Алхимик замолчал и уставился в пустоту. Казалось, его неожиданно поразила какая-то мысль.

— Что с вами? — спросила Афра.

А Ульрих фон Энзинген добавил:

— Вы еще не закончили, мастер Рубальдус. Продолжайте! Шрифт уже начинает исчезать.

Рубальдус задумчиво кивнул. Потом стал переводить дальше:

— Мой аббат, называть имя которого я поостерегусь, считает, что я не замечу яд, который уже несколько недель добавляют в мою скудную пищу, чтобы заставить меня замолчать навеки, а на вкус он горек, как черный орех, и…

Алхимик запнулся, но Ульрих, сам владеющий латынью, подошел к Рубальдусу и сильным голосом продолжил:

— …даже мед, которым пытаются подсластить мое молоко, которое дают утром, не может заглушить его вкус. Защити Господь мою душу. Аминь. P. S. Я положу этот пергамент в книгу, в верхнем ряду скриптория, о котором мне известно, что никто в нашем монастыре не берет оттуда книги для чтения. Она называется «О пропасти души человеческой».

Ульрих фон Энзинген поднял взгляд. Потом обернулся к Афре. Казалось, она застыла. Наконец девушка вопросительно посмотрела на Рубальдуса. Тот смущенно потирал нос, как будто пытался найти объяснение прочитанному. В конце концов он схватил гульден и опустил его в нагрудный карман камзола.

Неловкое молчание прервала Афра:

— Если я правильно поняла, мы стали свидетелями убийства.

— Да еще и в самом известном монастыре мира, в Монтекассино, — добавил Ульрих.

А Рубальдус подытожил:

— Вообще-то это произошло более пятисот лет назад. Мир зол, просто зол.

Мастер Ульрих не знал, как реагировать на действия алхимика. Еще несколько мгновений назад Рубальдус казался удрученным, если не потрясенным, а теперь от его серьезности не осталось и следа. Можно было подумать, что он смеется над содержанием пергамента.

— Понимаете ли вы, о чем идет речь в документе? — спросил архитектор, обращаясь к алхимику.

— Не имею ни малейшего понятия, — поспешно бросил Рубальдус. — Возможно, вам стоит спросить теологов. В Ульме, по эту сторону реки, есть много таких.

— Разве у вас нет монастырского прошлого, мастер Рубальдус? — Взгляд Ульриха был серьезен.

— Откуда вам это известно?

— Об этом говорят в Ульме. В любом случае, значение слов CONSTITUTUM CONSTANTINI должно быть вам знакомо.

— Никогда не слышал! — ответ Рубальдуса прозвучал насмешливо. И, словно желая избежать дальнейших расспросов, он подошел к окну, скрестил руки за спиной и со скучающим видом стал смотреть на улицу. — Единственное объяснение, которое я могу вам дать, относится к крови Святого Духа. Среди алхимиков так называют те самые тайные чернила, которые исчезают вскоре после того, как окажутся на бумаге, и которые можно снова сделать видимыми с помощью определенного раствора. Если вы спросите мое мнение, то безвестный бенедиктинец просто искал славы. Известно, что бенедиктинцы любят хвастаться. Они считают себя умнее других монахов и записывают на бумагу каждый свой чих. Нет, поверьте мне, содержание этого пергамента стоит не более, чем тот материал, на котором оно было записано. — Он снова вернулся к столу, на котором лежал документ. — Мы должны уничтожить его, пока не случилась беда.

Афра подошла к нему вплотную и закричала:

— Только посмейте! Пергамент принадлежит мне, и я оставлю его себе.

Все трое глядели на поблекший пергамент. Написанное на нем снова исчезло. Афра взяла загадочный документ в руки, осторожно сложила и спрятала обратно в шкатулку.

Переправа на другой берег реки, как и в прошлый раз, прошла в полном молчании. Паромщик, казалось, был безучастен. Афра отчаянно пыталась припомнить обстоятельства, которые предшествовали тому, что она стала обладательницей пергамента. Перед смертью отец оставил каждой из пяти дочерей какую-нибудь безделушку. Он не был обеспеченным человеком и мог только радоваться тому, что в то тяжелое время его семья не умирала с голоду. Афра, как самая старшая, получила шкатулку, и, как самой старшей, ей досталась особая ответственность. Поскольку отец умер внезапно, никаких намеков он сделать не мог. Указание насчет пергамента наверняка бы ей запомнилось.

