Эдвард и Сара зашли на Манчестер-сквер и занесли Пауэрскорту целую кипу архивных документов. Это были остальные завещания бенчеров Куинза. Эдвард пообещал в ближайшие дни прийти, чтобы обсудить их содержание.
Усевшись на диван перед камином в нижней гостиной, Пауэрскорт принялся изучать записи. Джосайя Бьючемп, умер в 1861-м, оставил пять тысяч фунтов и два дома в Холборне на вспомоществование престарелым адвокатам. Горацио Паунсфут, умер в 1865-м, завещал семь тысяч на содержание нуждающихся студентов. Джон Джеймс Толлард, умер в 1870-м, оставил пять тысяч на стипендии недостаточно обеспеченным учащимся… Рябила в глазах вереница имен и цифр. Пауэрскорт уселся поудобнее и откинулся на спинку дивана. Ричард Вудлей Фицпейн, Питер Стерлинг Нетсербери… Имена заволокло туманом, остались только громадные цифры, пляшущие во дворах Куинза и резвящиеся по садам Темпла. Огромная восьмерка двигалась вдоль Мидл-Темпл-лейн к реке. Танцующая пара троек устремилась к зданию Королевского суда. Кружась в пируэте, стройная цифра одиннадцать направилась в сады Грейз-Инн. Жирная четверка, вперевалку взбираясь на холм, шествовала по Ладгейт-стрит в Сити. Но вот растаяли и цифры, донесся шумный ярмарочный гул, и появилась механическая карусель с равномерно поднимающимися и опускающимися лошадками. На одной из них, загадочно улыбаясь, гордо сидела одетая в траур миссис Донтси. Следом, держась огромными ручищами за поводья игрушечного пони, кружил дородный Порчестер Ньютон, на каждом повороте бросавший на Пауэрскорта гневные взгляды. Потом, задорно выбрасывая длинные ноги, под руку с товаркой проехала Кэтрин Кавендиш в коротком платье с блестками. За ней, на черной деревянной лошадке — сам Бартон Сомервилл, почему-то в пестром колпаке, словно шут при безумном короле Лире. Один за другим кружились все подозреваемые. За шутом ехал некто в белом халате и с ножом в руке, по-видимому, доктор Кавендиш, который решил развлечься под конец жизни. Не было тут только бесследно исчезнувшего Максфилда.
— Фрэнсис! — окликнула мужа леди Люси, входя в комнату. — Послушай… — Она увидела, что он задремал, и остановилась.
— Люси, — протер глаза Пауэрскорт, — я сейчас видел такой странный сон! Подозреваемые катались на карусели.
Жена улыбнулась.
— Кто-нибудь из них шепотом признался тебе в убийстве?
— Увы, нет, любовь моя!
— Это тебе, Фрэнсис, — протянула она конверт, надписанный слегка дрожащим почерком.
Он вскрыл его.
— Завтра днем, в половине первого, Люси, доктор Кавендиш ждет меня на Харли-стрит.
Пауэрскорт нежно обнял жену. А в голове у него все кружились и кружились яркие деревянные лошадки.
С одной стороны камина смотрели на пациентов два льва. Вид у них был такой, как будто они мечтают ожить и всех сожрать. С другой — равнодушная морда тигра, видимо утомленного долгой дорогой из джунглей к кабинету на Харли-стрит.
На левой стене висели головы оленей с ветвистыми рогами, гораздо более мирные и цивилизованные по сравнению со своими соседями. Узнав на стене напротив самого быстрого из хищников — гепарда, Пауэрскорт решил, что его детям здесь понравилось бы. Интересно, кто привез эти трофеи с сафари — сам доктор Кавендиш или его предшественник? А может, доктор и дома завел подобный зверинец, чтобы держать миссис Кэтрин Кавендиш в узде? Впрочем, такое под силу, пожалуй, разве что только живым хищникам.
При таком оформлении приемной логично было бы увидеть на столиках популярные и толстые географические журналы, в которых подробно описываются экспедиции в дальние уголки дикой природы, однако на видном месте лежали лишь обычные газеты, да еще и церковный еженедельник, в котором не найдешь ничего даже о миссионерах.
«Интересно, где профессор Риверс Кавендиш мог познакомиться с Кэтрин? — размышлял Пауэрскорт, провожая глазами вошедшую в кабинет пациентку. — Надо было спросить у нее». Леди Люси возмутилась, когда он не сумел ответить на столь важный вопрос.
