Мысль скрыться в монастыре, где никто не будет знать ее имени, пока все не уляжется, показалась девушке не такой уж и неудачной. Что ей было терять? Вернуться к Ульриху казалось в данный момент невозможным. Она боялась той неуверенности, которую вызывало его покрытое тайной прошлое, и неясности его намерений. И не только во сне Афре казалось, что Ульрих просто использовал ее для достижения своих целей.

Немного отдохнув, Афра, снедаемая любопытством, направилась к крепости. Но чем ближе она подходила, тем более странным казался ей бастион. Было похоже, что там все вымерло. Ни на дороге, ни у ворот не было видно ни души. Окна над стеной, окружавшей странный комплекс, были закрыты. Изнутри не доносилось ни звука.

Массивные ворота производили такое впечатление, что казалось, будто их не открывали несколько недель. Узкая калитка, в которую можно было войти только пригнувшись, вела в комнату с низким потолком, закрытым окном справа и еще одной дверью. Рядом — веревка колокола.

Когда Афра потянула за веревку, где-то раздался звон. Она в нерешительности остановилась, ожидая, что последует за этим.

Прошло немного времени, и внутри раздался шлепающий звук. Афра смертельно испугалась. Она и сама не знала, чего она, собственно, ожидала. Может быть, бородатого брата монаха или суровую монахиню, вооруженный охранник тоже не так напугал бы ее, как то, что она увидела через раскрывшееся окошко: гомункулуса, карикатуру на человека — абсолютно лысое существо с раздутой головой; один глаз был у него на лбу, второй — на щеке, а нос напоминал месиво из хрящей. И только рот с пухлыми влажными губами казался человеческим и ухмылялся ей в лицо.

— Вы, наверное, ошиблись адресом, — ухмыляясь, сказал гомункулус низким гортанным голосом. Он высунулся из окна, чтобы посмотреть, нет ли в комнате еще посетителей.

Афра испуганно отошла на шаг.

— Где я? — беспомощно пробормотала она, глядя на его четко выраженный горб.

Перегнувшись через подоконник, гомункулус оглядел Афру с ног до головы. При этом он так скривился, словно при взгляде на нее ему становилось плохо.

— Святая Троица, — пробулькал он и снова заухмылялся своей улыбкой, так напоминавшей маску.

— То есть монастырь Святой Троицы!

— Если вам угодно, называйте так, — горбун утер сопливый нос рукавом рубашки из грубого сукна. — Некоторые называют сумасшедшим домом. Но они, конечно, не такие важные, как вы.

Сумасшедший дом, о котором ей рассказывал библиотекарь Якоб Люсциниус, — пронеслось в голове у Афры. Боже мой! Она уже хотела повернуться и молча уйти, как этот жалкий человек спросил:

— Кого вы ищете, девушка? Вы должны знать, что сюда приходят редко. И уж вовсе никогда без сопровождения. Кто же по доброй воле придет в сумасшедший дом?

Пока он говорил, деревянная трещотка, висевшая на веревочке у него на груди, издавала хлопающий звук.

— У всех здесь есть такая штука, — сообщил привратник, заметив вопросительный взгляд Афры. — Это чтобы стражники слышали, когда кто-то приближается к ним сзади. Некоторые, кстати, выработали парящую походку, как у ангелов. Их почти не слышно, — он коротко рассмеялся, выпуская воздух через изувеченные ноздри. — Итак, к кому вы, девушка?

— Здесь должен быть библиотекарь из монастыря доминиканцев, — ответила Афра, повинуясь внезапному порыву.

— А, Гений! Конечно, здесь он. То есть если он, конечно, не витает где-нибудь в облаках.

— В облаках?

— Ну да. Брат Доминик — не от мира сего, если хотите знать. Мысленно он далеко отсюда. У философов Древней Греции или у египетских богов. Он может часами декламировать античные драмы и эпосы на языках, которые никто не понимает. Поэтому мы называем его Гением.

— Вы имеете в виду, что он не сумасшедший?

— Брат Доминик? Не смешите меня! Он соображает лучше, чем весь соборный капитул! Кстати, среди сумасшедших больше мудрецов, чем среди мудрецов — сумасшедших. Просто брат Доминик знает все.

