– Дженни Флетчер, – сказал Кейдж, скрестив руки на широкой груди и недоверчиво уставившись на нее, – ты хочешь сказать, что никогда не ходила на свидание с кем-нибудь еще?

– Вовсе не потому, что меня о том не просили! – резко возразила она, защищаясь.

Кейдж вытянул вперед руки:

– Спокойно, девочка. Я вовсе не имел в виду этого. Да стоит тебе только захотеть, за тобой табунами побегут все парни в городе.

– Я вовсе не хочу, чтобы они за мной бегали. Звучит очень недостойно.

Она вспыхнула, и Кейдж не мог удержаться, чтобы не коснуться ее щеки ладонью. Она отклонила голову, и его рука повисла в воздухе.

– Я думаю, что ради тебя мужчина вполне мог бы забыть о своем достоинстве, Дженни, – грустно заметил он, а потом продолжил уже в более игривом тоне: – Но ты не обращала внимания на других парней, потому что это было бы нечестно по отношению к Холу.

– Совершенно верно.

– И даже тогда, когда вы оба были в техасском христианском университете?

– Да.

– Гм… – Кейдж автоматически потянулся за сигаретной пачкой, потом вспомнил и засунул ее обратно в карман. Его взгляд неотрывно преследовал Дженни. – А когда Хол сделал тебе предложение?

– Несколько лет назад. Я думаю, на старших курсах Техасского университета.

– Ты думаешь? Ты не помнишь? Как ты могла забыть тот момент, когда земля поплыла у тебя под ногами?

– Не дразни меня, Кейдж!

– Земля не поплыла?

– Совсем не так, как в кино.

– Ты смотрела плохие фильмы. – Он значительно подмигнул ей.

– Зато я знаю, какие смотрел ты, – возразила она, бросив на него укоризненный взгляд. – Те самые, что Сэмми Макхиггис показывает у себя в бильярдной после полуночи.

Кейдж попытался сохранить серьезное лицо, слыша ее высокомерный тон, однако бросил пустые попытки и позволил улыбке коснуться его губ.

– Леди приглашены. Хочешь пойти со мной как-нибудь?

– Нет!

– Почему же нет?

– Почему нет? Да потому, что я не хочу скончаться от ужаса и отвращения, просматривая эти фильмы. Они отвратительные.

Он склонился к ней ближе и язвительно заметил:

– А откуда ты знаешь, что они отвратительны, если ни разу их не смотрела? – Она хлопнула его по плечу, и он отвернулся, сохранив в памяти аромат ее свежей, пахнущей весенними цветами кожи. Постепенно улыбка на его лице померкла, сменившись хмурым выражением, появившимся у него, едва он снова взглянул в ее глаза. – Дженни, когда Хол попросил тебя выйти за него замуж?

– Я же сказала тебе, это…

– Где вы были? Опиши, что вас окружало? Что произошло? Он преклонил колени? Это случилось на заднем сиденье его автомобиля? Днем? Ночью?

В кровати? Когда?

– Прекрати! Я же сказала тебе, что я не помню.

– Да было ли вообще это? – Его голос был так тих, что она невольно обратила внимание.

– Что ты имеешь в виду?

– Он вообще хоть раз произносил эти слова вслух? «Дженни, ты выйдешь за меня замуж?»

Она отвернулась от него:

– Мы всегда знали, что нам предстоит пожениться.

– Кто всегда знал? Ты? Хол? Мама и папа?

– Да. Все. – Она повернулась к нему спиной, намереваясь вернуться домой. – Я должна идти туда и…

Его теплая, тяжелая рука сомкнулась вокруг ее запястья и удержала.

– Скажи Холу, чтобы он не ехал в это идиотское путешествие.

Она обернулась:

– Что?

– Ты меня слышала. Скажи, чтобы он остался дома, где им так дорожат.

– Я не могу.

– Ты – единственная, кого он послушается. Ты же не хочешь, чтобы он уехал, правда? Правда? – повторил он с большим нажимом в голосе, не услышав ответа.

– Да! – вскричала она, высвобождая руку. – Но я не могу встать между Холом и той миссией, которую, как он уверен, возложил на него Господь.

– Он любит тебя?

– Да.

– И ты его любишь?

– Да.

– Ты же хочешь выйти за него замуж, хочешь, чтобы у вас был дом и ребенок и все такое прочее, так?

