Погруженный в созерцание фасада собора, фронтон которого напоминал корабль, кормой стоящий на земле, а носом устремляющийся прямо в небо, навстречу солнцу, Ульрих не заметил, как к нему подошла Афра. И только когда она положила руку ему на плечо, архитектор сказал:

— Он действительно был гением, этот мастер Эрвин. К сожалению, он не дожил до того дня, когда воплотились его мечты.

— Тебе не стоит зарывать свой талант в землю, — ответила Афра. — Вспомни Ульм. Это твое сооружение, и твое имя всегда будет упоминаться в связи с этим собором.

Ульрих пожал руку Афры и улыбнулся, но улыбка его была горькой. Наконец он поднял взгляд, и, когда заговорил, в его голосе слышалось отчаяние:

— Чего бы я ни отдал за то, чтобы иметь право построить над этим нефом башню, не менее гениальную, чем само творение мастера Эрвина.

— Ты получишь это назначение, — Афра пыталась утешить любимого. — Никто не обладает твоими способностями для выполнения такого задания.

Архитектор отмахнулся:

— Не нужно меня утешать, Афра. Не ведая того, я поставил не на ту лошадь.

Больно было видеть подавленность Ульриха. Да, они не нуждались. На строительстве кафедрального собора в Ульме Ульрих фон Энзинген заработал больше, чем они могли потратить, — конечно, если жить скромно. В Брудергофгассе они сняли уютный домик. Но Ульрих был не такой человек, чтобы удовлетвориться достигнутым. Его распирало от идей, и один только вид неоконченного собора приводил его в волнение.

Несколько дней спустя Афра набралась мужества и разыскала аммейстера, старшего члена городского совета, который вместе с четырьмя сеттмейстерами управлял городом. На девушке было аккуратное платье из светлой ткани, и впечатление, которое она произвела на приеме на старого человека строгих правил, было вполне благоприятным. Старик, в свою очередь, производил впечатление человека дерзкого — из-за темных волос, спадавших на плечи, как у пирата.

Он жил на втором этаже ратуши в изысканно обставленной комнате огромных размеров. Уже один только стол, за которым он принимал посетителей, был длиной с телегу. Складывалось впечатление, что разыскать аммейстера и поделиться с ним своими проблемами сложно, практически невозможно. На самом же деле все было с точностью до наоборот: ежедневно аммейстер принимал два-три десятка посетителей, жалобщиков и просителей, выстраивавшихся в очередь, иногда выходившую на площадь перед зданием.

После того как Афра изложила свое дело, аммейстер поднялся со стула, спинка которого была выше его головы локтя на два, и подошел к окну. Стоя у огромного окна, он, и без того невысокий, производил впечатление еще более низкорослого человека. Скрестив руки за спиной, аммейстер смотрел на площадь перед зданием и, не глядя на Афру, начал:

— Что же за времена настали, если жены хлопочут за мужей? Разве мастер Ульрих голос потерял или онемел, что он послал вас?

Понурив голову, Афра ответила:

— Высокий господин, Ульрих фон Энзинген не нем, он очень горд, слишком горд, чтобы предлагать вам свои услуги, как крестьянин предлагает овощи. Он художник, а художники хотят, чтобы их просили. Кстати, он не знает, что я разговариваю с вами.

— Художник! — воскликнул аммейстер, и теперь голос его звучал выше, тона на три выше, чем раньше. — Только послушайте! Мастер Эрвин, построивший собор на песке, как волшебник, никогда не называл себя художником.

— Ну хорошо, в таком случае Ульрих фон Энзинген мастер, так же как Эрвин. Дело в том, что он построил кафедральный собор в Ульме, вызывающий у людей такое же восхищение, как и кафедральный собор Страсбурга.

— Но, как я слышал, собор в Ульме не окончен. Вы не поведаете мне, почему мастер Ульрих бросил свою работу?

Афра представляла себе все намного проще. Теперь, подумала она, ошибиться нельзя, иначе конец. С другой стороны, всегда можно сказать, что епископ Вильгельм, хотя он и не имел никакого отношения к строительству собора, переманил мастера Ульриха в Страсбург.

