Известно, что банда, получившая название «сорок воров», про которую можно сказать, что это была первая банда Нью-Йорка с определенным, известным руководством, формировалась в зеленной лавке Розанны Пирс, задняя комната которой использовалась ими для собраний и служила штабом Эдварду Солеману и другим известным главарям. Здесь они получали донесения от своих прислужников, и из этих тускло освещенных углов гангстеры отправлялись на свои военные вылазки. «Керрионцы», в основном выходцы из ирландского графства Керри, тоже родились в стенах лавочки Розанны. Это была небольшая банда, которая шлялась по Центральной улице и устраивала изредка драки; ее члены посвящали себя в основном культивированию ненависти к англичанам.

Встреча между «щеголем» и «парнем Бауэри». Пять Точек в 1827 году

«Чичестеры», «гвардия Роача», «уродские цилиндры», «рубашки навыпуск» и «мертвые кролики» – эти банды создавались и устраивали свои сходки в других зеленных лавках. Со временем эти магазинчики стали считаться худшими притонами Пяти Точек, средоточием бесчестья и преступности. «Рубашки навыпуск» были названы так потому, что носили рубашки по китайской моде, а выразительное название «уродских цилиндров» произошло от огромных цилиндров, которые они набивали шерстью и кожей и натягивали на уши подобно шлемам, когда шли драться. В банде «уродских цилиндров» состояли в основном молодые крепкие ирландцы, принимали они в свои ряды только самых крутых ребят в Пяти Точках. Даже наиболее жестокие хулиганы Парадиз-сквер и мастера по избиению испытывали страх, когда гигант из «уродских цилиндров» прогуливался в поисках приключений с огромной дубинкой в одной руке и обломком кирпича в другой, пистолет торчал у него из кармана, а шляпа была натянута на уши и не закрывала только жестокие глаза. Это был мастер суровой и бескомпромиссной драки, обутый в тяжелые ботинки, подбитые огромными сапожными гвоздями, которыми он топтал свою беспомощную жертву.

«Мертвые кролики» были первоначально частью «гвардии Роача», названной так в честь известного продавца спиртных напитков в Пяти Точках. Но в банде росли внутренние разногласия, и на одной из бурных встреч кто-то бросил в середину комнаты мертвого кролика. Одна из ссорящихся сторон восприняла это как предзнаменование и создала независимую банду, назвав себя «мертвыми кроликами»[4].

Некоторое время их также называли «черные птицы». И они достигли большой известности как воры и душегубы. Представители «гвардии Роача» отличались синей полоской на брюках, «кролики» же выбрали красную полоску, на конце своих палок прикрепив мертвого кролика, наколотого на шип. «Кролики» и «гвардия» находились в неумирающей вражде и постоянно дрались друг с другом, но в схватках с бандами из прибрежных районов и Бауэри они объединялись против общего врага, так же как и «уродские цилиндры», «рубашки навыпуск» и «чичестеры». Все гангстеры Пяти Точек дрались в майках.

По мере того как район наводняли зеленные лавки, он постепенно деградировал как центр развлечений. Банды стали злоупотреблять своими привилегиями хозяев Парадиз-сквер, и центр отдыха начал все более и более смещаться в Бауэри. Еще в 1752 году, когда воды Коллекта покрывали территорию Томбс и медленно текли по Кэнэл-стрит, Бауэри уже претендовал на то, чтобы стать местом увеселительных прогулок, там открылся ботанический сад Сперри (впоследствии – сады Уоксхолл), на верхнем конце проезда около Астор-Плейс. Эти претензии стали еще значительнее в 1826 году, когда на месте старой таверны «Бычья голова», где в 1783 году останавливался сам Джордж Вашингтон, чтобы утолить жажду элем в день эвакуации, был открыт Театр Бауэри. Новое театральное здание открылось комедией «Дорога к гибели», но первое важное представление было дано в ноябре 1826 года, когда Эдвин Форрест сыграл главную роль в шекспировском «Отелло». Много лет это был один из важнейших театров на континенте; его доски скрипели под поступью многих величайших актеров того времени. Тогда это было крупнейшее театральное здание в городе, вмещавшее 3 тысячи зрителей. В этом театре впервые было использовано газовое освещение. Здание трижды горело между 1826-м и 1838 годами и загорелось вновь лет за 15 до Гражданской войны. Полицейские, недавно одетые по приказу мэра Харпера в форму, появились на сцене во всем блеске своих новых костюмов со сверкающими медными пуговицами. Они велели зрителям освободить дорогу для пожарных, но бауэрские гангстеры, осмеяв их «лакейскую» форму, отказались выполнять распоряжение.

