помню… прошло более месяца, прежде чем я стала что-то осознавать. – Кейт расправила юбку, разглаживая ткань дрожащими руками. – Однажды утром я проснулась и поняла, что нахожусь во французском лагере. Офицер, Анри дю Круа, допрашивал недавно захваченных пленников – английских пленников. Я понятия не имела, как я там оказалась.

Кейт била дрожь, но она не остановилась:

– Это было ужасное чувство… Позже я узнала, что офицер, Анри, нашел меня блуждающей возле Саламанки. Я была ранена… в голову. – Ее рука непроизвольно коснулась шрама, почти скрытого под волосами. – Очевидно, я ничего не помнила, даже своего имени, хотя он, конечно, понял, что я англичанка. Я стала его заключенной… и его любовницей.

Кейт вспыхнула от тихого возгласа леди Кейхилл. Она не могла смотреть на пожилую леди. Ее руки вновь принялись замысловато складывать ткань.

– Оказалось, что уже месяц как я живу с ним, сплю с ним в его палатке… – Кейт с трудом сглотнула и выдавила из себя: -…живу с ним, как муж и жена. – Она покраснела, став ярче самой красной розы, и добавила: – Я знаю, что это правда… я это вспомнила. Вы не должны думать, что он был совершенно безнравственным человеком – по-своему, я думаю, он даже любил меня… но, клянусь вам, я не осознавала того, что происходит… больше месяца после Саламанки… а потом… потом стало уже слишком поздно.

Она глубоко судорожно вздохнула и заговорила вновь, настроенная довести рассказ до конца:

– После в Лиссабоне меня называли французской шлюхой… и изменницей.

Леди Кейхилл потрясенно ахнула.

– Изменницей – за то, что я ухаживала за раненными французскими солдатами. Понимаете, у меня имелся некоторый опыт в этом деле. И хотя они были врагами, я не вижу преступления в том, что делала. Для меня они были всего лишь мужчинами, такими же, как и наши: уставшими, голодными, мучающимися от боли и стремящимися к своим любимым, прочь от этой ужасной войны. Об этом я не сожалею… Итак, теперь вы все знаете, – пожав плечами и опустив глаза, произнесла она.

Юбка ее помялась и перекрутилась. Голос снова стал громче от душевного страдания:

– Но я не соглашаласьбыть любовницей Анри… он сказал мне, что он мой муж, и я ему поверила. На своем пальце я обнаружила кольцо, хотя и не знала, как оно там оказалось. В то время я не могла вспомнить даже своего собственного имени, и потому я ему верила! Он был очень убедителен. Он сказал, что я его английская жена. Я бы никогда сознательно…

– Прекрати, дитя! Не надо себя терзать. Я нисколько не сомневаюсь в твоих словах, – прервала ее леди Кейхилл.

Огромные, залитые слезами серо-зеленые глаза смотрели на нее с сомнением.

– Ох, тьфу ты, детка, – грубо воскликнула пожилая леди, похлопывая Кейт по колену. – Думаешь, я не знаю, что ты благородная душа?

Кейт вздохнула, глубоко и прерывисто. На ее ресницах дрожали слезы.

– Из тех немногих, кто мне поверил, вы совершенно исключительный человек, мэм. Меня считали и распутницей, и лгуньей, и изменницей.

– Боже мой, деточка! Любому мало-мальски здравому человеку ясно, что ты не из таких. По мне, так ты все сделала правильно. И я уважаю тебя за то, что ты ухаживала за их ранеными. Расскажи мне, как тебе удалось вернуться на английскую территорию?

– Что ж, как я уже сказала, ко мне вернулась память, когда Анри допрашивал английских пленных, – возможно, на это повлияла услышанная мною английская речь. За день или два я поняла, что произошло на самом деле, и придумала план побега. Тогда я выкрала лошадь и ускакала на союзническую территорию. Сделать это было нетрудно из-за французской деликатности – женщин подозревали меньше, чем мужчин. – Она вспыхнула. – Теперь вы видите, почему я не могу показаться в обществе или выйти замуж.