— Лорд Пауэрскорт! — пригласил его регистратор.
Вошедшая перед ним пациентка куда-то исчезла. Неужели ее съели звери? Кабинет доктора Кавендиша, окна которого выходили в сад, был оформлен в том же стиле, что и приемная. На стенах висели офорты шедевров Ренессанса с религиозными сюжетами. Пауэрскорт узнал «Благовещение» Фра Филиппо Липпи из церкви Сан Лоренцо во Флоренции, «Распятие» Тинторетто и «Noli Me Tangere» [43]из галереи Венецианской академии.
— Добрый день, лорд Пауэрскорт. Чем могу служить?
Риверс Кавендиш, маленький сухонький старичок с короткой седой бородкой, все время беспокойно озирался. Саркастически настроенный наблюдатель, подумал Пауэрскорт, непременно сравнил бы его с кроликом, вот только хвоста не хватало.
— У меня к вам дело скорее личного характера, чем медицинского, доктор Кавендиш, — начал детектив. — Но прежде скажите, это ваши трофеи украшают приемную? Признаться, они произвели на меня сильное впечатление.
Седобородый старичок залился тоненьким смехом:
— Боже милостивый, ну и комплимент вы мне отвесили, лорд Пауэрскорт! Нет, нет, ха-ха, это добыча моего предшественника. Он все ездил в Африку пострелять кого-нибудь. Там и погиб. В последней поездке вскинул карабин, да промазал! В общем, не он тогда добыл льва, а лев — его. Туземцы-носильщики говорили, что от охотника мало что осталось — почти нечего было в лагерь принести, чтобы предать земле.
Казалось, эта история доставляла доктору немалое удовольствие.
— Дело, о котором я пришел побеседовать, доктор Кавендиш, касается адвоката Александра Донтси, отравленного на банкете в Куинз-Инн, и его коллеги, мистера Стюарта, которого застрелили вскоре после этого. Вам что-нибудь об этом известно?
— Жена рассказала мне, лорд Пауэрскорт, — любезно тряхнул бородкой доктор. — Но ведь она была у вас и сообщила все, что знает?
— Да, доктор Кавендиш. Тогда, если позволите, я начну с весьма необычного вопроса, который может показаться вам оскорбительным. Однако поверьте, я спрашиваю не из стремления совать нос в чужие дела. Ваш ответ может многое прояснить. Видите ли, супруга ваша в беседе со мной обмолвилась, что вам недолго осталось жить. Простите, доктор Кавендиш, это так?
Реакция доктора Пауэрскорта поразила — старичок не просто заулыбался, он радостно просиял.
— Чистая правда, лорд Пауэрскорт! Мне осталось месяца три, а может, и меньше. Я бы не хотел вдаваться в детали клинической картины, но срок примерно такой, благодарение Господу.
Пауэрскорт был в полном недоумении.
— Но, доктор Кавендиш, — растерянно произнес он, — близкая кончина обычно огорчает, даже ужасает людей. Вы же, судя по всему, искренне рады?
— Ну конечно! — кивнул доктор. — Я верю.
— Верите?
— Как сын праведной англиканской церкви, я истово и твердо верую.
— Во единого Бога, Отца всемогущего, Творца неба и земли, всего видимого и невидимого?
— Абсолютно.
— И во единого Господа Иисуса Христа, Сына Божия единосущного, ради нас, людей, от Отца рожденного прежде всех век, и нашего спасения сошедшего с небес и воплотившегося от Духа Святого, и ставшего Человеком, а также ради нас распятого на кресте во времена римского наместника Понтия Пилата?
— Безоговорочно. Только вы несколько отошли от формулы; слегка запамятовали, как видно, наш символ веры.
— Во Христа, согласно Святому Писанию в третий день воскресшего, восшедшего на небеса и сидящего одесную Отца, вновь грядущего со славою судить живых и мертвых?
— Всецело.
— И в единую Святую вселенскую и Апостольскую церковь?
— Несомненно.
— И в единое крещение во отпущение грехов?
— Разумеется.
— И ожидаете воскресения мертвых?
— Безусловно. Уповаю на вечную жизнь в мире обновленном.
— Господи Иисусе! — ахнул Пауэрскорт.
— Слава Ему во веки веков! — откликнулся доктор.
— Удивительная стойкость, — промолвил Пауэрскорт. — Стало быть, доктор Кавендиш, скорбное смятение «Берега Дувра» не для вас.