Когда кто-то закричал, что полицейские так одеты по примеру английских «бобби», головорезы рассвирепели, и много народу пострадало, прежде чем их удалось утихомирить. Из-за подобных инцидентов, связанных с полицейской формой, росла неприязнь к ней, и несколько лет стражи порядка появлялись на улицах, не имея иных отличительных признаков, кроме медных значков в форме звезды, от которых и произошло их прозвище «копы» («медники»). Выдержав много бурь, театр и до сих пор еще стоит в тени наземной железной дороги на Третьей авеню. В нем идут кинофильмы, находится итальянский магазин и время от времени выступают заезжие китайские труппы.

Старый Театр Бауэри

Вслед за Бауэри было построено еще несколько театров, среди них Виндзорский, который стал знаменит после постановки «Руки, простертые через море» и замечательной игры Джонни Томпсона в спектакле «На ладони». Много лет эти театры ставили первоклассные спектакли, и их часто посещали местные аристократы. Но со временем, когда характер улицы изменился, а ее притоны и гангстеры стали притчей во языцех по всему свету, в театрах начали показывать кровавые и шумные триллеры столь особого стиля, что скоро получили известность как «спектакли Бауэри», и ставились они только там. Среди них были «Парень-детектив», «Отмеченный для жизни», «Голова в голову» и другие в том же духе. Из этих произведений родилась мелодрама «Десять, двадцать, тридцать», которая была популярна в Соединенных Штатах вплоть до появления кинематографа. После того как первые граждане переместились из бельэтажа и первых рядов балконов театров Бауэри в театры, расположенные в верхней части города и вдоль Бродвея, в основном эти места заполнялись порядочными семьями немцев из Седьмого округа, которые пили розовый и желтый лимонад и шумно поедали старомодные мятные бизе. Но партер и галерка чаще кишели оборванцами разных степеней обоих полов. Они топали ногами и, когда занавес не мог подняться в положенное время, свистели и кричали: «Долой грязную тряпку!» «В воскресенье вечером эти места забиты до удушья, – писал некий автор, посетивший Бауэри во времена Гражданской войны. – Актрисы, которые слишком бездарны и распущенны, чтобы играть где-то еще, появляются на подмостках Бауэри. Грубые фарсы, непристойные комедии, персонажи – убийцы и разбойники с большой дороги – все это вонючей толпой, которая ходит в такие низкопробные театры, принимается на ура. Продавцы газет, подметальщики улиц, старьевщики, девушки-попрошайки, собиратели золы, все, кто может выпросить или украсть шестипенсовик, заполняют галерки этих низкопробных увеселительных заведений. Ни танцплощадки, ни бары со спиртными напитками, ни отвратительные распивочные не олицетворяют картину разврата и деградации Нью-Йорка в такой мере, как галерка Театра Бауэри».

Подметальщица улиц

Через несколько лет после возведения первого театра район Бауэри заполнился театральными зданиями, концертными залами, салунами, подвальными кабаками и большими пивными, рассчитанными на тысячу – полторы посетителей, которые сидели за длинными столами, расставленными по всему огромному залу. Уже в 1898 году в Бауэри насчитывалось 99 увеселительных заведений, только 14 из которых полиция признала приличными, кроме того, в каждом квартале было по 6 баров. Сейчас на этой улице вряд ли найдется дюжина театров, и те специализируются на пародиях, кинокартинах, а также еврейских, итальянских и китайских пьесах. Некоторые пивные, которых в Бауэри было множество до и после Гражданской войны, никогда не считались пригодными, даже после отмены сухого закона, из-за ужасного, безобразного качества продаваемого там спиртного. Во многих заведениях низшего класса первое время напитки стоили по 3 цента, при этом не было ни стаканов, ни кружек. Бочонки с обжигающим спиртным стояли на полках позади бара, и их содержимое подавалось через трубку или тонкий резиновый шланг. Клиент, положив деньги на барную стойку, брал конец шланга в рот и имел право выпить столько, на сколько хватало одного вдоха. Как только он прерывался, чтобы перевести дыхание, внимательный бармен выключал подачу, и ничто ее не восстанавливало, кроме повторной оплаты.