Склонив голову набок, она наблюдала за ним.

– Ты сердишься – и имеешь на это полное право. Принес мне чай, а я пыталась тебя убить.

– Тогда давай без разговоров. Вот. – Он сунул ей чашку в руки. – Пей. Гленна приказала.

Мойра сделала глоток, не отрывая взгляда от Киана.

– Очень вкусно.

Губы у нее задрожали, глаза наполнились слезами.

Внутри у него все перевернулось.

– Я, пожалуй, пойду. А ты тут пей чай и плачь, сколько тебе хочется.

– У меня не хватило сил. – Слезы в глазах девушки блестели, как капли дождя в тумане. – Я не смогла помочь им удержать заклинание. Оно распалось, рассыпалось, и сквозь нас словно прошли осколки стекла. У нас не получилось достать остальных, тех людей из клеток.

Киан задумался, стоит ли говорить Мойре, что Лилит просто заменит освобожденных пленников на новых. В приступе ярости захватит в два раза больше узников.

– Ты напрасно теряешь время, обвиняя и жалея себя. Ты сделала все, что смогла.

– Во сне Лилит сказала, что даже не станет пить мою кровь. Я самая маленькая и слабая – не стою таких хлопот.

Киан присел на стол, внимательно посмотрел на девушку и взял одно пирожное.

– Она лжет.

– Откуда тебе знать?

– Я – порождение ночи, ты не забыла? Очень часто что-нибудь небольшое по размеру и есть самое вкусное. Вроде закуски, если можно так выразиться. Не откажись я от этой привычки, ты бы и глазом не успела моргнуть.

Мойра опустила чашку и, нахмурившись, посмотрела на него.

– Это нужно воспринимать как комплимент?

– Как хочешь.

– Хорошо. Спасибо… наверное.

– Допивай чай. – Киан встал. – Попроси Гленну как-нибудь воздействовать на твои сны. Она это умеет.

– Киан, – окликнула его Мойра, когда он был уже на полпути к двери. – Я тебе благодарна. За все.

Молча кивнув, он вышел из комнаты. Прошла уже тысяча лет, а он все еще не понимает людей, особенно женщин.

Выпив принесенный Гленной чай, Блэр решила поваляться часок с наушниками. Обычно музыка успокаивает ее, помогает отвлечься и восстановить силы. Но нежный голос Патти Гриффин[10] вызвал в памяти вихрь воспоминаний.

Море, скалы, битва. Мгновение, когда небо потемнело, и она подумала, что все кончено. И крошечное, холодное зернышко облегчения где-то глубоко внутри – наконец-то.

Она не хотела умереть. Нет. Но где-то внутри накопилась усталость – ужасная усталость от одиночества и от сознания того, что ей суждено оставаться одной всю свою жизнь. Наедине с кровью, смертью и бесконечным насилием.

Судьба лишила ее любви к мужчине, который был ей так нужен; она лишила ее будущего, которое Блэр хотела и надеялась разделить с ним. Может, все началось именно тогда? Именно тогда в ее душе проросло семя усталости? В ту ночь, когда от нее ушел Джереми?

«Тряпка», – подумала Блэр и сдернула с головы наушники. Распустила нюни. Неужели она позволит себе сходить с ума из-за мужчины – да еще того, кто оказался недостойным ее? Примириться с мыслью о смерти потому, что Джереми не принял ее такой, какая она есть?

«Чушь собачья». Блэр повернулась на бок, обхватила руками подушку и уставилась на тускнеющий свет за окном.

Она вспомнила о Джереми из-за того, что Ларкин вновь пробудил в ней чувства. Не стоит опять увлекаться мужчиной. Ей совершенно не хотелось вновь оказаться в водовороте эмоций и чувств.

Другое дело секс. Тут все в порядке – до тех пор, пока дело ограничивается отдыхом и удовольствием. Ей больше не нужны страдания и это ужасное чувство опустошенности и одиночества, когда сердце трепещет, словно истекая кровью.

«Ничего от любви не осталось, – подумала Блэр, закрывая глаза. – Ничто не вечно».

Она задремала; из наушников, которые она забыла выключить, доносилась музыка, тихая и далекая.

В голове зазвучала другая мелодия – учащенные удары ее собственного сердца. Близился рассвет, и ее ночная охота заканчивалась. Но Блэр была полна сил, взбудоражена и готова биться еще несколько часов.

За квартал от дома она осмотрела себя. Еще одна рубашка испорчена. Работа, подумала Блэр, плохо отражается на гардеробе. Блузка порвана и испачкана кровью, а левое плечо все в синяках и пульсирует болью.

Но это так здорово!

Улица в красивом пригороде была тихой – все мирно спали в своих постелях. Солнце всходило, расцвечивая кизил и липы в бело-розовые тона. Почувствовав аромат гиацинтов, Блэр набрала полную грудь сладкого весеннего воздуха.

Это было утро ее восемнадцатилетия.

Она собиралась принять душ, отдохнуть, а затем как следует подготовиться к веселому празднику.

Отперев парадную дверь дома, где они жили с отцом, Блэр сняла сумку с неповрежденного плеча и поставила ее на пол. Нужно почистить оружие, но сначала выпить воды – и побольше.

А потом заметила чемоданы у двери, и ее радость мгновенно испарилась.

Отец спустился по лестнице, уже в пальто. «Какой красавец, – подумала она. – Волосы чуть тронуты сединой». В ее душе разверзлась пропасть любви и боли.

– Вернулась, значит. – Он посмотрел на ее рубашку. – Если не хочешь неприятностей, переодевайся. Разгуливая в таком виде, ты привлекаешь к себе внимание.

– Меня никто не видел. Ты куда собрался?

– В Румынию. Разведка в основном.

– В Румынию? А мне можно с тобой? Я бы посмотрела…

– Нет. Я оставил чековую книжку. Там достаточно, чтобы содержать дом несколько месяцев.

– Месяцев? Но… Когда ты вернешься?

– Я не вернусь. – Он взял небольшую дорожную сумку и вскинул ее на плечо. – Я сделал для тебя все, что мог. Тебе восемнадцать, и ты уже взрослая.

– Но… ты не можешь… Пожалуйста, не уходи. Что я такого сделала?

– Ничего. Я переписал дом на твое имя. Можешь жить здесь или продать его. Делай все, что хочешь. Это твоя жизнь.

– Почему? Почему ты вот так бросаешь меня? Ты же мой отец.

– Я подготовил тебя, как мог. Больше мне нечего тебе дать.

– Ты можешь остаться со мной. Любить меня хотя бы немного.

Он открыл дверь, поднял чемоданы. Ни капли сожаления на бесстрастном лице. Он уже далеко, поняла Блэр.

– У меня утренний рейс. Если мне понадобятся какие-то вещи, я за ними пришлю.

– Я для тебя хоть что-то значу?

Теперь отец поднял на нее глаза, посмотрел прямо в лицо.

– Ты – моя наследница, – сказал он и вышел.

Конечно, она заплакала – стояла в прихожей и рыдала, вдыхая весенние ароматы, проникавшие в дом вместе со свежим утренним ветерком.

Она отменила вечеринку и весь день провела дома одна. А через несколько дней отправилась на кладбище – тоже одна, – чтобы уничтожить существо, в которое превратился ее любимый мальчик.

Всю оставшуюся жизнь Блэр будет задавать себе один и тот же вопрос: остался бы парень жив, не отмени она вечеринку на свой день рождения?

И вот она уже в своей бостонской квартире, лицом к лицу с мужчиной, которому подарила всю свою любовь, все надежды.

– Пожалуйста. Джереми, давай присядем. Нам нужно поговорить.

– Поговорить? – Он со злостью запихивал вещи в чемодан. По его глазам было видно, что шок еще не прошел. – Я не могу об этом говорить. Я не желаю ничего знать. И никто не должен знать.

– Я была не права. – Блэр протянула руку, но Джереми отмахнулся – так решительно и резко, что она вздрогнула, словно от боли. – Мне не следовало брать тебя с собой, показывать тебе моих врагов. Но ты бы мне не поверил, если бы дело ограничилось только рассказом.

– Что ты убиваешь вампиров? Что значит, не поверил бы?

– Я должна была тебе показать их. Мы не могли пожениться, если бы моя работа оставалась тайной для тебя. Это было бы нечестно.

– Нечестно? – Джереми резко повернулся к ней, и по его лицу она все поняла: его переполняли страх, ярость, отвращение. – А что ты называешь честностью? Ты все время лгала и обманывала меня!