– Ничего подобного я не вижу, – возразила леди Кейхилл, – как не вижу и причин, почему кто-то должен об этом знать…

– Все дело в официальных записях, – печально пояснила Кейт. – Я вернулась в английскую армию спустя почти шесть недель после смерти своего отца. Естественно, меня допрашивали, проверяя, не являюсь ли я шпионкой. Некоторые офицеры, разговаривавшие со мной, не верили в потерю памяти. Другие же интересовались только тем, что я могу рассказать им о французах. Предполагалось, что все держится в тайне, но когда я прибыла в Лиссабон, там уже все знали о худшем, – с горечью закончила Кейт.

Наступила долгая пауза.

– Надеюсь, вы понимаете, что вовсе не каприз или ложная гордость препятствует моим попыткам найти себе мужа, – добавила она. – Еще с тех пор, когда я была маленькой девочкой, я мечтала о свадьбе, ждала человека, которого смогу полюбить навсегда… и, играя с чужими детьми, готовила себя к тому, что и у меня будут свои собственные дети. – Она неосознанно гладила измятую ткань юбки. – Я отказалась от этой мечты… но не по собственной воле.

Леди Кейхилл открыла было рот, чтобы возразить, но Кейт продолжила:

– В Лиссабоне я поняла, что меня ждет, если снова попытаюсь войти в общество. Мэм, меня избегали, осыпали бранью… даже оплевывали английские леди, среди которых были и мои, как я полагала, подруги… – Ее дыхание перехватило под тяжестью воспоминаний обо всех тех перешептываниях, косых взглядах, похотливом любопытстве и прямой враждебности. – А мужчины, которых, как я думала, знала, и которых считала порядочными джентльменами, христианами, пытались дотронуться до меня, делали непристойные предложения.

Французская шлюха– удобная мишень для нападок и оскорблений.

– Даже Гарри… мой жених…

Кейт содрогнулась.

Глаза Гарри пробежались по ее телу тем взглядом, который он никогда не позволял себе прежде. И тут понимание пронзило сердце Кейт, как ледяной клинок. Он такой же, как и все остальные.

– Было невыразимо мерзко… и я не вынесу этого снова. – Кейт устало взглянула на леди Кейхилл. – Именно поэтому я не могу принять ваше столь любезное предложение, вот почему я не могу искать мужа или показаться в обществе. Я не вынесу встречи с кем-то, кто знает, что со мной случилось.

Она попыталась улыбнуться:

– Понимаете, это не так уж плохо. Нельзя потерять то, чего не имел. Меня никогда не воспитывали, как других девочек. Я молода и здорова, и… – она вытерла глаза, – вовсе не такая ужасная плакса. Если бы я смогла найти место няньки или компаньонки… Вы можете мне в этом помочь… или нет?

Леди Кейхилл была глубоко тронута. Он видела, как тяжело изранена душа Кейт. Незачем прямо сейчас заставлять девочку соглашаться с каким бы то ни было планом. Она все еще слишком уязвима и пока не может вновь рискнуть своим сердцем и надеждами – ей необходимо время, чтобы оправиться. Леди Кейхилл готова помочь Кейт, но не с местом няньки. Нет, если уж от нее что-то зависит в этом деле, то мечта дочки Марии Делакомб сбудется. Она потянулась, взяла руку Кейт и крепко сжала.

– Разумеется, я помогу тебе, деточка. Попытайся оставить неприятные воспоминания в прошлом. Ты оказалась в трудной ситуации, но повела себя достойно, как истинная леди-христианка. Уверена, и твой отец, и твоя мать очень бы тобой гордились. Я знаю, о чем говорю.

На глазах Кейт выступили слезы. Она поняла – устоять перед добротой гораздо тяжелее, чем перед жестокостью. Старая дама заключила девушку в тесные объятия и не отпускала пару мгновений.

– Леди Кейхилл, вы видите…

– Нет, как раз сейчас я ничего не вижу, – прервала ее леди Кейхилл, вытирая глаза. – Эта гадкая краска размазалась по лицу, и я отказываюсь что-либо делать или говорить, пока ее не восстановят. Пришли ко мне мою горничную, а тем временем пойди, умой лицо и расчеши волосы. И минут через двадцать возвращайся ко мне.