– Это наше дело. Хола и мое.

– Проклятье, я вовсе не вмешиваюсь в вашу личную жизнь. Просто стараюсь удержать своего родного брата от пули. Я по-прежнему, что бы ни думали на этот счет, являюсь членом этой семьи, и ты должна мне ответить.

Дженни чувствовала себя подавленно, ей было стыдно, что она тоже отстранила его в своем сознании от семейных дел, как часто поступали и его родители. В этой ситуации она была лишняя, а не Кейдж. Она посмотрела ему в глаза:

– Конечно же хочу. Я много лет ожидала этого замужества.

– Прекрасно. Тогда, – продолжал он уже гораздо спокойнее, – притопни ногой. Выдвини ультиматум. Скажи ему, что тебя здесь не будет, когда он вернется обратно. Дай ему понять, как ты к этому относишься.

Она покачала головой:

– Он чувствует, что призван для этого. Это его путь.

– Тогда уведи его прочь. Сделай так, чтобы он сбился с этого пути, Дженни. Я ценю его так же высоко, как и ты. Но, черт возьми, если президенты, дипломаты и наемники заварили эту кашу в Центральной Америке, как, проклятье, Хол думает ее решить? Он ввязывается в то, о чем не имеет ни малейшего представления.

– Господь защитит его.

– Ты просто повторяешь то, что от него услышала. Я тоже знаком с Библией. Ее вдолбили мне в голову. И одно время меня очень интересовали все эти иудейские войны. Да, им удалось чудом выиграть пару сражений, однако у Хола в подчинении нет армии. У него нет даже одобрения правительства США. Господь дал нам мозги, чтобы мыслить разумно и взвешенно. То, что делает Хол, неразумно.

Дженни готова была от всего сердца с ним согласиться. Однако Кейдж слишком хорошо умел играть словами и манипулировать правдой, чтобы создать иллюзию своей правоты. Согласиться с мыслями Кейджа граничило для нее с ересью. Кроме того, ее долгом было оставаться верной Холу и делу, которому он себя посвятил.

– Спокойной ночи, Кейдж.

– Сколько ты уже живешь с нами, Дженни?

Она снова замолчала.

– С тех пор, как мне исполнилось четырнадцать. Почти двенадцать лет.

Хендрены взяли Дженни после того, как погибли ее родители. Однажды, когда она была в школе, у них в доме взорвался газовый баллон, и все сгорело дотла. Позднее она вспоминала, что, сидя на уроке алгебры, слышала пожарные сирены и вой машин скорой помощи. Однако еще не знала, что ее родителям и маленькой сестренке, оставшейся дома с больным горлом, уже ничем не поможешь. Ее отец забежал в обеденный перерыв домой, чтобы проведать сестренку. Еще до наступления темноты Дженни осталась одна в этом мире, не имея ни единой вещи, за исключением одежды, бывшей на ней, когда она отправилась в тот день в школу.

Флетчеров связывали дружеские отношения с их пастором, Бобом Хендреном и его женой Сарой. А поскольку у Дженни не осталось живых родственников, ее будущее практически не обсуждалось.

–Я помню, как вернулся домой из колледжа на День благодарения[2] и обнаружил там тебя, – сказал Кейдж. – Мама превратила свою комнату для шитья в спальню маленькой принцессы. Наконец-то у нее появилась дочка, о которой она всегда мечтала. Мне сказали, чтобы я обращался с тобой как с членом семьи.

– Твои родители были очень добры ко мне, – слабым голосом призналась Дженни.

– И поэтому ты никогда не могла устоять перед ними?

Ее оскорбили его слова, и это было заметно.

– Я не понимаю, о чем ты говоришь!

– Напротив, очень хорошо понимаешь! Прошло двенадцать лет с тех пор, как ты в последний раз самостоятельно принимала решения. Неужели ты боишься, что они выбросят тебя на улицу, если ты с ними не согласишься?

– Звучит абсурдно! – изумленно воскликнула она.

– Нет. Просто грустно, – заметил Кейдж, подставляя ветру тяжелый, квадратный подбородок. – Они решали, кто может и кто не может быть твоими друзьями, какую одежду тебе носить, в какой колледж поступать и даже за кого выйти замуж. А сейчас, похоже, от них зависит, когда случится свадьба. Возможно, ты позволишь им планировать и своих детей тоже?