— А Хол так же хотел тебя?

— Не сразу.

Ее щека уже покоилась в его раскрытой ладони.

— Но ты уговорила его.

— Сказать проще и честнее — я совратила его.

— Ну, хорошо. Ты его совратила. Что произошло дальше?

Дженни улыбнулась и стыдливо опустила голову:

— Потом он даже более чем хотел. Он никогда не вел так со мной себя раньше.

— Как?

Если бы Дженни взглянула сейчас в лицо Кейджа, она бы прочла то же самое жаждущее, голодное выражение.

Она на мгновение закрыла глаза, словно стараясь сдержать себя, тщательно подбирая слова. Кейдж не мог отвести от нее взгляда, он внимательно смотрел, как она облизнула кончиком языка нижнюю губу, прежде чем продолжить снова.

— Чувственно, немного дико, сладострастно. — Дженни слегка улыбнулась. — Я не знаю, как описать его.

— Грубо? Слишком грубо?

— Нет, я вовсе не это имела в виду.

— Нежно?

— Да. Все это время он был очень мягок, но… страстен.

— Ты испугалась, когда он сдернул с тебя ночную рубашку? — Ее глаза удивленно открылись, и Кейдж обозвал себя чертовым, безмозглым болваном. — Ведь на тебе же была надета ночная рубашка, так?

В течение нескольких последних минут его мягкий, чуть хрипловатый голос словно гипнотизировал ее, одурманивая, вводя в транс. И, как любой находящийся под гипнозом человек, она послушно ему отвечала. Однако его последний вопрос словно вывел ее из ступора.

— Я не должна была говорить с тобой об этом, Кейдж.

— Почему?

— Мне стыдно, я смущаюсь, — воскликнула она едва слышно, — а кроме того, это нечестно по отношению к Холу. Почему ты так хочешь знать, что случилось той ночью?

— Потому, что мне любопытно.

— Это болезнь! Это любопытство ненормально!

— Нет здесь ничего болезненного и ненормального. Напротив, все естественно. — Он завис над ней, заставив Дженни вжаться в боковую подушку дивана. Кейдж положил одну руку на спинку дивана, другую — на его подлокотник, обнимая Дженни и заключая в ловушку, образованную его руками. — Я хочу знать, что ты думаешь о занятии любовью.

— Почему? — спросила она, готовая разрыдаться.

Он низко опустил голову, приблизившись к ней, и его слова казались ей мягкими, выразительными дуновениями воздуха, согревавшими, ласкавшими ее омертвевшие губы.

— Потому что я хочу заниматься с тобой любовью. Ты отказываешь мне, противостоишь любым моим попыткам. Я хочу знать, что побудило тебя отступиться от своих принципов той ночью. Что заставило желать жить одним мгновением? Что сделал твой возлюбленный, чтобы ты отбросила все ограничения и запреты, которых столь ревностно придерживалась в обычной жизни? Что могло освободить твою сексуальность? Говоря другими словами, Дженни, что заводит тебя?

Она невольно чувствовала, как ее возбуждают его убедительный тон и настойчивые, крепкие объятия, требовательные прикосновения его напряженного тела. Его грудь вздымалась и опускалась при каждом бешеном, ускоренном вдохе. Кейдж был не в силах оторвать от нее взгляда.

— Что пробило брешь в твоей броне? — снова спросил он. — Неужели все вокруг было столь романтично, что ты не смогла устоять?

Дженни покачала головой и словно со стороны услышала свой ответ.

— Это случилось в моей комнате.

— Видит Бог, это совсем не сексуально.

— Там было темно.

Кейдж слегка приподнялся, почти закрыв ее своим телом, и выключил настольную лампу. До тех пор она и не замечала, что он успел погасить весь свет на кухне и рядом с обеденным столом, когда они ушли оттуда. Они сидели, погрузившись в темноту, освещенные лишь слабым огоньком догорающих свечей. Их пламя отбрасывало длинные, мерцающие тени на бледные стены, выхватывая из темноты его лицо.

— Как сейчас?

— Нет. Совсем темно. Я ничего не видела.

— Ничего? — Его сильные пальцы мягко, но крепко удерживали ее за волосы, не давая ей опустить голову, заставляя смотреть ему прямо в глаза.

— Да.

— Ты даже не видела лица своего возлюбленного?

— Да.

— А ты хотела бы этого?