— О чем ты думаешь? — поинтересовался Ульрих, глядя на волны, расходившиеся по реке от носа плоского суденышка.

Афра покачала головой.

— Я не знаю, что и думать. Что все это значит?

После долгой паузы, когда они почти достигли берега, Ульрих наконец произнес:

— Я могу ошибаться, но у меня такое чувство, что в этом деле что-то не так. Когда Рубальдус переводил текст пергамента, он внезапно остановился, как будто не знал, что делать дальше. Мне показалось, что мыслями он был где-то далеко. И я видел, как дрожали его руки.

Афра посмотрела на Ульриха.

— Я и не заметила этого. Меня насторожило только то, что в конце алхимик хотел уничтожить пергамент. Как он сказал? «Пока не случилось беды» или что-то вроде этого. Или содержание пергамента имеет особое значение, и тогда мы должны беречь его как зеницу ока, или это просто выдумка какого-то тщеславного человека, но и тогда нам не стоит уничтожать пергамент. Все это кажется мне очень таинственным, — она вздохнула. — Но что же значат эти загадочные слова? Я уже почти все забыла. А ты?

Ульрих фон Энзинген лукаво улыбнулся, той улыбкой, которую так любила Афра. Потом он протянул Афре левую руку и повернул ладонью вверх. При виде букв Афра широко раскрыла глаза от удивления. А Ульрих пожал плечами.

— Мы, архитекторы, часто так делаем. То, что записано у тебя на ладони, нельзя куда-то не туда положить или потерять. А стереть все можно при помощи горсти песка.

— Тебе нужно было стать алхимиком!

Ульрих кивнул.

— Вероятно, это избавило бы меня от многих хлопот. И, как мы видели, алхимики неплохо зарабатывают. Золотой гульден за какую-то таинственную водичку!

— Приехали! — прервал их разговор паромщик, и Афра с Ульрихом спрыгнули на землю. На склоне холма архитектор обнял Афру и сказал:

— Подумай еще раз. Ради меня!

Афра тут же поняла, что он имел в виду. Ее лицо исказилось, словно от боли.

— Я останусь с тобой. Или мы уйдем вместе, или…

— Ты же знаешь, так не получится. Я не могу бросить ни Гризельдис, ни свою работу.

— Я знаю, — обреченно ответила Афра и отвернулась.

— Хоть я и способен построить самую высокую башню в христианском мире, оградить тебя от обвинения в колдовстве я не в силах.

— Пусть только попробуют! — сердито ответила Афра. — Это какими же ведовскими искусствами я владею?

— Афра, ты же знаешь, что дело не в этом. Достаточно двух свидетелей, которые скажут, что видели тебя в сопровождении козлоногого мужчины или что ты в церкви плюнула на изображение Девы Марии, и тебя объявят ведьмой. Я думаю, мне не нужно объяснять, что это значит.

Афра вырвалась из объятий Ульриха и бросилась прочь. Придя домой, она заперлась в своей комнате, заплакала, бросила шкатулку с пергаментом в угол и упала на постель. Когда девушка подумала о таинственном содержании документа, кровь ее закипела. Преисполненная гнева, она вспоминала слова отца. Вот она, ситуация, из которой, как говорил ее отец, нет выхода. Но что проку от пергамента, с которым никто не знает, что делать? Афра чувствовала себя брошенной на произвол судьбы.

Уже давно наступил вечер, и сквозь слезы отчаяния, струившиеся у нее из глаз, вкралась мысль снова навестить Рубальдуса. Алхимик показался ей жадным человеком. Возможно, за деньги он продаст свои знания. А в том, что он знает что-то, имеющее отношение к тексту, Афра не сомневалась.

Она была небогата, но свою зарплату и чаевые из столовой откладывала. Уже, наверное, скопилось гульденов тридцать, которые она хранила в кожаном мешочке в платяном шкафу, — небольшое состояние. Вот что предложит она алхимику за то, чтобы он открыл, какое значение имеет пергамент.

Этой ночью Афра практически не спала. На следующее утро она встала пораньше, надела свое зеленое платье и отправилась на другую сторону реки. Мешочек с деньгами девушка спрятала между грудей.