— Как мне кажется, — начала Афра, и внутри у нее все клокотало от ярости, — до вас еще не дошли сведения, что граждане Ульма — ханжи. Большинство из них ведут порочный образ жизни. Когда мастер Ульрих решил построить над кафедральным собором высочайшую башню в христианском мире, они обвинили его в богохульстве, потому что думали, что верхушка башни достанет до неба. И тут как раз ваш епископ Вильгельм прислал мастеру письмо, приглашая Ульриха фон Энзингена приехать в Страсбург и возвести здесь высочайшую башню Запада.

Одно упоминание имени епископа Вильгельма фон Диета заставило аммейстера покраснеть от ярости. Когда он повернулся и обратился к посетительнице, его лицо было мрачнее тучи.

— Этот проклятый сукин сын, — запинаясь, пробормотал аммейстер. Афра не поверила своим ушам. — К строительству собора его преосвященство, — продолжал аммейстер, — не имеет ни малейшего отношения. У похотливого Вильгельма нет даже права служить мессу. Зачем ему собор?

«А зачем собор вам?» — хотела спросить Афра. Но она прикусила язык и смолчала.

— Почему мастер Ульрих не пришел вместо этого ко мне? — примирительным тоном спросил аммейстер. — Недавно мы назначили новым архитектором собора Верингера Ботта. Мне очень жаль, но второй нам не нужен.

Афра удрученно пожала плечами.

— Откуда нам было знать, что ваш епископ не имеет никакого отношения к строительству собора? С момента нашего прибытия накануне Нового года мастер Ульрих ежедневно наведывается в резиденцию епископа, чтобы узнать, не вернулся ли Вильгельм фон Дист. Тем не менее я благодарна вам за то, что вы меня выслушали. А если вам все же понадобятся услуги мастера Ульриха, то вы найдете нас в Братском переулке.

О своей встрече с аммейстером Афра умолчала. Она была убеждена в том, что ее признание еще больше расстроит Ульриха, потому что архитектор все еще надеялся на то, что все будет хорошо. В любом случае, его нельзя было отговорить продолжать рисовать чертежи и эскизы обеих башен кафедрального собора.

В день святого Иосифа по Страсбургу прошел слух, что похотливый Вильгельм — как все называли епископа — вернулся из своего зимнего путешествия. Его преосвященство заменил конкубину из Парижа, с которой он уже почти год делил стол и постель, на сицилийку, темноглазую женщину с черными волосами и кожей гладкой и смуглой, как олива.

Но прошла еще неделя, прежде чем жители Страсбурга смогли лицезреть своего епископа, поскольку Вильгельм фон Дист, как и его предшественники, жил в одном из своих замков, в Дахштайне или в Цаберне. В городской резиденции напротив собора застать его можно было редко.

Горожане и епископ не очень-то любили друг друга. Корни взаимной неприязни были довольно глубоки и лет пятьдесят назад привели к войне, закончившейся поражением епископа. С тех пор Вильгельм фон Дист, до этого правивший городом по своему усмотрению, официально не имел никакой власти. Но по-прежнему было достаточно людей, которые во всеуслышание поносили Вильгельма, а на самом деле с готовностью выполняли его пожелания.

Епископ принял мастера Ульриха в мрачной комнате для аудиенций, почти что полностью потерявшей свое былое величие. Вильгельм, человек размером со шкаф, мужчина, у которого жажда плотских удовольствий была написана на лице, вышел к архитектору в чем-то вроде халата, с золотой митрой на голове в знак его высокого сана. Он величественно протянул Ульриху правую руку для поцелуя и громко воскликнул:

— Ульрих фон Энзинген, приветствую вас во имя Господа нашего Иисуса Христа! Я слышал, вы долго дожидались меня, — гнусавый голос епископа напоминал о его голландском происхождении.

Архитектор тоже рассыпался в любезностях и выразил епископу сочувствие по поводу гибели его посланника:

— Как я вам и сообщал, произошла трагедия, причиной ее был мерзавец наемник, которого давно наказали по справедливости. Его звали Леонгард Дюмпель. Да упокоит Господь его душу.

— Ну ладно, de mortuis nil nisi bene [10]или как там… Я и не знал, что мой посланник погиб. Давно не видел его.