— Да. Да. Да, — простонала она и сделала безуспешную попытку отвернуться. Он не пускал ее.

— Тогда это к лучшему. Смотри на лицо своего возлюбленного сейчас, Дженни. Во имя всего святого, взгляни, наконец, на меня, Дженни.

Его губы вновь коснулись ее губ, и на этот раз она была к этому готова. Приоткрыв губы, Дженни отвечала на его яростное желание обладать ею, приветствуя вибрирующие, волнующие, завораживающие движения его языка. Ее руки касались, ласкали его руки, скользили по его спине. Она гладила напряженные мышцы его груди.

— Что он говорил тебе, Дженни? — Кейдж покрывал поцелуями ее губы и щеки. — Сказал ли он тебе все, что ты хотела, что жаждала слышать?

Губы ее слились с его губами, а разум… разум пытался обратиться к ускользающим воспоминаниям.

— Он сказал… — Она была смущена и озадачена. — Он… он ничего не сказал.

— Ничего?

— Да. Думаю, только прошептал мое имя… однажды.

— Неужели он не сказал тебе, какая ты прекрасная и желанная?

— Я… я не такая.

— Именно такая, любовь моя, именно такая. Такая прекрасная. — Его дыхание казалось теплым и влажным, когда он шептал ей на ухо. — Ты чувствуешь, как я возбужден, Дженни. Да как ты можешь думать, что ты не желанна. Я хочу тебя больше, чем любую другую женщину на свете.

— Кейдж, — простонала она, когда тот, наконец, прервал свой пламенный поцелуй. Он нежно облизнул ее губы, слегка коснувшись уголков рта, словно поддразнивая.

Его рука скользнула на ее талию, развязывая пояс. Он дотронулся до ее шеи, лаская грудь твердыми подушечками пальцев.

— Говорил ли он тебе, что твоя кожа нежная как шелк? — Кейдж склонил голову, тесно прижавшись к ней, целуя шею. — И что ты пахнешь просто божественно? — Он запечатлел еще один горячий поцелуй в ямочке у начала ее шеи, коснувшись языком ее бархатной кожи.

Дженни не замечала, что Кейдж успел расстегнуть пуговицы ее блузки, пока он не начал торопливо снимать ее. В его хриплом шепоте звучали проклятия, но были они как молитва. Он издал сладостный стон, дотронувшись до ее груди. Дженни закрыла глаза и вся отдалась чувствам, пробуждаемым его ласкающими пальцами и нежными ладонями.

— Он должен был сказать тебе, что твои груди прекрасны. — Кейдж поцеловал ее в грудь. — Что твои соски нежны, сладки и совершенны. Он должен был сказать тебе все это. Потому что это правда. — Он ловко расстегнул застежку и снял прозрачные чашечки. — Ах, Дженни, позволь мне любить тебя.

И, сжимая ее в своих объятиях, он делал это.

Дженни не знала, что поцелуи могут быть столь божественны, столь нежны и одновременно чувственны, что губы могут впиваться в кожу столь яростно, не причиняя при этом боли, что язык может быть столь подвижным и неспешным.

Его ласки длились и длились, пока она не ощутила себя парящей в искристом океане чувств. Горячие источники желаний рождались в ее нервных окончаниях. Дженни знала, что нехорошо, грешно предаваться воспоминаниям о ночи любви с Холом с его братом.

Однако она давно уже преступила границы здравого смысла, и не было пути назад. Она пала жертвой легендарного очарования Кейджа. Дженни Флетчер уже присоединилась к его донжуанскому списку, но все же что-то заставляло ее думать, что эта ночь станет особенной и для Кейджа.

— Тебе нравилось чувствовать его тело рядом с собой, Дженни?

— Да.

— Прикосновения его кожи?

— Он не снял с себя одежду, — едва дыша, призналась она, в то время как его губы продолжали ласкать ее грудь.

— А ты?

— Да, я была…

— Обнаженной?

— Да.

— И как ты себя чувствовала?

Дженни вспомнила тот момент, когда ночная рубашка упала с ее тела, и она оказалась нагой и незащищенной под своим возлюбленным.

— Я не чувствовала стыда. Я только хотела…

— Что?

— Не важно.

— Что? — настойчиво повторил он.

— Ощущать его рядом с собой.

Кейдж оторвался от нее и пристально посмотрел ей прямо в глаза: