– Совершенно справедливо. Служба безопасности ипподрома внимательно за этим следит. Кроме того, в особых случаях мы нанимаем специальную охрану. – Келси наморщила лоб. – Липски охотился за жеребцом Гейба, не за нашим. А у меня сложилось такое впечатление, что смерть Липски была признана самоубийством. Так вы считаете, что его тоже убили?

– Это еще не подтверждено окончательно, – отозвался Росси. Ничего сверх этого он не имел права говорить, да и не собирался. – Я просто пытаюсь связать концы с концами. Не могли бы вы назвать мне людей, которые официально имеют доступ к вашему жеребцу?

– Конечно, могла бы. Это моя мать, Моисей, Боггс, Рено… Потом еще представитель судейской комиссии, который осматривает лошадей перед стартом, чтобы, так сказать, удостоверить их личности; коновод, который выводит жеребца на старт… Кстати, его зовут Карл Трайпер. Ну, другие члены нашей команды. – Она быстро перечислила имена.

– А охранник?

– Да, возможно.

– Ну а неофициально? Кто мог проникнуть в конюшню?

Келси отрицательно покачала головой, но ее мозг работал с лихорадочной быстротой.

– В день проведения дерби проскользнуть мимо ипподромной охраны почти невозможно. Вероятно, когда смотришь скачки по телевизору, паддок смахивает на проходной двор, но на самом деле лошадей стерегут очень внимательно.

– А наркотик? Когда, по-вашему, его ввели лошади?

– В том-то и дело… – Келси вздохнула, стараясь успокоиться. Вспоминать о том дне ей все еще было тяжело. – В крови Горди нашли следы дигиталиса и эпинефрина. Это и убило его – сердце не выдержало. Перед самой гонкой Горди был слегка на взводе, но в этом ничего необычного нет. Мо специально заставлял его нервничать.

– А зачем?

– Некоторые лошади бегут резвее, если перед гонкой их как следует завести. Других, особо нервных, нужно, напротив, успокаивать.

– И как вы этого добиваетесь?

– Ну, особых усилий-то не требуется. О том, что им предстоит, лошади узнают сами. Перед гонкой им дают совсем мало корма и делают легкую проминку. Кроме того, чистокровные лошади легковозбудимы, они очень остро чувствуют общую атмосферу, так что на утренней тренировке их даже приходится сдерживать – им не терпится помчаться во весь опор.

– А лекарственные препараты?

Лицо Келси окаменело.

– Никаких наркотиков, лейтенант. Мы не пичкаем наших лошадей ничем, что не было бы официально разрешено или могло нанести вред их здоровью. Та гадость, которую кто-то ввел Горди, заставила его сердце сокращаться чаще, чем допустимо. Плюс его собственный адреналин. Гонка, напряжение скачки, полуторамильная дистанция – вот что убило его.

То же самое Росси прочитал в протоколе о вскрытии лошади.

– А почему жокей не почувствовал, что что-то не так?

Келси стиснула зубы. Она никому не позволит обвинять Рено! Особенно после того, что ему пришлось пережить. Она сама видела, как он страдал тогда и как он страдает сейчас.

– Горди был рожден для того, чтобы бегать, и с первых шагов его учили тому же – бегать. Он не спотыкался, не упрямился, не пытался сопротивляться жокею. Да вам достаточно просто проглядеть пленку, чтобы понять, что Горди отдавал все силы, чтобы выиграть эту гонку. И погиб. Рено еще повезло, что он не убился при падении и не попал под копыта.

Росси заглянул в свою записную книжку. Видеоотчет о скачках он видел несколько раз, прокручивая пленку с замедленной скоростью и даже останавливая ее, чтобы получше рассмотреть отдельные кадры. В конце концов он кивнул.

– Не могу с этим не согласиться. Если бы он упал на дорожку, а не на внутреннюю площадку скакового круга, его наверняка бы затоптали. А судя по тому, как он приземлился, дело едва не кончилось сломанной шеей.

– Слава богу, Рено только сломал ключицу и выбил плечо. Теперь он не сможет участвовать в скачках как минимум месяц.

– Ну хорошо… – Росси закрыл блокнот. – Мне придется переговорить с теми людьми, которых вы мне назвали, чтобы, так сказать, очертить перспективу.

