Однако Рэнд заблуждаться не мог. Он на себе испытал все прелести отцовского себялюбия. Он стал презирать Эверетта прежде, чем научился разбираться в подтекстах его издевок. Это произошло само собой, непроизвольно, без какого-либо волевого усилия. Просто однажды Рэнд четко осознал, что отец — это его враг, от которого необходимо защитить себя любой ценой.

Ранняя смерть матери спасла Митча и Надю от созерцания отцовских бесчинств. Они были для него просто маленькими несмышленышами, с существованием которых он в силу обстоятельств примирился. Жена же и первенец стали для Эверетта символами посягательства на его независимость. Он не допускал возможности спроса со стороны своей жены так же, как пресекал проявления любого своеволия со стороны сына. Оба должны были безоговорочно подчиняться ему и не имели права не то что на предъявление претензий, но даже и на определенную, не согласующуюся с его мнением точку зрения.

Нахлынувшие воспоминания снова пробудили в Рэнде неугасимый протест, который не померк даже со смертью Эверетта. Все кругом было овеяно влиянием этого человека, даже то, что теперь Рэнд вынужден поддерживать за бедра Тару Энтони.

— С тобой все в порядке? — с беспокойством в голосе спросила его Тара.

Рэнд непонимающе посмотрел на нее и ухмыльнулся. Странно было сознавать, что презрение к отцу с некоторых пор срослось с презрением к самому себе. От этого он хотел сбежать пять лет назад, надеясь исторгнуть из своей жизни его образ, но только явственней стал обнаруживать присутствие ненавистного существа в самом себе, в своих мыслях, поступках, инстинктивных побуждениях. Вот и теперь, предаваясь запоздалой скорби, Рэнд одновременно испытывал желание перечеркнуть сам повод для нее, потому что, к стыду своему, он проиграл это противостояние. Если бы ему тогда хватило отваги сохранить вещественную память о матери, то, быть может, теперь он презирал бы себя меньше…

Тара спустилась с табурета и уселась на диван с какими-то тряпками в руках.

— Такое чувство, что хороню ее снова, — пробормотала она, не способная больше сдерживать слезы. — Тяжело…

Опешив, Рэнд посмотрел на девушку. Ему всегда казалось удивительным, как это некоторые люди осмеливаются так просто демонстрировать свои слабости, не опасаясь быть осмеянными. Таким же откровением для него становилось то обстоятельство, что сильное чувство можно определить одним словом, без того чтобы разлагать его на множество ошеломляющих составляющих.

Горе утраты Тары было предельно простым. У нее не было причин для обиды, недоумения, протеста. Она сделала все, что могла. Она была со своей матерью до самого ее смертного часа, человеческое достоинство Тары не вступало в противоречие с дочерним долгом, и стыдиться себя ей не приходилось. Такую скорбь Рэнд готов был почесть за счастье, а Тара плакала.

Безусловно, между людьми могут быть несложные отношения, но Рэнд не верил, что способен на них. Он просто задался целью пережить вынужденное общение с Тарой без того, чтобы на что-то решиться, поскольку любое отклонение от прямого курса одиночного следования по жизни было для него равносильно слепому кружению и плутанию по дебрям нестерпимости.

— Пять часов, — зевнув от одной мысли о такой рани, констатировал Рэнд, входя на кухню утром четверга. — Ты почему так рано встала? — спросил он, потирая затылок.

— Доброе утро, — отозвалась она в неправдоподобно приподнятом настроении. — Прости, если разбудила. Раньше твой сон не отличался чуткостью. Ты, возможно, не помнишь, но я всегда была жаворонком… Садись и позавтракай, Рэнд. А вот и кофе! И не забывай, что сегодня насыщенный день. Много работы в офисе, а вечером — коктейль и вечеринка.

— Хотя бы за завтраком избавь меня от производственных тонкостей. Мой рабочий день начинается в девять. А до этого — ни единого напоминания. Поняла? — с нарочитой суровостью потребовал Рэнд, усаживаясь за стол. — Вилка где?

— А я забыла положить? Прости… Верхний ящичек слева от посудомоечной машины, — бегло проинформировала его хозяйка, сопроводив объяснение жестом.