— Мне нужно с ним поговорить! — внезапно сказала Афра.

— Вы ему родственница, девушка?

— Нет.

— В таком случае я не вижу возможности…

— Почему нет?

— Видите эти двери, девушка? Каждый, за кем закрывается эта дверь, навсегда прощается с миром, из которого вы пришли. Понимаете? Мы здесь все отверженные: калеки, больные, еретики, сумасшедшие — люди, издевающиеся над образом Бога. Посмотрите на меня. Такой, как я, предназначен исключительно для того, чтобы опровергать Новый Завет. Там Бог говорит: создам человека по своему образу и подобию. Теперь, девушка, вы себе можете примерно представить, как выглядит Бог, — и привратник-калека кокетливо склонил голову набок и упер руки в бока.

— Мне нужно поговорить с братом Домиником! — настаивала Афра. — Если он так умен, как вы говорите, то, может быть, он сможет мне помочь.

Широко раскрыв рот, гомункулус захихикал. Непривычная власть, которую он вдруг ощутил, казалось, развеселила его.

— А сколько это для вас стоит? — неожиданно спросил он.

Афра растерялась.

— Вы хотите денег?

— Денег? Во имя Девы Марии, что мне делать с деньгами?

— Вы первый, кто задает мне такой вопрос. Но я понимаю, деньги вы использовать не можете. В таком случае чего же вы хотите?

Казалось, привратник пропустил вопрос мимо ушей.

— Когда монахи читают дневную молитву, я единственный надсмотрщик. Молитва длится долго, иногда целый час. Я мог бы это устроить.

— За какую цену?

— Покажите мне вашу грудь, девушка. Холмы на вашем платье обещают рай.

— Вы с ума сошли.

— Не говорите так. Я прошу вас. Я хочу всего лишь раз коснуться женской груди. А потом я готов выполнить любое ваше желание. Даже если меня поймают.

Требование калеки было для Афры настолько неожиданным, что она долго не знала, что сказать. Сначала она хотела обругать его извращенной свиньей, подлым мучителем, но в его словах было что-то трогательное.

— Могу представить себе, о чем вы думаете, — продолжал гомункулус. — Но мне все равно. Я еще никогда не видел такой прекрасной женщины, как вы. Да и где мне? С тех пор как мне исполнилось два года, я жил среди мужчин. Хорошо, что в Святой Троице нет зеркал. Я могу только догадываться о том, как я выгляжу. Не так давно мне в руки попал часослов одного монаха. Наряду с благочинными молитвами там были миниатюры из Ветхого Завета. В их числе было изображение Адама и Евы в раю. И тогда я увидел груди Евы. В жизни не встречал ничего более волнующего. Мое тело завибрировало в местах, на которые я раньше не обращал внимания. Когда монах увидел, что я держу его часослов, он побил меня, сказал, что я мерзок, и обещал мне вечные муки.

Афра испытующе поглядела на привратника.

— И если я перед вами разденусь…

— Я исполню любое ваше желание, все, что в моих силах.

— В таком случае откройте двери!

Привратник исчез из окошка и открыл двери.

В сторожке привратника пахло плесенью. Из обстановки был только грубый стол из темного дерева и неудобный стул. Распахивая ворот своего платья и спуская его с плеч, Афра не сводила с горбуна взгляда. Ее груди были похожи на спелые фрукты. Афра никогда не думала, что эта ситуация может так взволновать ее.

Калека робко протянул руку. Он не осмеливался коснуться ее. Вместо этого он упал перед Афрой на колени и сложил руки, Словно для молитвы.

Афра увидела, как дрожат его губы. Она даже испытывала к этому человеку какое-то сочувствие. Через некоторое время она снова надела платье.

Привратник поднялся и театрально поклонился Афре, словно священник при входе в церковь. Он тяжело дышал и качал головой, словно не веря в то, что только что видел своими глазами.

— Подождите здесь, — сказал он наконец, — я посмотрю, началась ли уже дневная молитва.

Когда дверь в сторожку за ним захлопнулась, девушка заметила, что внутри не было ручки. И, хотя Афра была заперта, ей не было страшно. Тем не менее ее терзали сомнения по поводу того, правильно ли она поступила.