– Я благодарна вам за вашу добросовестность, лейтенант, но я просила бы вас не допрашивать мою мать без крайней необходимости.

– Это была ее лошадь, мисс Байден.

– Я уверена, что вы прекрасно меня поняли. – Келси поднялась с кресла, готовясь защищать Наоми до последнего. – Вам наверняка известно, что стоит за ее нежеланием встречаться с полицией.

– Несколько вопросов…

– Это не имеет значения, лейтенант. Полицейское расследование есть полицейское расследование. И еще… Я не знаю, способны ли вы это понять или нет, но для Наоми это настоящее большое горе. Чисто человеческое горе, лейтенант, так что свои вопросы вы можете задать мне или скаковой комиссии.

– Ну, если вы так ставите вопрос, мисс Байден… Я не буду ничего обещать, но пока я не вижу острой необходимости тревожить вашу матушку.

– Благодарю вас. – Келси шагнула вперед, к двери, с явным намерением поскорее выпроводить полицейского. – Кстати, лейтенант, это не вы расследовали дело моей матери?

– Нет, не я. Я тогда учился в полицейской академии и был зеленым, как салат.

– В таком случае мне хотелось бы знать, кто вел то дело.

– Должно быть, капитан Типтон. Джим Типтон. Сейчас он уже на пенсии. Я служил под его началом, когда он был лейтенантом, и потом, когда он стал капитаном. Типтон – хороший коп.

– Я в этом не сомневаюсь. Спасибо вам, лейтенант.

– И вам, мисс Байден.

Шагая к своей машине, Росси обдумывал новую идею, которая появилась в его мозгу под влиянием последних вопросов Келси Байден. Лейтенант догадался, что она что-то задумала, и подумал, что и ему, пожалуй, стоит обратиться к прошлому, чтобы предпринять кое-какие раскопки.

– Интересно, почему мне кажется, что я могу заполучить тебя в свою постель только в отеле? – спросил Гейб в пространство.

– Гм-мм… – отозвалась Келси, теребя букет ярко-оранжевых тигровых лилий с черным зевом, который Гейб похитил для нее на последнем приеме, посвященном завершению соревнований на приз Прикнесс. – Ну, во-первых, в эти дни было слишком много беготни. А потом ты был слишком занят, раздавая интервью.

– Завтра их будет еще больше.

– Уверенность в себе – вот что мне в тебе нравится, – парировала Келси, сворачивая к лифтам. – Он, значит, будет раздавать интервью, а Дубль тем временем будет заперт в стойле номер сорок. В том самом, где когда-то стояли знаменитые Секретариат, Утвержденный и Поворот на Сиэтл. Ты не суеверен, Слейтер?

– Суеверен? Да, черт возьми. – Гейб первым шагнул в кабину лифта и втащил ее за собой. Прежде чем двери успели сомкнуться с мягким шелестом, его горячие губы уже впились в ее.

– Кнопку… – сумела прошептать Келси и, сминая цветы, просунула руки к нему под рубашку. – Ты забыл нажать кнопку.

Гейб вполголоса выругался и, на мгновение оторвавшись от нее, нажал кнопку нужного этажа.

– Наконец-то мы одни, – проговорил он. – Две недели – это слишком долго. Ровно на четырнадцать дней больше, чем я в состоянии вытерпеть.

– Я знаю. – Она негромко рассмеялась, почувствовав его губы на своей шее. – Просто я была нужна Наоми. Вчера нам просто продохнуть некогда было – мы готовили жеребца к скачкам и пытались отвечать на вопросы, касающиеся расследования. Я мечтала быть с тобой, Гейб, но…

Двери лифта открылись, и она оттолкнула его. Бретелька ее роскошного платья для коктейлей соскользнула – или была намеренно спущена – с плеча, декольте опустилось гораздо ниже положенного, и Келси поспешила восстановить порядок, удивляясь тому, как быстро она утратила контроль над собой. К счастью, в вестибюле никого не было.

– Не можешь понять, довольна ты или смущена?

Келси привычным движением поправила волосы.

– Прекрати читать мои мысли, – приказала она и прижала ногой двери лифта, прежде чем они успели закрыться вновь.

– У тебя или у меня?

Как это все просто и естественно! – поразилась Келси. И действительно, что могло быть проще? Они оба ждали этого момента, ждали возможности продолжить то, что они начали в отеле в Кентукки.