Рэнд добыл вилку и с хмурым видом принялся есть. Распробовав ее стряпню и не найдя, к чему еще придраться, он изрек:

— Если ты думаешь, что все мечтают о такой дребедени, как милые семейные завтраки, то должен тебя разочаровать. Я к числу, сих блаженных пуритан не отношусь… Моя заинтересованность в тебе не выходит за границы спальни, и уж тем более не распространяется на детские комнаты.

— Я знаю. Стоит ли все время об этом напоминать?

— Просто я должен был убедиться, что ты все адекватно оцениваешь.

— Тебе не нравится, как я готовлю? — шутливо поинтересовалась девушка.

Рэнд вмиг напрягся и отложил вилку. Основательно прожевав очередной кусок, он проглотил, а затем поднял на нее глаза, во взгляде которых читалась скука.

— Тара, мне не нравится не твоя стряпня! Готовишь ты недурно. Мне претит мысль, что ты так же могла шептать имя Эверетта, как шепчешь мое имя, чувствуя меня в себе. И только-то, — пресно проговорил он.

— Рэнд, я много раз говорила тебе и еще раз повторю: никогда я не спала с Эвереттом. Никогда, — отрывисто произнесла Тара.

— Ну, что такое слова, и стоит ли на них полагаться? Ты твердила, будто любишь меня и мечтаешь родить от меня ребенка. Потом ты заявила, что это было не признание, а так, побочное действие сексуального удовлетворения. Теперь ты уверяешь меня в том, что не была любовницей Эверетта. А что, спрашивается, делать женщине в спальне старого сластолюбца, который помимо прочего является ее боссом?

Тара приоткрыла рот с намерением ответить ему на этот вопрос, однако, так и не решившись, закрыла его и сосредоточилась на тотчас опротивевшем завтраке.

Рэнд ухмыльнулся — победоносно и обличительно.

— Я не лгала, — буркнула Тара, не поднимая глаз.

— Ложь — понятие относительное, а что до правды, то я сомневаюсь, что она вообще существует без примесей лукавства. Пусть тебя вообще не тревожит мое мнение. Наши отношения от этого не зависят, поскольку строятся не на доверии, и это хорошо. Спасибо за завтрак. Все было очень вкусно. Встретимся в офисе, — выпалил он, поспешно поднимаясь из-за стола.

— Идея обретает формы?

— Привет, Патрисия, — поздоровалась Тара Энтони с Патрисией Поттсмит.

Семь лет назад, когда Тара только пришла в компанию, Патрисия была руководителем кадрового отдела «Круизных линий Кинкейд». Но, будучи весьма амбициозной сотрудницей, она очень скоро вознеслась до должности вице президента «Рандеву-Лайн». Даже для мужчины, продвижение которых по карьерной лестнице традиционно более стремительно, эта женщина обрастала достижениями чересчур стремительно. Тара подозревала, что это стало возможным не столько в силу ее высокого профессионализма, сколько благодаря неуемным аппетитам и отсутствию щепетильности.

— Скажи-ка мне по-свойски, — заговорщически шепнула Патрисия, склонившись к Таре. — Как известно, новая метла по-новому метет? Нет в головном офисе мнения, что Рэнд намерен заняться ротацией кадрового состава?

— Если бы я и была посвящена в такие планы, то вряд ли стала бы их выдавать, — холодно проговорила Тара, поскольку дружбы с этой скользкой дамой никогда не водила.

— Странно слышать это от персонального ассистента исполнительного директора, особенно если учесть, что на эту должность Эверетт взял тебя по моей рекомендации, когда ты бегала в клерках, — напомнила Таре Патрисия.

— Очень жаль, что не могу вам ничем помочь. Вероятно, вы порекомендовали Эверетту не того человека, если рассчитывали иметь в моем лице осведомителя, — со всей готовностью бесстрастно отпарировала девушка, потому что подобные разговоры периодически повторялись с теми или иными вариациями. — В любом случае Рэнд не Эверетт, и вы сможете задать ему этот вопрос лично, поскольку, как вам уже известно, всех руководителей он ждет у себя на совещание в понедельник, — отчеканила она.